Тысяча сияющих солнц, стр. 42

Лейла стучит кулаками в стену, кричит изо всех сил, зовет на помощь. Но никто из соседей не отзывается, а крики только пугают Азизу, и она опять плачет слабеньким голоском. Лейла сползает на пол. Ее мучает совесть. Ужасно жалко Мариам. Каково ей, избитой и окровавленной, в такую жарищу в сарае?

В какой-то миг Лейла забывается. Ей снится, что они с Азизой на забитой людьми улице внезапно сталкиваются с Тариком. Он сидит на корточках под навесом у портновской мастерской, в руках — корзинка с инжиром. «Это твой отец, — говорит Лейла. — Твой настоящий папа. Вот он, видишь?» Но шум улицы заглушает ее слова, и Тарик ее не замечает.

Свист ракет над головой будит ее. Доносятся автоматные очереди, длинные и яростные. Лейла закрывает глаза. Снизу слышны тяжелые шаги Рашида. Лейла подползает к двери и стучит.

— Хоть стаканчик воды, Рашид. Не мне, ей. Ради нее. Кровь невинного ребенка падет на тебя.

Он не обращает внимания.

Лейла просит. Лейла заклинает, молит о прощении. Лейла осыпает мужа ругательствами.

Дверь внизу хлопает. Он включает приемник.

Опять муэдзин выкликает азан. Жара не спадает. Азиза совсем вялая. Она уже не плачет и почти не шевелится.

Время от времени Лейла прислоняет ухо ко рту дочки. Слава Господу, дышит. Голова у Лейлы кружится от малейшего движения. Она опять засыпает и не помнит, что снится. Просыпаясь, она кидается к Азизе, касается ее пересохших губ. Вот шея, пульс есть? Пока есть.

Видно, им суждено здесь умереть. Как ужасно, что Лейла переживет дочь, ведь Азиза такая слабенькая, хрупкая. Сколько она еще протянет? А потом ее тельце остынет. И придет черед Лейлы.

Сон. Пробуждение. Сон. Граница между явью и забытьём потихоньку стирается.

На этот раз ее будит не азан и не петухи. От двери с грохотом отодвигают что-то тяжелое. В комнату врывается свет. Лейла поднимает голову. В глазах невыносимая резь. Перед ней сгущается огромная расплывчатая фигура. Она движется, склоняется над Лейлой, что-то говорит. Слов поначалу не разобрать. А потом Лейла постигает смысл.

— Только попробуй еще раз. Я тебя везде найду, клянусь именем Пророка. И тогда ни один суд в этой проклятой стране не спасет вас. Сперва я убью Мариам, потом плаксу и напоследок тебя. И все будет происходить у тебя на глазах. Поняла? Я заставлю тебя смотреть.

И Рашид удаляется. Только пинает жену в бок. Да так, что она потом несколько дней мочится кровью.

11

Прошло два с половиной года.

Утром двадцать седьмого сентября Мариам проснулась от шума на улице. Кричала и свистела толпа, разрывались фейерверки, громко играла музыка.

Мариам помчалась в гостиную.

Лейла уже стояла у окна. Азиза пристроилась у нее на закорках.

Повернувшись, Лейла улыбнулась:

— Талибы входят в город.

Впервые о движении «Талибан» [46] Мариам услышала в октябре 1994 года — Рашид принес домой весть, что талибы разгромили моджахедов под Кандагаром и взяли город. Они партизаны, сказал тогда Рашид, молодые пуштуны, чьи семьи бежали в Пакистан во время войны с Советами. Они выросли — а некоторые даже родились — в лагерях беженцев в Пакистане, изучали шариат в пакистанских медресе. Руководит ими таинственный мулла Омар. Он, говорят, неграмотный.

— У этих ребят нет никаких корней, это правда, — продолжал Рашид, ни к кому конкретно не обращаясь.

После неудавшегося побега и Лейла, и Мариам превратились в его глазах как бы в одно презренное существо, годное лишь на то, чтобы срывать на нем злость. Когда он заговаривал в их присутствии, казалось, он обращается к какому-то невидимке, куда более достойному собеседнику, чем жены.

