Занимательная Греция, стр. 30
На юге крайняя страна — Эфиопия. Золота там тоже столько, что из него делают даже цепи для преступников. Люди там пьют только молоко, живут до ста лет, царем выбирают того, кто всех красивее и сильнее, а богов чтут двух: одного бессмертного, другого смертного, но неведомого. Но путь к эфиопам лежит через пустыню, где живут дикие кочевники, никому не покорные. Это псиллы, заклинатели змей, которые ходят с копьями наперевес в поход против южного ветра, за то что он засыпает песком их колодцы; это атаранты, у которых люди не имеют ни имен, ни прозвищ; это атланты, которые не едят ничего живого и не умеют видеть снов; а другие племена уже трудно было даже отличить друг от друга.
Таков был мир, лежавший вокруг Греции. Он манил богатствами и отпугивал дальними и дикими путями к ним. Этот большой мир был не страшен маленькой Греции, пока он был разобщен. Но за сто лет, которые прошли от Солона до Клисфена, половина этого мира сплотилась в одну великую державу — Персидское царство. Грецией правил закон, Персией — царский произвол. Кто будет сильнее?
От Семирамиды до Сарданапала
Персия была не первым царством, объединившим в опасную силу весь Восток. До Персии была Ассирия, и ее царство держалось тридцать поколений — от Семирамиды до Сарданапала. И о той и о другом рассказывались легенды.
Ассирийская столица называлась Ниневия. Построил ее царь Нин. Стена Ниневии была в сто ступней высоты и такой ширины, что поверху могла проехать колесница на трех конях, а башен в этой стене было полторы тысячи. Нин не жил в Ниневии, он воевал в дальних краях. Вокруг Ниневии царские пастухи пасли стада, а царские воины собирали с них оброк и отвозили царю.
У одного пастуха была дочь Семирамида. Начальник царских воинов увидел ее, влюбился и взял за себя замуж. Он так ее любил, что, когда царь вызвал его к себе в поход, он велел Семирамиде ехать за ним. Чтобы никто не узнал в ней женщину, Семирамида придумала наряд, прикрывавший все тело: шаровары, куртка с рукавами и шапка с покрывалом. С тех самых пор этот наряд (казавшийся странным для греков с их открытыми руками, ногами и лицами) стал на Востоке общим для мужчин и для женщин. Но царя он не обманул. Нин узнал в Семирамиде женщину, увидел, что она прекрасна, и понял, что она умна. Он сказал ее мужу: «Отдай мне жену». Тот не мог послушаться и не смел ослушаться: он закололся мечом. Семирамида стала царицей.
Царь ее любил, но она его не любила. Однажды она сказала ему: «Обещай выполнить одну мою просьбу!» Царь обещал. Она сказала: «На один только день уступи мне царство, чтобы все меня слушались». Царь вручил ей скипетр и посадил на трон. Она хлопнула в ладоши и показала страже на царя: «Убейте его!» Так погиб царь Нин, а Семирамида стала владычицей Азии.
Чтобы не жить в Ниневии, она выстроила новую столицу, еще больше: Вавилон. Ниневия была на реке Тигре, а Вавилон на реке Евфрате. Стены его были втрое выше ниневийских, а проехать по ним могла колесница не в три, а в четыре коня. Через Евфрат был мост на каменных столбах; чтобы поставить эти столбы, воду из могучей реки пришлось отвести в огромный пруд. На берегу стоял не один, а два царских дворца, каждый за тройной стеной. Рядом был холм, а на склоне холма — висячие сады Семирамиды, раскинутые как бы на ступенях исполинской лестницы; каждая ступень была подперта колоннадою, и каждая колоннада была сама как дворец. Воду в гору подавали из Евфрата длинной цепью ведер. С вершины холма был виден весь Вавилон — город, похожий не на город, а на целую страну.
Так Ассирийское царство началось женщиной, сильной, как мужчина. А кончилось оно мужчиной, слабым, как женщина. Потомки Семирамиды решили, что людям свойственно бояться таинственного и неизвестного, и сделали себя таинственными и неизвестными. Они не выходили из дворца, показывались только ближайшим слугам, а приказы отдавали через вестников. Народ и впрямь недоумевал и боялся. Зато цари за тридцать поколений изнежились и изленились вконец.
