Искушение фараона, стр. 64

– Табуба, это я, Хаэмуас, обращаюсь к тебе с таким предложением! – воскликнул он, не в силах скрыть изумления. – Я вовсе не распутник и не любитель женщин. И до конца своих дней я буду служить тебе и почитать тебя, клянусь!

– Это раньше ты не был распутником, – заметила Табуба, и в ее бесстрастном голосе слышалась мертвящая холодность. – Но разбужены могущественные силы, и ты, царевич, остановить их не в силах. И не важно, стану ли я твоей, все равно впредь ты не сможешь довольствоваться одной лишь многострадальной Нубнофрет! Возможно, ты сам еще этого не понимаешь.

– Ты вызвала к жизни эти силы! – воскликнул Хаэмуас – Ты изменила мое существование! И обращены они к тебе, и ты способна управлять ими! Я люблю тебя!

– Да, способна, – подтвердила она по-прежнему ровным, ничего не выражающим голосом. – Но, прошу прощения, царевич, я все же не могу принять твоего предложения. Я не могу подарить тебе свое тело – как поступила бы на моем месте любая потаскуха, – сколь бы страстно ты его ни возжелал. Если я покорюсь тебе, то погибну.

Хаэмуас заметил, что давно уже изо всей силы кусает губы, а его руки сами собой сжались в кулаки. Сделав над собой усилие, он разжал пальцы, расслабил челюсти и откинулся назад, прикрыв глаза. Воцарилось долгое молчание. Ни он ни она не шелохнулись. Пальмовая роща вокруг стояла тихая и молчаливая.

Потом Хаэмуас без лишней спешки встал на ноги. Уперев руки в бока, он смотрел на нее сверху вниз.

– Вставай, Табуба, – приказал он.

Она подчинилась его словам, на ходу поправляя одежду, оглаживая себя по бокам, по локтям и коленям, словно малый ребенок, которому строго-настрого наказали не выпачкать новый наряд. Она стояла перед ним, потупив взор.

– Ты ошибаешься в своих суждениях, – сказал он, – они, однако, служат подтверждением твоего благородного происхождения и высокой нравственности. Такую редко найдешь среди женщин. И от этого моя любовь к тебе, дорогая сестра, лишь усилилась. – Впервые он назвал ее именем возлюбленной, и в ответ послышался тихий, сдавленный вскрик. – Согласно закону, мне позволяется иметь еще одну жену, – смело продолжал он, хотя его второе, внутреннее, привычное, трезвое и осмотрительное «я» жаждало в эти минуты лишь одного – вернуться к своему старому, такому знакомому существованию. Эти слова вызывали ужас в его душе. – До сегодняшнего дня мне не приходили в голову такие мысли, но теперь, Табуба, все изменилось, и ты будешь моей, можешь быть в этом уверена, и если для этого потребуется жениться на тебе, я буду счастлив предложить тебе руку и сердце. – Взяв ее за подбородок, он заставил Табубу посмотреть в глаза. Ее бесстрастное, безучастное лицо ничего не выражало, глаза затуманились. – Я составлю брачный договор, согласно которому ты станешь жить в моем доме, в особых, выстроенных для тебя покоях. Ты согласна?

Ее ресницы дрогнули, словно женщина только-только приходила в себя после глубокого забытья.

– Дорогой Хаэмуас, дорогой мой царевич, – мягко проговорила она. – Я люблю тебя, но никогда даже не думай, что своим отказом я старалась вынудить тебя взять меня в жены. Женитьба наследного царевича – дело весьма серьезное. Нам обоим необходимо время, чтобы все как следует обдумать.

Он крепко взял ее за плечи.

– Но ты обещаешь, что подумаешь над моим предложением?

– Да, конечно, – ответила она с улыбкой. – Конечно, подумаю.

Внезапно на него нахлынуло желание оказаться дома, в своей постели, где ему удастся наконец сосредоточиться и поразмыслить.

– Приезжай к нам завтра днем, – попросил он Табубу. – Побеседуй с Нубнофрет. Она составила о тебе самое высокое мнение, и твое общество доставляет ей удовольствие. Стать царевной, Табуба, – завидный удел.

– О, в этом я не сомневаюсь, – серьезно проговорила она.

Притянув ее к себе, он поцеловал Табубу, на этот раз с дикой, свирепой страстностью, потом оттолкнул, резко повернулся и быстро, не оборачиваясь, пошел к берегу. Она не откликнулась на его поцелуй, но Хаэмуас ясно ощутил, что его дикарская чувственность пробудила в ней ответное желание.

