Трое против дебрей, стр. 39

— Спокойно, сынок! Иди так, как будто ты один на всем озере.

Визи снова задвигал толстыми ножками, передвигая лыжи по снегу. Обмякшая туша норки свисала с его руки. Меховые уши парки поднимались и опускались в такт его шагам, хлопая его по румяным щекам; он был похож на идущую по следу гончую, у ко торой так же потешно болтаются уши. Он шел спокойно, ни разу не обернувшись. Позади, гуськом, теперь уже в семидесяти метрах, за Визи шла пятерка сильных волков, из которых лю бой мог перекусить человеку ногу одним движением челюстей.

Я развязал свою парку и отбросил назад уши. По щекам струился пот.

«Иди! Иди, сынок, не торопись. Так, хорошо. Не дай им обмануть тебя, не торопись. Ты ведь не боишься этих паршивых волков, правда? Не спеши… Не спеши».

Наконец Визи подъехал ко мне, немного запыхавшись и моргая. Волки сгрудились и остановились в двухстах ярдах от нас. Я поискал глазами винтовку, но не взял ее. Еще слишком далеко, но если они подойдут поближе…

Один из черных отошел немного в сторону и сел на снег. Упираясь передними лапами, он задрал морду и завыл протяжно, печально и жутко. Затем волки снова построились гуськом, повернули к лесу и бесшумно скрылись в чаще.

— Испугался, сынок? — спросил я, хотя вопрос был глупым.

— Немножко. — Он кивнул головой.

— Ерунда! Волков никогда не надо бояться. Они никогда не нападут на тебя. Они просто очень любопытны.

Я сделал вид, что рассматриваю норку.

— Хороша норка! Думаю, тебе заплатят за такую шкурку не меньше двадцати пяти долларов.

Я никогда не говорил Лилиан об этой встрече с волками. Мне казалось, что она не будет в восторге от того, что ее сына преследовало пятеро волков. Матери склонны принимать такие вещи близко к сердцу. О некоторых происшествиях мы рассказывали друг другу, о других даже не упоминали, например о медведице в голубичнике, волках на льду и прочих мелочах.

Глава XVIII

На небе не было ни облачка, и летний западный ветерок гнал по озеру мелкую зыбь. Комары, вылезшие было из травы, снова спешили укрыться. Люцерна уже стала пурпурной от цветов, а тимофеевка выросла мне по колено. Редиска и шпинат уже почти поспели, а другие семена, посеянные в огороде незадолго до этого, уже дали крепкие ростки. Кончался десятый год с того момента, как мы поселились здесь, на ручье.

— Давай праздновать, — сказала Лилиан, когда вымыла посуду после завтрака, подмела пол и вытерла пыль.

— Как? — спросил я улыбаясь.

Она сморщила лоб, затем сказала:

— Пойдем в гости.

— В Риск-Крик? — спросил я, не выразив радости. — Мы же там были недели две назад.

— Нет, нет, — засмеялась она. — Мы ведь именно оттуда приехали сюда десять лет назад.

— Тогда куда же? — спросил я, сгорая от любопытства.

— Куда-нибудь, — с этими словами Лилиан достала из ящи ка буханку хлеба и стала разрезать ее на куски. — Возьмем с собой еду, поедем вниз по ручью до бобровой запруды, там посидим, погреемся на солнце.

Лилиан сделала бутеброды, Визи запряг лошадей, а я про чистил ствол винтовки и сунул в карман полдюжины патронов на случай, если нам попадется подходящий олень для пополнения запасов.

Дорога, петлявшая между соснами и елями, значительно отличалась от той, что была здесь десять лет назад. Тогда это была лишь узкая тропа, по которой ходили дикие животные. Она годилась для лосей и оленей, но верхом по ней было трудно ез дить. Сперва мы ее расширили немного, чтобы можно было проехать вьючной лошади, не задевая деревьев. Впоследствии мы расширили ее еще больше, чтобы летом могла пройти упряжка лошадей с телегой, а зимой — с санями.

В низовьях ручья болота вокруг плотин, построенных бобра ми, были значительно больше, чем в верховьях ручья, поэтому они были гораздо богаче пушниной. В восьми милях от озера Мелдрам мы построили избушку, выбрав стратегически выгодное место. Избушка была маленькая, уютная и теплая, хотя и с земляным полом. Зимой и ранней весной, когда мы промышляли ондатру или других зверей в этом районе, мы забирали с собой нужные вещи и жили в избушке до конца заготовки пушнины. Именно в эту избушку мы и направились.

