Пуля-Квант, стр. 15

Шагнув наружу, он сбросил полог. Прожужжал за­мок молнии, в палатке стало темнее.

Я осторожно лег, положив руки под голову, уставил­ся в купол. Всё, домой. Наконец-то!

И тут что-то насторожило меня, какое-то нехорошее предчувствие колыхнулось внутри, сердце часто заби­лось. Я собрался вновь приподняться на локтях, чтобы сесть, когда за спиной послышался тихий шелест, буд­то там разрезали ножом ткань. Я дернулся, захрипел — мне зажали рот, в шею кольнуло, и тело скрутило судо­рогой. Холодная ладонь налегла на рот сильнее, тяже­лый запах ударил в ноздри. Сознание я не потерял, и взгляд оставался четким, но тело парализовало, теперь я мог разве что моргнуть. Грязная рука набросила мне на шею лямку от рюкзака с ГСК.

Рокот приземляющегося вертолета заглушил шум леса и свист ветра.

Ухватив под плечи, меня вытащили из палатки, отво­локли от нее и бросили. Ветер от винта зависшей где-то недалеко машины трепал лоскутья на боку малень­кой палатки. Рядом скрипнул снег, и на голову мне на­тянули что-то черное. Лямка рюкзака сдавила горло, стало трудно дышать, из глаз потекли слезы. Меня схва­тили за руки — и поволокли куда-то.

Глава 5

ЗАПАДНЯ

Я хотел думать, что все происходит во сне, хотел. Но это было не так, я знал. Не мог шевельнуться, губы слиплись, язык будто разбух, едва помещался во рту…

Меня тащили, как набитый хламом сундук. Тащили до тех пор, пока рокот вертолета не смолк. Я подумал, что машина приземлилась и пилоты заглушили двига­тель, а потом вдруг понял, что окружающее меня про­странство изменилось. Исчез хруст снега. Да и снега самого не было, меня теперь волокли по чему-то напо­минающему землю. Тело парализовано… Одно радует: нога совсем не беспокоит. Но куда тащат? Кто тащит? Может, это зомби?.. Нет, не способны зомби действо­вать так расчетливо, у них от мозгов одна гниль оста­лась. Тогда кто? Кровосос? Он невидимым умеет де­латься, мог к палатке незаметно подобраться… Похо­же, действительно кровосос. Вон как легко тянет, словно ребенка. Хорошо, а укол в шею? Щупальце, че­рез него впрыснул парализующий яд. И теперь тащит добычу к себе в укромное место. Но тогда куда исчез вертолет? Кругом явно многое изменилось, я будто в другой мир попал, хотя сознания не терял, просто в ка­кой-то миг сигналы, доходящие из окружающего про­странства, стали иными. Что же, в конце концов, про­исходит? И куда делись военсталы и Пригоршня? Они наверняка будут меня искать. Заметят исчезновение и пойдут по следам…

И тут же я подумал: но кровосос мне на голову не­проницаемый мешок не накинул бы, не хватит у него на такое ума. Тогда кто все же? Ерунда какая-то про­исходит. И почему я так спокойно на все это реаги­рую? Я должен дергаться, орать, бояться — хотя страх таки есть, но он где-то глубоко внутри шевелится. За­таился страх, ждет момента. У меня сейчас отняли воз­можность двигаться. Осталась только способность ду­мать. Нужно думать — раз не прикончили сразу, зна­чит, так быстро не убьют. Раз тащат куда-то, зачем-то понадобился. Скоро узнаю, терпение. Надо пригото­виться к худшему и верить: военсталы и Пригоршня меня найдут.

Я по-прежнему не чувствовал ничего, понял только, что меня волокут под уклон — стало легче дышать, лям­ка рюкзака уже не так сильно давила на шею. Похоже, с холма спускаемся или в овраг…

Послышалось журчание воды. Хрустнула ветка. Мы ненадолго остановились, и я уловил хриплое дыхание. Раздались глухие шаги, они удалялись. Я попытался ше­вельнуть пальцами — нет, не могу. Дьявол! Ну почему это происходит именно со мной?..

Донесся звук осыпавшейся земли, будто кто-то съе­хал по склону. По голове ударило несколько комьев или мелких камушков. Потом меня снова поволокли, кажет­ся, вверх. Хотелось завыть от бессилия, но я и этой воз­можности был лишен. Хриплое дыхание начало дейст­вовать на нервы, в сознании возникали страшные обра­зы, воображение рисовало картинки из фильмов ужасов.