«Если и в самом деле между нами будет составлен брачный договор, если она сделается членом царской семьи, я должен провести самое тщательное расследование ее происхождения и родословной, ее корней, – размышлял он, не отрывая взгляда от мягкой почвы под ногами. – Ее кровь должна быть чиста, родословная – незапятнанна никакими изменами либо прочими преступлениями против Египта. Расследованием займется Пенбу. Ему также можно поручить и составление договора, только все должно быть сделано без лишней огласки. – Хаэмуасу вспомнился брат Си-Монту, живущий в счастливом браке с простолюдинкой, к тому же чужестранкой, и Хаэмуасу подумалось, что, возможно, его внезапное желание прояснить семейное прошлое Табубы вызвано глубоко спрятанным чувством самосохранения, естественным желанием оградить себя от возможных неожиданностей. – Что за глупые мысли лезут в голову, – сказал он себе, охваченный радостным предчувствием. – Моя страстная мечта скоро обратится в реальность. Будет сложно объяснить все это дома, но, в конце концов, я не делаю ничего, что не полагалось бы мне по праву. Отец, возможно, одобрит этот шаг. Его всегда удивляли мои подчеркнуто скромные запросы в жизни».

Хаэмуас, словно опьяненный, ощущал легкое головокружение, он даже два раза споткнулся, пока добрался до своей лодки, по-прежнему привязанной к шесту с облупившейся краской. Ему казалось, что с тех пор, как он оставил здесь ялик, прошли многие тысячи лет.

Внезапно он почувствовал, что за ним наблюдают. Хаэмуас остановился и огляделся, пристально всматриваясь в окружающую тьму, стараясь различить что-нибудь сквозь густую черноту деревьев.

– Ты здесь, Табуба? – позвал он, но в ответ не услышал и шелеста ветерка.

Хаэмуас стоял неподвижно, не смея даже вздохнуть полной грудью. Чувство не проходило – еще более отчетливо, чем в первую секунду, он понимал, что совсем рядом кто-то прячется, а на него устремлен неподвижный задумчивый взгляд. Если бы не глубокие душевные переживания последних минут, он, несомненно, вернулся бы и, охваченный яростью, обследовал всю дорожку до дома от начала и до конца, но теперь он только поспешил скорее спуститься к лодке. Ночь больше не казалась ему полной волшебного романтического очарования, не подвластного быстротекущему времени. Вместо этого подступающая со всех сторон тьма таила в себе угрозу, словно некие безымянные силы, исполненные зависти к людям, не спускали с них недобрых глаз. Быстро, как только мог, Хаэмуас отвязал лодку и тронулся в обратный путь.

ГЛАВА 10

До рассвета оставалось не более трех часов, когда Хаэмуас в полном изнеможении опустился на постель, не обратив ни малейшего внимания на заботливо приготовленную Касой воду для вечернего омовения. Ночник почти догорел. Хаэмуас задул лампу и лег, уверенный, что проспит завтрашним утром необычно долго. Но, к собственному удивлению, он проснулся в свое привычное время, свежий, хорошо отдохнувший и полный сил. Никакие ночные кошмары ему не досаждали.

Умывшись и одевшись, он раскрыл ковчежец, желая вознести утренние молитвы. Ему припомнились события прошлой ночи. Возможно, все это мне приснилось, говорил себе Хаэмуас, настолько в ясном свете утра все казалось нереальным. Но даже рассуждая сам с собой подобным образом, он весело мурлыкал что-то себе под нос, потому что отлично знал, чем именно сон отличается от яви.

Когда он закончил утренние молитвы и погасил ладанную курильницу, слуга объявил, что его хочет видеть Гори. Хаэмуас передал курильницу Ибу и повернулся к дверям, чтобы поприветствовать сына. Его сердце нынешним утром было полно доброты и любви, которые он жаждал излить на всякого, однако его радость несколько померкла при виде молодого человека. Гори по-прежнему хромал, но встревожило Хаэмуаса главным образом выражение его лица. Гори был бледен, осунулся, под глазами залегли темные круги, плечи опустились. Куда девалась его привычная гордая осанка?.. Встревоженный, Хаэмуас бросил взгляд на его колено, опасаясь, как бы не началось заражение, но рана закрылась хорошо, и все швы были прекрасно видны.