Ваниль и шоколад, стр. 81

– Да. Он…

– Андреа мне сказал. Мне очень жаль. Итак, все кончено, – и Ирена с нежностью погладила дочь по лицу.

Домой вернулись все вместе. Лука забрался в дедушкин автомобиль в поисках привезенных подарков, а Ирена и Пенелопа принялись хлопотать на кухне.

– А знаешь, твой муж изменился. И должна тебе сказать, изменился он к лучшему. Работает много, но он всегда много работал. Свободное время проводит со своей матерью. Я тоже зашла ее навестить и растрогалась прямо до слез. Ей сняли гипс с руки; так вот, представь, Андреа массирует ей руку, помогает делать упражнения, чтобы восстановить подвижность. Тебе тоже следовало бы ее навестить.

Все это Ирена рассказывала, панируя в сухарях куски телятины, чтобы жарить котлеты.

Пенелопа, стоя у раковины, мыла салат, как вдруг у нее закружилась голова. Ее охватила дурнота, волной поднимавшаяся к горлу. Бросив все, она побежала в ванную, и ее вырвало. После этого она почувствовала себя лучше. Это все из-за хрустящего картофеля, которым отец угостил ее в баре на пляже. И зачем только он настаивал? Вот уже несколько дней она испытывала отвращение к жареной пище. Даже сейчас, когда Ирена начала жарить котлеты, Пенелопа вышла в сад поиграть с Лукой и котятами.

В тот же вечер из Ирландии позвонил Даниэле. По договоренности с матерью он звонил каждые выходные за ее счет. Вернее, поначалу он звонил чуть ли не каждый день, умоляя родителей позволить ему вернуться. Андреа не тронули его мольбы: он сказал сыну, что если тот вернется самовольно, дверь дома для него будет заперта.

– Папа, я тебя прошу, мне тут очень плохо. Меня заставляют собирать торф, доить несчастную корову и ухаживать за вонючими овцами. Дождь льет не переставая. У меня жуткая простуда. Кормят меня отвратительно, да плюс ко всему перед едой надо каждый раз благодарить господа за хлеб насущный, – жаловался Даниэле.

Охваченный сочувствием к шестнадцатилетнему мальчику, еще недавно мочившемуся в постель, Андреа обратился за советом к жене. Это был его первый телефонный разговор с Пенелопой после ее ухода из дому.

– Что бы ты сделала на моем месте? – спросил он.

– Именно то, что делаешь ты. Держись, не уступай. Он поймет, что в этой жизни надо уметь приспосабливаться, – сказала она в ответ.

Когда Даниэле, как и следовало ожидать, обратился за помощью к матери, пытаясь пробить брешь в отцовской неуступчивости, Пенелопа ответила ему:

– Мне очень жаль, но ты должен слушаться папу. Миновала одна неделя, и новости из Ирландии стали более обнадеживающими.

– Мама, у меня стали вот такие мускулы! – воскликнул он, едва заслышав ее голос. – Знаешь, я научился ездить на лошади. По вечерам репетирую с церковным хором и в воскресенье смогу петь вместе со всеми во время большой мессы. Синьора О'Доннелл очень симпатичная. У нее два сына, Патрик и Шон, отличные парни. Они научили меня боксировать. Можно сказать, мы подружились. А как у тебя дела?

Это был веселый разговор. Больше всего Пенелопа обрадовалась известию о том, что Даниэле будет петь в церковном хоре. У него был музыкальный слух, и она надеялась, что с началом учебного года ее сын запишется на курсы классической гитары. Как и всякая мать, она возлагала на детей свои собственные несбывшиеся надежды.

Ближе к ужину позвонила и Лючия из Порто-Черво. Она была возбуждена и в разговоре в точности повторяла интонации Софии. Да, Лючия наслаждалась великолепными каникулами – справедливо заслуженными, ведь она была первой ученицей в классе.

– Я приеду к тебе в Чезенатико в августе, если ты, конечно, еще будешь там, – сказала девочка.

– Конечно, я буду здесь. Куда же я денусь? – засмеялась Пенелопа. – Лучше расскажи мне, как обстоят твои сердечные дела.

– Мне нравится быть хозяйкой себе самой, и я уже подумываю, не остаться ли мне одинокой. В самостоятельной жизни есть своя прелесть. И вообще в семнадцать лет мало кто связывает себя с мужчиной. Кстати, как раз сегодня я встретилась с Роберто, и мы договорились вечером пойти куда-нибудь вместе. Потом я тебе все расскажу, – с беспечным смехом пообещала Лючия.

