Ваниль и шоколад, стр. 72

– Сейчас мы принесем вам ребенка. Вы ведь уже знаете, как его кормить?

Пенелопа кивнула. Они снова остались одни, и Мортимер отступил назад.

– Выбери имя для малыша, – предложила она. – У тебя есть на это право.

Он отрицательно покачал головой.

– Не проси меня о том, чего я не могу дать.

– Ты еще зайдешь меня навестить?

– Я тебе больше не нужен, Пепе.

Когда ей принесли сына, Пенелопа приложила его к груди. Маленькие губки чмокнули и принялись жадно высасывать молоко. Она улыбнулась сквозь слезы.

– Я назову тебя Лукой, как евангелиста. Он был врачом и художником. Вот вырастешь и станешь художником. Или врачом. Хорошим врачом, как Мортимер.

ОНА ПРОДОЛЖАЛА ПОГЛАЖИВАТЬ КОШКУ…

1

Она продолжала поглаживать кошку, смотревшую на нее с благодарностью. Родились четыре котенка черно-белого окраса, того же, что у матери. Мокрые, голодные, они были еще слепы, но инстинкт толкнул их прямо к материнским соскам, а она облизала их маленьким шершавым язычком.

– Ты хорошая мать, – похвалила ее Пенелопа. – Дай время, я еще придумаю тебе подходящее имя.

Поставив рядом с корзиной миску, полную воды, она позвала профессора, возившегося у себя в саду.

– Кошка родила четырех котят, – объявила Пенелопа. – Я оставила тут несколько банок корма. Вы не могли бы время от времени сюда заглядывать?

Профессор подошел поближе к изгороди, разделявшей два сада.

– Что ты говоришь, дорогая?

– Я уезжаю.

– Возвращаешься в Милан?

– Нет. Я собираюсь проверить, удастся ли мне наконец перелезть через этот пресловутый забор, – призналась Пенелопа.

– Мудрое решение, девочка моя.

– Возможно, я вернусь к вечеру. Но если задержусь до завтра, кто позаботится о моей кошке? Корм стоит на веранде. Вы присмотрите за ней, профессор?

– Можешь на меня рассчитывать, – пообещал старик.

Пенелопа села в машину. Она не сомневалась, что вернется к вечеру, но ей не хотелось, чтобы профессор Бриганти волновался и считал часы, поэтому она нарочно предупредила, что может задержаться.

И опять она пустилась в путь. К счастью, на душе у нее было легче, чем в тот раз, когда она покидала свою семью. Одинокое пребывание в Чезенатико помогло Пенелопе принять решение, которое позволит и Мортимеру, и ей самой окончательно разорвать свои судьбы. Она ощущала в душе спокойствие и легкий холодок отчуждения, порожденного глубокой убежденностью в своей правоте. То, что их связывало, оказалось мечтой, прекрасным сном. Это чудесное воспоминание она сохранит на всю жизнь.

Пока колеса отмеряли километр за километром, Пенелопа вспоминала прекрасный старинный дом, прохладные залы бельэтажа, расписанные фресками, комнату Мортимера, где она провела столько счастливых часов, барочный фонтан во дворе. Перед поворотом на Бергамо она остановилась у бензоколонки, чтобы заправить машину. Приближалась гроза. Не успела Пенелопа отъехать от заправки, как по стеклу ударили первые крупные капли. Похоже, дождь устраивает ей засаду всякий раз, когда она пускается в путь, усмехнулась Пенелопа. Но по мере приближения к Бергамо гроза стала удаляться к западу. Пенелопа обогнула район новостроек и начала подъем к старому городу. Проехав под старинными городскими воротами, увенчанными каменным венецианским львом, она оставила автомобиль на платной стоянке неподалеку от палаццо Теодоли.

Узенькая, вьющаяся, как змейка, улочка привела ее к воротам, но, прежде чем войти, Пенелопа решила собраться с духом. Вот сейчас она закончит очень важную главу своей жизни, поставит последнюю точку. Она уже знала, что скажет Мортимеру при встрече: «Обзаведись семьей. Женись и не думай больше обо мне».

Она глубоко вздохнула и решительным шагом вошла в ворота. Мортимер сидел на парапете фонтана посреди двора. Над ним, потрясая трезубцем и отбрасывая длинную тень, возвышался величественный Нептун. Весь остальной двор был залит солнцем, миртовая живая изгородь сверкала еще молодой, не потемневшей, умытой недавним дождем листвой.

