Дорога на Тмутаракань, стр. 65
Тварь пропала, будто и не было ничего и никогда.
Человек улыбнулся Миронегу, неловко, несколько робко пожал плечами и исчез, так и не сказав ни слова.
– Кирилл, я хотел бы увидеть икону с изображением твоего бога, – сказал Миронег.
Жаба дрогнула – еще бы, удар получился неслабый – и сгинула, растворившись в воздухе.
– Кирилл, – услышал священник голос Миронега, – я хотел бы увидеть икону с изображением твоего бога.
– Вот, – протянул Кирилл распятие, испачканное слизью. Священник уже ничему не удивлялся, даже таким просьбам.
Миронег повертел его, обтер полой рубахи, глянул и нехотя вернул:
– А побольше нет? Тут не разобрать черты лица…
– Спаситель был примерно твоих лет, худощав, с длинными прямыми волосами и с небольшой бородой…
– Ходил в прямом шерстяном хитоне до пят, – подхватил Миронег.
– Ты читал Писание?
– Мне много рассказывали о твоем боге, но дело не в этом. Я, кажется, видел его…
– Кого? – не понял Кирилл.
– Твоего бога.
Кирилл опасливо посмотрел на Миронега, потом – на опустевший постамент. Подумал, затем неуверенно спросил:
– Тебя так заморочила эта жаба?
– Жаба? – не понял Миронег.
– Ну… то, что появилось вместо идола.
– Ты видел жабу?!
– А ты – иное?
– Кажется, что да.
– Ты видел Иисуса?!
– Кажется, что да…
– Точно, наваждение. Там была просто большая жаба, странная, признаю, но не самое страшное существо на свете. У нее была плотная шкура, ее не брал меч, но глаза у всех уязвимые, даже у чудищ. Ты меня не слышал. Видимо, у жабы был дар внушать. Вот мне и пришлось ударить чем придется. Этим вот, прости, Господи, мой невольный грех!
Кирилл взмахнул распятием, как кинжалом.
– Странно, – сказал Миронег. – Я верю в пришествие твоего бога, а ты – нет.
– Господь, конечно же, вездесущ, но бороться с каждой жабой-переростком…
Священник неверяще покачал головой.
Они вышли из святилища на дорогу, ведущую к городу. Через разрывы в облаках проглянули звезды, тусклые в предрассветном сумраке. От моря снова задул ветер, теплый, как и положено в конце лета.
– Расстаемся, – сказал Миронег.
– Да. Куда ты теперь? А то, может, останешься у нас, в Тмутаракани?
– Зачем?
Кирилл подумал, а на самом деле – зачем? Хранильнику не место там, где некого защищать. Исполнил свой долг – ступай дальше, и так всю жизнь. Священник растерянно подумал также, что ему симпатичен этот убежденный язычник.
Задумавшись, Кирилл не заметил, как Миронег ушел.
Не простившись. Молча. Как привык.
Этим утром Тмутаракань была непривычно шумна. В крепости на острове командиры распекали своих подчиненных за запущенное оружие, перетянутые тетивы на луках, порченные ржавчиной мечи, нечищеные сапоги, заляпанные болотной грязью, словно все ромейские воины по ночам бродили в окрестностях города.
Купцы в тяжкой задумчивости столпились у кораблей, несколько дней стоявших неразгруженными у портовых пристаней. Перекупщики, забившие постоялые дворы, спорили у ворот, кто должен первым выехать по дороге в порт, удивляясь, как много купцов скопилось в Тмутаракани в эти дни.
Прихожане храма Святого Георгия негромко переговаривались у развалин церкви, кто-то показывал на темное святилище, выросшее, как по волшебству, на холме у города, и священник Кирилл отрицательно качал головой в ответ на вопросы, не знает ли он, что произошло, и просил помочь в восстановлении храма. Прихожане говорили, что, конечно, помогут, и Кирилл уже не верил сам себе, неужто это те самые люди, которые прошлой ночью толпились там, где приносились человеческие жерты.
