Ваниль и шоколад, стр. 69

– Никто не сворачивал им шею, – сказал он. – Возможно, они умерли от разрыва сердца.

– Оба сразу? – недоверчиво спросила Лючия.

– Так бывает. Кто-то из них женского пола. Возможно, сначала умерла она, а он не выдержал горя. Знаете, как называют таких попугайчиков? Неразлучниками. Один без другого жить не может.

– Для Луки это будет страшным ударом, – вздохнула Лючия. – Сначала мама уехала, потом бабушка, а теперь вот попугайчики подохли.

– Не знаю, кто преподнесет ему эту новость, но только не я, – сказал Даниэле. – Тем более что я уже опаздываю.

– Не волнуйся, я сам поговорю с малышом, – успокоил его дед.

Лука воспринял новость внешне спокойно. Он бережно завернул попугайчиков в бумажную салфетку и пожертвовал коробку из-под конструктора «Лего» в качестве гроба. Пока брат и сестра были в школе, малыш организовал похороны: известил своих друзей, живших в доме, договорился с дворником, и тот обещал выкопать могилку на клумбе в глубине двора, под цветущим кустом олеандра. После обеда из подъезда вышла маленькая процессия. Возглавлявший ее Лука торжественно нес обеими руками коробку с бедными попугайчиками. За ним следовали другие дети с приличествующим случаю скорбным выражением на лицах. Даниэле и дедушка Мими замыкали процессию.

Даниэле сочинил по этому поводу короткую песню и спел ее под гитару, пока процессия огибала двор. Лючия отказалась принимать участие в церемонии, которую она назвала «дурацким шутовством», но, услыхав красивый и звучный голос брата, вышла на балкон и простояла там до самого конца похорон. Присцилла спрятала пустую клетку на шкафу в гардеробной.

– Хоть в кухне теперь будет почище, – бормотала она себе под нос.

Лючия промолчала и принялась готовить шоколад.

– В такую жару? – удивилась домработница.

– Лука любит шоколад. Надо же его как-то утешить, – ответила девушка.

Лука выпил шоколад с удовольствием. Мими Пеннизи вдруг вспомнил о своем сицилийском происхождении и многозначительно изрек:

– Если в доме мертвая птица – жди беды.

3

У Андреа было более чем достаточно причин для беспокойства. Его мать все еще была в больнице. В редакции царила напряженность: тиражи упали, и Москати не упускал случая сорвать свое дурное настроение на сотрудниках. Все домашние заботы, в отсутствие Пенелопы, лежали на нем. Но больше всего Андреа терзала ревность. Мысль о том, что жена ждала восемь лет, прежде чем призналась в измене, глодала его изнутри.

К счастью, семейные проблемы поглощали большую часть его времени, не занятую работой. К тому же он пытался понять, что происходит между Лючией и ее дружком. Посмотреть на них вместе – можно было подумать, что они семейная пара с двадцатилетним стажем, а не молодые влюбленные. У Андреа сложилось впечатление, что Лючия хочет избавиться от Роберто, а он всеми правдами и неправдами пытается ее удержать.

Андреа уже получил полное представление о том, каково одному тащить семейный воз, иметь дело с домработницей-кретинкой и с тестем, то бредящим о Марате и Шарлотте Корде, [20] то предрекающим несчастья в доме из-за смерти двух злосчастных попугайчиков.

Вечером после похорон все собрались за кухонным столом, чтобы разделить спартанский ужин, приготовленный Лючией: холодный рис со специями и крупными креветками.

– Три в одном, – объяснила она, – первое, второе и гарнир. Стоит дорого, так что проявите уважение.

Не обращая внимания на слова сестры, Лука выбирал со своей тарелки одну креветку за другой и скармливал их Самсону.

– Ты идиот! – потеряла терпение Лючия, заметив его тайные маневры. – Ты хоть понимаешь, сколько это стоит?

– Я не ем мертвых животных, – вспыхнув, ответил Лука.

– Отлично! – воскликнул Андреа. – Браво! Нам не хватало только вегетарианца в этом паноптикуме.

Даниэле был в приподнятом настроении: его вызвали на уроке психологии и поставили высший балл. Он встал из-за стола и вскоре вернулся, держа двумя пальцами отчаянно бьющуюся золотую рыбку.