Из-за сильного внутреннего напряжения я потерял всякую ориентацию в пространстве и времени. Главное, ведь глаза открыты, а вокруг непроглядная темнота, в которой расплываются радужные круги. Иногда каза­лось, что парю в невесомости, а потом вдруг я прова­ливался в забытье, но вскоре выныривал из него, и на голове по-прежнему был непроницаемый мешок, и дви­гаться я не мог…

Наконец остановились. Зашелестели ветки, и кто-то меня спихнул в яму. Свободное падение длилось секун­ду, удара я не почувствовал. Вверху опять прошелесте­ли ветки, и наступила тишина…

Как же неприятно просыпаться от того, что лежишь в неудобной позе и рука, запущенная под подушку, за­текла, не чувствуешь ее совсем, будто в тело вкрутили протез. Постепенно по передавленным сосудам начина­ет циркулировать кровь, конечность наливается дро­жью, в пальцах покалывает, а сон уже схлынул к этому времени, ты можешь дотянуться до будильника и нако­нец вырубить звонок — нужно вставать…

Нет, не сон это был.

Я лежал на боку, беспомощный и парализованный, ничего не видел и не слышал, ощущал лишь холод, как в погребе или сыроватом подвале. Хотелось пить, чем дальше — тем отчаяннее. Может, отходняк от парали­зующего препарата начался? Покалывание в мышцах усилилось, по телу прошла судорога, а потом нога, моя чертова сломанная нога заныла по нарастающей. Пуль­сация крови в колене с каждым ударом сердца застав­ляла крепче стискивать зубы. Я тихо захрипел — боль была невыносимая. Получилось двинуть рукой, пальцы заскребли по земляному полу, сжались в кулак, и я пе­рекатился на спину. Зажмурился. Выдохнул. Глубоко дыша, постарался успокоиться. Сердце гулко бухало в груди, но пульс постепенно выравнивался.

— Да… — прохрипел кто-то сбоку и заперхал, да­вясь кашлем.

Я дернулся, но сразу вновь попытался расслабиться.

— Боль тебя доконает, — прозвучало рядом. — Да­же странно, он почему-то рано начал…

— Кто это «он»? — сумел выдавить я.

— Вивисектор, я называю его Вивисектором.

— Кто здесь? С кем говорю?

— Сними мешок с головы. Днем… — снова приступ кашля, — днем здесь хоть что-то видно. Я привык… Хо­лодно, но и к этому можно привыкнуть.

Пальцы слушались плохо. Я с трудом поднял руку, кое-как подцепил и стащил ткань с головы. Сощурил­ся. Круги перед глазами исчезли, лишь блеклые звез­дочки плыли куда-то вверх и таяли.

Когда глаза привыкли к полумраку, я пошарил рукой по полу — ровный, земляной. Пригляделся к стенам — погреб или бывшая охотничья ловушка… нет, скорее погреб, слишком правильной формы стены, земля плот­ная. К своду тянутся жерди, значит, и потолок по уму сделан, но плохо видно, из чего он. Слабый свет лился сквозь ветки, наваленные вверху. Глубокий погреб, без чужой помощи не выбраться никак.

Сбоку двинулась тень, я скосил глаза и увидел чело­века под стеной. Он подобрался ко мне на четвереньках.

— Дай гляну. Не трясись, больно не сделаю.

Я пока толком не мог разглядеть его, но показа­лось — человек как человек. Глаза уставшие, но не по­тухшие. Наверное, так смотрят каторжники — измож­денные, но не сломленные внутри. Просто не настал еще нужный момент, человек ждет, и когда представит­ся случай — использует его до конца.

Интересно, откуда такие мысли? Как я обо всем этом догадался?

Незнакомец сел, протянул руку, осторожно коснулся моей сломанной ноги.

Во мне крепла уверенность: он не враг, скорее друг. Вот только откуда эта уверенность, ведь вижу его впер­вые… А может, это Зона меня меняет? Я слышал, что у людей, побывавших в ней однажды, могут проявить­ся скрытые способности. В любом случае положение такое: остается лишь верить в то, что этот человек не враг мне.

— Сломана… — прошамкал он разбитыми губами и потрогал ссадину на своей щеке. — Ты с Янтаря.

Пола его куртки откинулась, я заметил на торсе све­жие шрамы. Один крупный, извилистый, откуда-то от правого плеча начинается, пересекает грудь и доходит до пупка, разделяя надвое татуировку в районе диафраг­мы. Кровь на коже запеклась, грубые и крупные стеж­ки швов стягивают свежую рану. Неужели сам на себе зашивал?