Последнего ассирийского царя звали Сарданапал. Однажды его случайно увидел наместник горной Мидии Арбак. Царь сидел среди жен, безбородый, набеленный, нарумяненный, и под звуки песен расчесывал крашенную пурпуром шерсть. Суровый Арбак был потрясен. Мидия восстала, и мидяне осадили Ниневию. Сарданапал не умел бороться и не хотел сдаться. Он собрал вокруг себя все свои богатства и всех своих жен и детей, запер выходы и зажег дворец. Пламя бушевало пятнадцать дней. Народ видел дым из-за стен и думал, что это царь приносит жертвы богам. Когда мидяне вошли в город, на месте дворца была гора пепла. Ее выпросил себе вавилонский наместник и выплавил из нее сто тысяч талантов золота и серебра.
Ниневия была стерта с лица земли, но надгробный памятник Сарданапалу остался. Он изображал царя с пальцами, сложенными щелчком, и с надписью:
Мидия и царь Кир
Мидяне, сокрушившие ассирийскую власть, жили в нагорьях, что высятся над долиной Тигра и Евфрата. Земли эти были просторные, но бедные, и на все царство был только один город — Экбатаны, окруженный семью стенами семи цветов: белой, черной, красной, синей, желтой, серебряной и золотой.
В Экбатане жил царь Астиаг, наследник Арбака. У него была дочь Мандана. Однажды царю приснился странный сон: будто бы у дочери его из тела выросла виноградная лоза и покрыла своей сенью всю Азию. Жрецы сказали царю: «Это значит: у твоей дочери родится сын, который отнимет у тебя власть над Азией».
Астиаг встревожился. Прежде всего он выдал Мандану замуж не за знатного человека, а за простого перса из Персиды. Персы жили рядом с мидянами, но мидяне правили, а персы им подчинялись. «Никогда сын перса, — думал Астиаг, — не будет править мидянами».
И все-таки Астиагу показалось, что этого мало. Когда у Манданы родился сын, он вызвал к себе своего родственника и советника по имени Гарпаг и приказал ему: «Убей новорожденного!» Гарпаг взял младенца, но убить его собственноручно не решился, а позвал царского пастуха, передал ему младенца и велел: «Брось его в горах, а когда он погибнет, принеси мне труп». Пастух взял младенца, но тоже не решился его убить: жена пастуха только что родила мертвого ребенка, и пастух решил отдать его труп Гарпагу, а царского младенца оставить у себя вместо сына. Так и было сделано.
Младенца назвали Киром, и он вырос в пастушеском доме как пастушеский сын. Однажды он играл с деревенскими ребятами в цари. Ему выпало быть царем, и ребята с удивлением увидели, что он ведет себя, как настоящий царь: одних назначил своими телохранителями, других домоправителями, третьих осведомителями — никто не остался без дела. Один из ребят был не крестьянский сын, а сын придворного. Он отказался слушаться пастушонка. Кир приказал высечь его розгами за неповинование — ребята с удовольствием это исполнили. Высеченный мальчик в слезах пожаловался отцу, отец — царю. Царь Астиаг вызвал во дворец и Кира и его отца-пастуха. «Как ты смел?» — спросил царь. Кир ответил: «Ребята выбрали меня царем; этот мальчик не захотел меня слушаться; я велел его наказать. Разве не так должен поступать настоящий царь?»
Астиаг начал догадываться, что перед ним не простой крестьянский сын. Он стал допрашивать пастуха, и пастух признался. Он вызвал Гарпага, и Гарпаг признался. Он обратился к жрецам, и жрецы сказали: «Счастье твое, царь: мальчик стал царем над ребятами — значит, он уже не станет царем над Азией. Он тебе не опасен: отошли его к матери в Перейду». И тогда Астиаг отпустил мальчика к его настоящим отцу и матери, пастуха помиловал и отослал прочь, а Гарпага решил наказать страшной казнью, как ослушника. Он велел зарезать сына Гарпага и накормить отца его мясом на пиру в честь спасения Кира, а потом показал ему голову сына и сказал, чье мясо он ел. Гарпаг не дрогнул и не вскрикнул, но затаил в душе смертную ненависть к царю.