— У них нет прошлого. — Рашид закурил и уставился в потолок. — Они ничего не знают ни о своей стране, ни о мире. Это так. По сравнению с ними Мариам — прямо университетский профессор. Но что мы видим вокруг? Продажные, жадные командиры моджахедов, торгующие героином и вооруженные до зубов, объявляют друг другу джихад и убивают всех, кто стоит у них на пути. Талибы, по крайней мере, чисты и неподкупны. И они настоящие мусульмане. Уж они-то принесут с собой мир и наведут порядок. Положат конец смертоубийству. А то ведь носа на улицу не высунуть. Покончат с обстрелами. Тут есть над чем подумать.

Уже в течение двух лет талибы неуклонно продвигались к Кабулу, отбирая у моджахедов город за городом. Там, где талибы приходили к власти, война между группировками заканчивалась. Талибы изловили и казнили хазарейского командира Абдула Али Мазари. Уже несколько месяцев, как они окопались в южных пригородах Кабула, откуда вели огонь по частям Ахмада Шах-Масуда. В начале сентября им удалось захватить города Джелалабад и Сароби.

— У талибов есть то, чего нет у моджахедов, — сказал Рашид. — Они действуют единым фронтом. Пусть приходят. Я первый осыплю их лепестками роз.

На следующий день все вчетвером они вышли на улицу, чтобы вместе со всеми приветствовать новую жизнь, новых вождей. Человеческие тени возникали из развалин, из груд битого кирпича и присоединялись к радостным толпам. Какая-то старуха пригоршнями швыряла в прохожих рис, беззубо улыбаясь. Мужчины обнимались, хлопали друг друга по спине, мальчишки пускали с крыш фейерверки. Гудели клаксонами машины, отовсюду неслись звуки национального гимна.

— Смоти, Майам! — показала Азиза.

По улице Джаде Майванд бежали мальчишки, волоча за собой связки ржавых консервных банок, поднимали вверх кулаки, кричали, что Масуд и Раббани выбиты из города.

В толпе только и слышалось: «Аллах Акбар!»

Кто-то вывесил из окна простыню с намалеванными словами: Зенда Баад Талибан! Да здравствует «Талибан»!

Эти три слова попадались на каждом шагу — на окнах, на дверях, на флажках, свисающих с антенн машин.

Первых талибов они в тот день увидели на площади Пуштунистана, запруженной народом. Люди тянули шеи, подпрыгивали, забирались на бездействующий фонтан посередине площади. Все смотрели на старый ресторан «Хайбер».

Огромный Рашид быстро пробился через толпу поближе к человеку с мегафоном, женщины за ним.

Разглядев, что там происходит, Азиза взвизгнула и спрятала лицо на груди у Мариам.

Щуплый бородатый человечек в черной чалме кричал в рупор, стоя перед рестораном на чем-то вроде строительных лесов и размахивая «стингером». На светофорах за его спиной болтались на веревках два трупа. Одежда на мертвецах была изодрана, лица — синие, распухшие.

— Я его знаю, — пробормотала Мариам. — Того, кто слева.

Молодая женщина перед ними оглянулась.

— Да это же Наджибулла, — сказала она. — А рядом висит его брат.

Портреты круглолицего человека с усами при Советах были повсюду.

Позже им рассказали, что талибы вытащили Наджибуллу из здания представительства ООН, где ему в свое время было предоставлено убежище, долго пытали, потом привязали за ноги к машине и проволокли по улицам Кабула.

— Он убил многих мусульман! — кричал молодой талиб в черной чалме сначала на фарси, потом на пуштунском, тыча «стингером» в трупы. — Его преступления известны всем. Он был коммунист и предатель! Вот что мы делаем с неверными, совершившими преступления против ислама.

На губах у Рашида застыла усмешка. Азиза на руках у Мариам расплакалась.

На следующий день Кабул наводнили грузовики. Красные «тойоты», забитые вооруженными бородачами в черных чалмах, разъезжали по улицам Хаир-Хана, Шаринау, Карте-Парвана, Вазир-Акбар-Хана, установленные на машинах динамики возглашали новые законы. О том же кричали громкоговорители у мечетей, о том же вещало радио, ныне известное как «Голос Шариата». Ветер носил по городу тысячи листовок. Мариам подобрала одну во дворе — все о том же.