Кремлевское дело, стр. 44

Свидетели из Узбекистана поселялись в одной гостинице. В результате неоднократных, порой необоснованных перерывов в судебном заседании в отдельные дни их количество достигало нескольких десятков человек. В это время свидетелей активно обрабатывали знакомые и родственники подсудимых.

Протесты государственного обвинителя по всем отмеченным фактам судом игнорировались. Не предпринималось ничего для того, чтобы обеспечить должную изоляцию участников процесса – залог объективного установления истины. Даже невооружённым глазом можно было заметить, что рассуждения о «нарушениях законности» следствием весьма поощрялись в суде. Временами складывалось впечатление, что идёт суд не над коррупционерами, сидящими на скамье подсудимых, а над следственной группой. Государственный обвинитель дважды вынужден был заявлять протест по поводу необъективности и тенденциозности суда – случай исключительный в практике Верховного суда СССР. Однако эти протесты были необоснованно отклонены.

Даже обычным нашим российским разгильдяйством и халатностью трудно объяснить такие, например, факты. В обвинительном заключении был указан 501 свидетель, допросили же всего около 200 человек. Среди них были все родственники подсудимых. Нет нужды говорить, как они «помогали» установлению истины. А ведь обязанностью суда является проверить все без исключения доказательства, тем более в условиях, когда многие криминальные эпизоды стали оспариваться.

В суд были представлены десятки видеокассет допросов обвиняемых, очных ставок между ними и свидетелями. Эти видеозаписи начисто опровергали возникший на суде миф о принуждении взяточников к даче ложных показаний. Совершенно естественно, что их было необходимо просмотреть в судебном заседании. Все кассеты до единой. На это потребовалось бы ещё около 3-х недель. Но вопреки требованиям закона в суде в течение 3-х часов были просмотрены лишь фрагменты видеозаписей. Это что, тоже халатность?

Если лимит времени распространялся на рассмотрение всех существующих обстоятельств дела, всех доказательств, то на другое времени хватало. Так, приобщались к делу подложные документы, публикации в прессе… Было заявлено и удовлетворено судом даже ходатайство о приобщении к делу материалов по поводу покушения на жизнь следователей…

Доходило и до казусов. Желая выслужиться перед цековским начальством, в первый же день процесса председательствующий не огласил первые 27 страниц обвинительного заключения. Даже в новой редакции, по сути, в кастрированном виде, преамбула документа была опущена. И это несмотря на то, что Закон требует от председательствующего огласить обвинительное заключение от первой до последней строчки. Вообразите, во что превратится суд, если судьи будут выбирать из обвинения только те места, которые по каким-то причинам устраивают их больше, чем другие!

Военная коллегия не вынесла частного определения по качеству следствия, так и не доказав ни одного факта нарушения законности, признав, что все звучавшие в суде рассуждения о незаконных методах ведения следствия не более чем досужие вымыслы. Но это обстоятельство как-то ускользнуло от внимания широкой общественности. В то же время с помощью рептильных журналистов из партийных средств массовой информации в сознание миллионов людей, следивших за ходом процесса, вбивалось представление о непрофессионализме следствия, о многочисленных нарушениях им законности.

Но самым поразительным фокусом, проделанным в ходе чурбановского процесса, была метаморфоза с цифрами, характеризовавшими размеры взяточничества. Общая сумма доказанных обвинением взяток была произвольно уменьшена судьями в 4,5 раза. С этой целью беспардонно исключались десятки и десятки криминальных эпизодов. Так, из 94 тысяч рублей, вменённых генералу Сабирову, суд посчитал доказанными эпизоды получения им взяток лишь на 14 тысяч, признав «недостоверными» показания около двух десятков его подчинённых, изобличающих во взятках своего бывшего начальника. Даже из признаваемых Чурбановым 220 тысяч рублей суд признал лишь 90 тысяч: ошибается, дескать, товарищ, суду виднее, сколько он взял.

