Кремлевское дело, стр. 79

– Вы могли бы сказать, кто же приведёт в действие столь обширную программу сопротивления новым властям?

Я напомнил, что идея путча витала в накалённой политической атмосфере давно. После кровавых событий в Сумгаите, Карабахе, Тбилиси, Ферганской долине, Баку и Вильнюсе стало очевидным, что кремлёвские временщики пойдут на крайние меры ради того, чтобы удержаться у власти. Об этом мы с Ивановым заявили ещё 4 марта 1990 года на полумиллионном митинге на Манежной площади в Москве.

Кроме того, в период создания Народной партии России весной 1991 года, бывая в различных регионах республики, неоднократно обращали внимание наших сторонников на то обстоятельство, что в случае установления диктатуры демократическое движение будет обезглавлено в одночасье. Поэтому не следует ждать призывов и указаний из какого-то центра. В начале каждый регион должен организовать сопротивление диктатуре, после чего начнётся цепная реакция и естественным путём произойдёт консолидация всех сил, выступающих против тоталитарного режима.

Следует учитывать то обстоятельство, что экономика и финансы страны разваливаются. При одновременной внутренней и внешней блокаде народное хозяйство долго не продержится, даже если хунта использует стратегические запасы продовольствия. У диктатуры есть шансы удержаться на политической арене в том случае, если новый режим накормит народ, а это, как мы прекрасно понимаем, весьма проблематично.

В силу названных причин хунта, даже если победит, просуществует максимум несколько месяцев. Возможен временный возврат к прошлому, но невозможно дальнейшее развитие недемократических институтов власти. Народы однозначно предпочтут свободу и демократию коммунистическому режиму. Поэтому судьба путча предрешена объективным ходом истории. В завершение я сказал полковнику:

– Скажите, чем объяснить то обстоятельство, что в хунте не нашлось места ни одному мало-мальски приличному человеку. Все они, как на подбор, люди, которые давно скомпрометировали себя в общественном мнении, вошли в сознание людей как организаторы кровавых столкновений в различных регионах страны. Они не пользуются доверием народа. Более того – их ненавидят. А малоизвестные члены ГКЧП, не столь одиозные, не смогут повести за собой людей, им просто не поверят, за ними не пойдут. Неужели для такого большого дела не нашлась пара профессиональных психологов, которые вовремя обратили бы внимание на подбор команды для совершения государственного переворота? Проиграют они – проиграете и вы, полковник. Подумайте об этом.

Вот такая политбеседа состоялась в ленинской комнате, которой гэкачеписты нашли достойное применение, превратив в казарму-тюрьму. Собеседник на секунду задумался. Может он в чём-то и был со мной согласен, но будучи штатным сотрудником КГБ, полковник не имел права на собственные чувства и мысли. Повторив свои идиотские уверения о том, что он оказался здесь совершенно случайно, кагэбешник удалился.