Волосы у него были коротко острижены. Он заметно похудел, черты прекрасного лица заострились. На нем были легкие серые брюки, белая рубашка-поло и синий блейзер. Услыхав ее шаги, он поднял голову и улыбнулся ей.

– Господи, какой ты бледный, – прошептала она, пока Мортимер обнимал ее.

Их последняя встреча произошла два года назад. Они увиделись на премьере музыкальной комедии в «Новом театре». Имя Пенелопы стояло на афише: она была автором текстов песен. В тот вечер она пришла насладиться заслуженной славой. С ней были Андреа и Лючия.

В первом антракте, когда вся публика высыпала в фойе, Андреа предпочел остаться в партере и поболтать с коллегами, музыкальными критиками, а Пенелопа с дочерью стали пробиваться в буфет. Им хотелось послушать первые отзывы зрителей.

Она сразу узнала Мортимера, хотя он стоял к ней спиной. Невозможно было не узнать эту гордую осанку, царственную посадку головы, густые темные волосы, вьющиеся колечками на затылке.

– Иди купи, что хочешь, и захвати нам всем карамелек, – торопливо проговорила Пенелопа, сунув дочери денег. – Встретимся в зале.

Он стоял, засунув руки в карманы, и разглядывал одну из многочисленных афиш, которыми были увешаны стены фойе.

– Мне известно, что это не твой любимый жанр, – сказала Пенелопа, коснувшись его плеча, – поэтому я тебе вдвойне благодарна.

– Я очень горжусь тобой, – ответил он, поворачиваясь к ней.

Она протянула ему руку, и он крепко ее пожал. Они долго смотрели в глаза друг другу, и их взгляды были красноречивее всяких слов. Они по-прежнему любили друг друга. Пенелопа высвободила руку, которую продолжал удерживать Мортимер, попятилась на шаг и с горьким сожалением прошептала:

– Я позвоню тебе на днях.

И вот теперь, пока они стояли, крепко прижимаясь друг к другу во дворе палаццо, Пенелопа внезапно ощутила, что обнимает пустоту. Куда подевалось сильное, хорошо сложенное, пульсирующее жизнью мужское тело, которое она так любила? Но она уловила знакомый аромат его туалетной воды.

– Что с тобой случилось? – в тревоге спросила Пенелопа, пряча лицо у него на плече.

– Люди меняются, – ответил Мортимер и осторожно высвободился из ее рук. – Зато ты, к счастью, прекрасна, как всегда, – добавил он, и его губы тронула хорошо знакомая ей улыбка. – Но мне ты больше нравишься вот такой, – и он растрепал ей волосы.

– Ну вот! А я-то старалась, причесывалась, наводила красоту, – с притворным разочарованием протянула Пенелопа. – Ты же знаешь, мы, женщины, всегда стараемся предстать перед мужчиной в лучшем виде, – пошутила она. – Почему ты не хочешь мне сказать, что с тобой случилось?

Казалось, Мортимер действительно не хочет отвечать. Он взял ее под руку и повел внутрь. Они поднялись по лестнице в бельэтаж. Пенелопа рассеянно оглядывала портреты предков Теодоли. Все их истории она уже знала наизусть.

– Рассказывай сначала ты. Это ведь ты позвонила и сказала, что хочешь меня видеть, – напомнил Мортимер.

Но Пенелопа не находила слов. Она приехала сюда с твердым намерением порвать с ним окончательно, а теперь ощущала смятение, мешавшее ей открыть рот.

Навстречу им вышла синьора Теодоли, держа за руку прелестного мальчика с большими смеющимися карими глазами.

– Привет, Пепе, – сказала она, обнимая Пенелопу. – Жаль, что ты приехала только сейчас. К нам на обед приезжали коллеги Мортимера и его брат Риккардо с семьей. А теперь и я уезжаю. И увожу с собой Мануэля. Ты ведь помнишь Мануэля?

Она говорила так, словно они расстались вчера, а не семь лет назад. В ее голосе звучало прежнее оживление, но она заметно постарела, и в ее глазах затаилась печаль.

– Конечно, я его помню. Он был совсем маленький, вот такой, – сказала Пенелопа. Мануэль был сыном испанских слуг Мортимера, живших в его миланской квартире. – Привет, Мануэль, – улыбнулась она, потом повернулась к матери Мортимера: – Кажется, я приехала не вовремя.