Пенелопа вернулась к столу, сияя улыбкой. Когда ее дети были довольны, она чувствовала себя счастливой.

– Мама, сегодня вечером на площади выступают бичующие. Ты меня возьмешь? – спросил Лука.

«Бичующими» называли молодых людей в средневековых костюмах, щелкавших бичами в такт музыке во время традиционных празднеств.

– Ну конечно. Доедай побыстрее салат, – поторопила сына Пенелопа. – А вы пойдете? – спросила она у родителей.

– Мы с твоей матерью решили пойти потанцевать. В Сант-Арканджело есть оркестрик, играющий мелодии двадцатых-тридцатых годов, – удивил ее Мими.

Он взял руку жены и поднес ее к губам. Ирена улыбнулась и подмигнула дочери.

Пенелопа повела сына на ту самую площадь, где сама когда-то в детстве вместе с бабушкой и подругой Сандриной впервые в жизни увидела «Ромео и Джульетту». Лука, как все другие дети, наблюдал за длиннейшим действом, уходящим корнями в глубокое Средневековье, с открытым от восхищения ртом.

– Мама, ты купишь мне такой кнут? – спросил он по дороге домой.

– Завтра мы с тобой поедем на рынок в Сант-Арканджело. Если найдем маленький, тебе по росту, обязательно куплю, – пообещала она.

Пенелопа наслаждалась покоем, и такому состоянию духа способствовало отсутствие приступов астмы у Луки – наглядное доказательство того, что ее сын тоже спокоен. Она уложила его спать, и он почти мгновенно уснул. Тогда она спустилась в кухню, почувствовав, что проголодалась. Родители еще не вернулись. Никогда раньше ей не приходилось видеть их такими дружными, а главное – видеть свою мать такой уступчивой и благожелательной по отношению к мужу. В конечном счете честность, преданность, любовь отца возобладали над внутренним беспокойством, всю жизнь снедавшим Ирену.

На овальном блюде, накрытом пищевой пленкой, остались с обеда телячьи котлеты. Стоило Пенелопе взглянуть на них, как к горлу снова подступила тошнота. Пришлось опять бежать в ванную. И опять ее вырвало. Больше Пенелопа не могла себя обманывать: то, что до сих пор было лишь смутным подозрением, превратилось в уверенность. Она вошла в английскую гостиную, села в любимое кресло бабушки Диомиры и прошептала:

– Я беременна.

8

Пенелопа ушла спать в тот самый момент, когда ее родители вернулись домой. Она наклонилась к Луке, спавшему с ней в одной постели, и обняла его.

– Похоже, у тебя будет братик. Или сестричка, – шепнула она ему на ухо.

На следующий день анализы подтвердили ее беременность.

Однажды утром, на рассвете, зазвонил телефон в холле. Пенелопа поспешила вниз по лестнице, проклиная на ходу свою лень: давным-давно надо было провести отводной аппарат на второй этаж.

– Я на пляже. Почему бы тебе не присоединиться? – раздался в трубке голос Андреа.

– Сейчас приду, – ответила Пенелопа. Сверху донесся сонный голос ее матери:

– Кто звонит в такую рань?

– Ошиблись номером, – сказала Пенелопа. – Можешь еще поспать.

Она потихоньку открыла входную дверь, спустилась в сад, оседлала велосипед и принялась стремительно крутить педали по направлению к пляжу. На рассвете Чезенатико выглядел, как и много лет назад, словно сказочный городок. Бросив велосипед возле еще опущенных ставней бара, Пенелопа обогнула белый домик и очутилась на пляже. Зонтики были закрыты, шезлонги и лежаки сложены грудой возле столиков. Умытое до блеска солнце только что вынырнуло из воды. Андреа в джинсах и футболке шел по берегу ей навстречу.

Остановившись в шаге от нее, он улыбнулся:

– Отлично выглядишь.

– Опять ты застал меня в ночной рубашке, – усмехнулась она в ответ.

– Искупаемся? – предложил он, стягивая с себя футболку.

– Думаешь, на этот раз нам удастся доплыть до солнца? – спросила Пенелопа и бросилась бежать к морю, ласкавшему берег длинными языками плавных, совсем невысоких волн.