Кусочек хлебца с кабачковой икрой

В казарме остались мы с комбригом. Зашли в маленькую десятиметровую комнату с тремя железными койками, заправленными также по-солдатски аккуратно. Комбриг разрешил мне обосноваться здесь, так что первому арестанту предоставлялось льготное право выбора своей койки. Дальше мы прошли в большее помещение, в каких размещаются обычно красные уголки. Но сейчас здесь установили сдвинутые два больших стола, на которых стояло больше полсотни тарелок, металлических солдатских кружек и ложек. На каждой тарелке лежало по два куска хлеба, аккуратно намазанных кабачковой икрой. Даже человек с буйной фантазией в тот момент не смог бы догадаться, для чего всё это понадобилось. Потом, в доверительных разговорах с младшими офицерами, выяснилось, под каким предлогом были сервированы далеко не праздничные столы. Военным объяснили, что эти зловредные демократы подготовили массовые террористические акции в отношении семей ответственных партийно-государственных работников Москвы. Так вот, чтобы уберечь несчастные семейства от террора со стороны экстремистов, высшим руководством страны принято решение временно переместить беззащитных домочадцев под охрану военных и не дать помереть с голоду, для чего и были приготовлены кусочки хлебушка с кабачковой икрой. Они, мол, скромные, к такой неприхотливой еде привыкшие. Эта в высшей степени трогательная история должна была, по замыслу лубянских живодёров, вышибить слезу не только у боевого офицера, но и у простого, далёкого от политики солдата. Кроме того, сердце каждого честного военного должно наполниться искренней ненавистью к кровожадным демократам, способным поднять руку на ни в чём не повинных членов семей руководящих работников. Офицеры были несколько ошарашены, узрев во мне первую жертву коварных демократов. Поскольку я никак не мог быть членом «семьи ответственного партийно-государственного работника», то, как выяснилось позже, стали обсуждать такую версию моего появления у десантников: раз ГКЧП объявило народу о беспощадной борьбе с мафией, то меня привезли к десантникам, чтобы здесь, находясь в безопасности под усиленной охраной автоматчиков, я вместе со своей прежней следственной группой возобновил трудную и опасную работу. В то время как десантники строили догадки на счёт моего появления в их казарме, коллега Иванов, выступая с балкона Белого дома, сказал: «Да, хунта начала беспощадную борьбу с мафией, арестовав прежде всего Гдляна». Тем временем появился ещё один «член высокопоставленного семейства», ставший жертвой озверевших демократов. С шумом и руганью в казарму втолкнули бывшего полковника авиации Николая Проселкова, сняли с него наручники. Успокоив арестанта, я принялся за двух доставивших его офицеров госбезопасности. Старший угрюмо молчал. Второй, помоложе, как бы оправдываясь и стыдясь своего участия в грязном деле, напомнил, что в ноябре 1984 года в составе следственно-оперативной группы под моим руководством он участвовал в изъятии ценностей на шесть миллионов рублей у первого секретаря Бухарского обкома партии Каримова. Поистине, неисповедимы пути Господни. Кто бы мог подумать тогда, что спустя годы может случиться такая встреча, при которой одному из нас станет неловко и стыдно.

Ближе к вечеру приволокли третьего арестанта, народного депутата Российской Федерации Владимира Комчатова. Вероятно, он прогневил ГКЧП не только своими антикоммунистическими выступлениями, но и участием в справедливом решении карабахской проблемы. За несколько дней до начала путча Комчатов выехал в Нагорный Карабах, чтобы воспрепятствовать массовой депортации армян, планомерно проводимой азербайджанскими боевиками. Акция, одобренная Горбачёвым, была направлена на силовое решение национально-территориальных конфликтов, чтобы раз и навсегда вновь загнать в коммунистическое стойло разбуженные от долгой спячки народы.

В изоляции

С водворением в казарму Комчатова вновь возникло ощущение тревоги, подумалось, что в предстоящие несколько часов хлынет поток новых арестантов. Но проходил час за часом, а пополнения в казарму не поступало. К тому времени сорвалась ещё одна акция, запланированная хунтой. Дело в том, что в полдень комбриг доверительно сообщил мне пренеприятную новость: к вечеру всех нас вывезут в аэропорт и на самолёте доставят в конечный пункт назначения, а куда именно, он не в курсе. Отлично зная нравы хозяев Старой площади и Лубянки, я не сомневался, что мой борт полетит по маршруту Москва – Ташкент. Там я буду передан в «ласковые» руки бывших подследственных по узбекско-кремлёвскому делу. Нетрудно было представить свою дальнейшую судьбу, которая ничего хорошего не сулила. Меня просто бы уничтожили физически.

В полночь мы подвели итоги бурного дня и пришли к выводу, что заведённая хунтой репрессивная машина даёт сбои, не может развернуться во всю мощь по тем или иным пока не известным нам причинам. Затеплилась еле смутная надежда. Вместе с тем каждый из нас отдавал отчёт в том, что опасность вовсе не миновала. На том порешили и отправились в свою трёхместную камеру, чтобы попытаться хоть немного поспать, отключиться от всего происходящего.