И никому не было дела до одинокого всадника, не спеша выезжавшего из городских ворот. Стражники лениво проводили его глазами, даже не попытавшись остановить. В самом деле, что возьмешь с путника, у которого из добра – только чересседельная сума, да и та тоща, как ведьма после годичного отдыха в могиле.
Миронег покидал Тмутаракань, не оглядываясь. В конце концов, здесь ему ничего не довелось сделать – только наблюдать, как и что делают другие.
Святилище было безлюдно.
Идол исчез, и о нем забыли. Морок, наведенный Неведомым богом, пропал вместе с каменным истуканом, и тмутараканцы уже не помнили, как приходили сюда и приносили человеческие жертвы. Верховный жрец вернулся к привычному занятию, расхаживая по дворам и предлагая сушеные лекарственные травы по умеренным ценам. И удивлялся тому, как часто слышал один и тот же вопрос: «Не встречались ли мы с вами ранее?»
Завтра в святилище придут жители Тмутаракани, чтобы вернуть на место камни, выломанные из стен церквей, синагоги и мечети. Они будут обсуждать, куда подевались столько добропорядочных горожан и горожанок, еще прошлой ночью мирно спавших на своих постелях, а сегодня как будто растворившихся в просоленном морском воздухе.
Пыль и ветер еще не скрыли следов, оставленных на полу святилища Миронегом и Кириллом. Остались и глубокие царапины на основании постамента, словно идол перед пропажей оцарапал камень огромными когтями.
У алтаря зашевелилась длинная худая тень. Абдул Аль-Хазред, заброшенный во время битвы богов, проскользнул-таки к заветному камню и теперь озирался по сторонам. Рассветное солнце раскрасило стены святилища багрянцем, прибавляя мрачному помещению кровавых тонов.
За алтарем, свернувшись в трубку, лежал листок, на розыски которого безумный араб с упорством помешанного потратил не одну сотню лет.
Аль-Хазред протянул к нему руку. Листок, словно ожив, оторвался от пола и сам влетел в раскрытую смуглую ладонь.
– Аркхем. Лавкрафт, – услышал араб бесплотный голос.
Он знал, где ждать следующего явления своего господина. Знал он и кого искать в помощники. Не знал только, когда это произойдет, в какой стороне света.
Но для бессмертного ожидание – это образ жизни. Аль-Хазред был готов ждать, искать и надеяться.
Вместо послесловия
На одинокого всадника, покидавшего Тмутаракань, смотрели двое, мужчина и женщина. Они сидели на траве у холма и глядели в большую лужу у своих ног, где в зеркале воды виднелись картинки событий, происходивших за много миров отсюда.
– Он не услышал даже благодарности, – сказала молодая женщина.
– Обидно за любимого? – ухмыльнулся коренастый бородач. – Зря. Он ведь ничего не свершил, и его разума хватило на то, чтобы все понять.
– И весь его путь – ошибка?
– Ошибаться – чудесно, только так жизнь и становится интересной! А в том святилище все решилось именно так, как и должно было быть. Победил сильнейший, вот и все. Распятый показал, кто в доме хозяин.
– Вмешался бы он, если б не Миронег? Стоит ли защищать тех, кто отказывается сражаться?
– Зачем спрашивать о том, на что нет ответа? Что ты хочешь, Фрейя? Как заставить тебя рассмеяться?
– Награди его ты, раз остальным до него нет никакого дела.
– Тобой? Но ведь он уже отказался однажды…
– У него не было времени подумать!
– И сколько же времени ему понадобится?
– Много, Один, много… Как нам с тобой.
Хозяйка-Фрейя пристально поглядела на собеседника. Великого Одина, вождя всех богов, не часто осмеливались называть по имени. Проще и привычней – Мученик, так и говорили. Назови имя – призовешь хозяина.
Фрейя воззвала к могуществу верховного бога.
– Да будет так, – сказал Один. – Но сдается мне, что и этому подарку он не обрадуется.
Охота в Степи длилась третий день. Вернувшийся из похода на переяславские земли хан Кончак наконец-то мог спокойно отпраздновать свадьбу своей дочери, прекрасной Гурандухт, с сыном князя Игоря Святославича. Дочь была очень рада встрече с отцом, но на конную охоту ехать отказалась.