Вершиной судебной эквилибристики стали манипуляции со взятками Яхъяева. Вот что говорилось в сообщении ТАСС по итогам процесса: «В ходе судебного разбирательства выяснилось, что на подсудимого Яхъяева в портфеле следственной группы имеются дополнительно несколько томов, эпизоды которых связаны с предъявленным ему ранее обвинением во взяточничестве. В связи с этим суд выделил дело в отношении Яхъяева в отдельное производство и направил материал на него в Прокуратуру СССР для дополнительного расследования. Поскольку Яхъяев страдает рядом серьёзных заболеваний и содержится под стражей более трёх лет, суд изменил ему меру пресечения и освободил его из-под стражи, взяв с него подписку о невыезде».

Что же пытались скрыть за этим маловразумительным разъяснением судейские фокусники? А вот что. Следствие доказало и вменило в вину Яхъяеву факты получения 89 взяток на общую сумму 146 153 руб. За эти преступления закон предусматривал ответственность вплоть до высшей меры наказания. Кроме того, следствие представило доказательства дачи самим Яхъяевым взяток Щёлокову, Чурбанову и Умарову на общую сумму 144 183 руб. За эти преступления закон предусматривал ответственность в виде лишения свободы на срок до 15 лет, а также конфискацию имущества и возможность ссылки.

Что же осталось в результате судебного разбирательства? Некоторые факты злоупотреблений Яхъяева по службе, совершённые 10-15 лет назад. Ответственность за них вдвое меньше, чем за взяточничество, и поэтому эти дополнительные факты ни в коей мере не повлияли бы на меру наказания, но эти факты для расследования весьма трудоёмки и потребовали бы ещё год работы. Поэтому руководители Прокуратуры СССР и Верховного суда СССР обсудили ситуацию и пришли к выводу, что из-за этих эпизодов не следует затягивать завершение дела и направление его в суд. Аналогичные решения принимались и по поводу других обвиняемых, в отношении которых имелись дополнительные, но менее значительные эпизоды, ещё не расследованные.

Таким образом, возвращая дело якобы на новое расследование, суд исключил из обвинения Яхъяеву все 89 фактов получения им взяток и все без исключения эпизоды дачи им взяток. Иными словами, суд фактически оправдал Яхъяева за взяточничество. Поясним суть, как говорят, на пальцах. Некто совершил 10 убийств, за что и попал под суд. Но при этом были сведения, что 10-15 лет назад он подрался с кем-то у пивного ларька. И вот суд исключает из обвинения все 10 убийств и предлагает расследовать обстоятельства драки пятнадцатилетней давности. После чего, мол, и будем выносить приговор.

Ловкость рук, и … через несколько месяцев дело Яхъяева было прекращено, поскольку в результате срока давности и амнистий он не подлежал ответственности за злоупотребления 10-15-летней давности.

А судьи – кто?

Аналогичного содержания правительственные телеграммы обнаружены при обысках у Усманходжаева, Худайбердиева, Салимова и других взяточников из руководства республики. Знакомство с автором тёплых поздравительных телеграмм позволит нам пристальнее присмотреться к коридорам высшей судебной власти, где многие годы припеваючи жили подлинные мастера судебных трюков.

Владимир Иванович Теребилов был своим человеком в партийно-мафиозной верхушке Узбекистана. Депутатом Совета национальностей Верховного Совета СССР четырёх созывов он избирался в Ферганской долине. Два десятка лет в составе узбекской депутации он представлял интересы руководства республики в высшем органе власти страны. Не знать ничего о коррупции, хищениях, приписках, разложении кадров в течение двух десятилетий юристу-практику можно было лишь при одном условии: очень сильном желании их вовсе не замечать. Так что Теребилов вполне устраивал и партийных боссов в Москве, и мафиозные кланы Рашидова-Усманходжаева. Он ничем не докучал взяточникам ни в Верховном Совете, ни в ЦК КПСС, в составе которого находился с 1971 года, ни на посту Министра юстиции, ни в должности Председателя Верховного суда страны.