По дороге мы осмотрели все встретившиеся нам плотины. Мы гуляли, разыскивая в иле следы норок, а иногда просто ло жились на спину под лучи солнца и смотрели в небо, думая каждый о своем. И какие бы мысли нам в голову ни приходили, мы молчали, ибо лежать на спине и думать было легче, чем искать нужные слова, чтобы рассказать о них.

Когда мы добрались до избушки, был полдень, и Визи на помнил нам об этом, заявив: «Я проголодался».

— Тогда слезай с лошади и разожги костер.

— Сварим кофе, — сказал я.

Лилиан вошла в избушку, но скоро вышла сердитая.

— Опять эти древесные крысы! Они так загаживают дом, что придется как следует вычистить его, прежде чем я смогу чем-нибудь заняться.

Этих крыс Лилиан ненавидела больше всего на свете. Сколько бы мы ни уничтожали их ловушками, им на смену всегда при ходили другие. Стоило нам уехать и оставить избушку в распоряжении крыс, как занавески, повешенные Лилиан для уюта, превращались в лохмотья. Крысы грызли упряжь, обрывали веревки с седел и вообще грызли все, что поддавалось их зубам. Когда Визи было два года, крыса забралась к нему в кровать и укусила его за ухо. С этими крысами было невозможно ужиться, как ни старались мы с ними ладить.

Пока Лилиан занималась уборкой и выметала из дома все следы пребывания крыс, а Визи варил кофе, я лежал на спине, полузакрыв глаза, и предавался своим мыслям. Среди них были очень приятные.

Теперь все бобровые плотины, которые можно было починить, в исправности. Каждый пруд полон воды. За последние годы цены на пушнину были хорошими, и финансовые заботы больше меня не волновали. В долине ручья и на озерах много ондатры. Ее стало столько, что промысел в сезон, когда мех ондатры был самым качественным, превратился в серьезную проблему. Сроки промысла весьма ограниченные. Качество меха было наилучшим в марте и в первой половине апреля, но, как только лед в озерах начинал таять, качество меха становилось хуже, а за такие шкурки давали только полцены по сравнению с мартовской.

То, что мы сделали за десять лет с тех пор, как поселились на ручье, было выгодно и всем остальным жителям этих мест. Теперь даже в самое засушливое лето всегда хватало воды для поливки полей в нижней долине. Каждый фермер ниже по тече нию имел столько воды, сколько ему могло понадобиться. Избыток воды после дождей не пропадал, впитываясь в землю, а переливался из прудов и заполнял речку.

Когда мы поселились на ручье Мелдрам, фермеры здесь редко пасли скот на летних пастбищах. Они боялись, что в сухое лето корова может провалиться в яму с водой и погибнуть. Теперь же скотоводы выгоняли в июне на лесные пастбища до трех тысяч голов породистого скота и оставляли их там до сентября. Куда бы скот ни уходил, он никогда не удалялся больше чем на милю от чистого водоема с крепкими берегами. Ни одна корова не погибла на топких берегах ручья.

Но хотя сделано было очень много, все же чего-то не хватало. Все плотины были отремонтированы, места, где жили бобры, снова покрылись водой, но им недоставало обитателей. Вдоль речки образовалась пустота, и мы не знали, как ее заполнить.

— Кофе готов! — крикнул Визи, отвлекая меня от мысли о бобрах к более конкретным мыслям о пустоте в желудке.

Лилиан вышла из избушки, выметая по пути порог.

— Ох, уж эти древесные крысы, — ворчала она, садясь, скрестив ноги, и разворачивая еду. — Избавь меня бог от них.

Когда мы вечером ехали домой, я вернулся к мыслям о бобрах. Десять лет достаточно долгий срок, чтобы дождаться исполнения своей мечты, но у нас все еще не было бобров, как и десять лет назад, когда мы поселились здесь. Наши мечты так и не сбылись.

Всю дорогу домой я думал о бобрах, Лилиан оценивала перспективы урожая ягод и временами вслух говорила: «Да, в этом году здесь будет много ягод». Визи, по всей вероятности, думал о всякой всячине, не имеющей отношения ни к бобрам, ни к ягодам. Ни один из нас и не подозревал, что в ближайшие дни к нам приедет в гости человек, которому будет суждено сыграть большую роль в возвращении бобров не только на ручей Мелдрам, но и на большинство других рек, ручьев и озер Чил котина.