– Ты не ешь мертвых животных? На, съешь это животное, оно живое, – сказал он, положив рыбку на тарелку младшему братишке.

Вместо ответа Лука побледнел, потом покраснел, зашелся икотой и перестал дышать. Его лицо стало лиловым. Брат и сестра, чувствуя себя виноватыми, бросились к нему со всех ног.

– Прости меня, прости, – умолял Даниэле.

– Честное слово, никогда больше не буду на тебя кричать, – пообещала Лючия.

Присцилла завизжала во все горло: ей никогда раньше не приходилось видеть Луку в таком состоянии.

– My God! [21] Малыш умирает!

Андреа взял со стола кувшин с водой и вылил ее на голову сыну. Средство подействовало. Малыш хлебнул воздуха и задышал. Тогда отец подхватил его под мышки, поставил на ноги на стуле и с размаху залепил ему две пощечины. Потом сунул руку в карман его штанишек и вытащил флакончик вентолина.

– Видишь эту штуку? – настойчиво спросил Андреа. – Посмотри на нее хорошенько, потому что больше ты ее не увидишь. – Он вышвырнул лекарство в окно. – А теперь живо беги переоденься, возвращайся сюда и доешь рис с креветками. Слышать больше ничего не желаю об астме, о приступах астмы, о лекарствах против астмы. Кончено! Нет у тебя никакой астмы. Тебе все ясно?

С этими словами он поставил сына на пол и шлепком подтолкнул к выходу из кухни.

– Я умру, а ты еще пожалеешь, – пригрозил Лука.

– Ну что ж, мы устроим тебе красивые похороны, как Чипу и Чопу.

– А если я не умру, мне будет так плохо, что тебе придется везти меня в больницу, – продолжал малыш.

– Прекрасно. Будешь лежать в одной палате с бабушкой Марией и останешься там, пока она не выздоровеет, – пообещал Андреа. – А она еще долго будет болеть. Очень долго!

Через несколько минут Лука вернулся к столу. Он переоделся и причесался. На нежных щечках алели следы от пощечин. Заняв свое место за столом, мальчик съел весь рис до последнего зернышка вместе с креветками.

Потом он посмотрел в глаза отцу и сказал:

– Никогда больше не буду с тобой разговаривать и не буду больше спать с тобой на большой кровати.

Он слез со стула и в сопровождении Самсона удалился в свою комнату.

– Пойду в аптеку, куплю ему вентолин, – сказала Лючия.

Андреа ничего не ответил. Он сожалел, что пришлось надавать сынишке оплеух, но от души надеялся, что проявленная им твердость поможет малышу избавиться от астматических кризисов.

На работу он ушел с тяжелым сердцем, а когда вернулся уже после полуночи, увидел, что кровать пуста, и почувствовал себя совсем одиноким. Жена уехала, оставив семью у него на руках. Он сел к письменному столу и начал писать ей письмо, которое обдумывал уже несколько дней.

3 июня

Дорогая Пенелопа!

Несколько дней я молчал, все пытался примириться с мыслью о твоей измене. У меня ничего не вышло. Ярость улеглась, а боль – нет. Знаю, тебе со мной жилось несладко, но все-таки зачем понадобилось, когда уже столько времени прошло, сообщать мне, что ты была влюблена в изумительного мужчину? Мне кажется, только злость могла толкнуть тебя на это запоздалое признание. Ты нанесла мне удар в спину. За что?

Я был неверным мужем и плохим отцом, это правда. Пожалуй, твой побег и в самом деле был необходим. У меня было время поразмыслить, обдумать свое глупое и безответственное поведение. Я понял, как больно ранили тебя мои приступы гнева, моя неспособность найти разумный подход к тебе и к детям. Я обнаружил корни многих своих поступков и теперь с трудом стараюсь их исправить. Если бы ты не перешла от слов к делу, если бы не уехала, оставив меня наедине с семейными проблемами, я бы, наверное, так и не понял, что со мной творится. За это я тебе благодарен.

Но если правда, что я годами унижал и мучил тебя, правда и то, что ты отплатила мне сторицей. Ты меня сразила выстрелом в упор, как беспощадный убийца. Ты меня уничтожила.

вернуться

20

Жан-Поль Марат, в эпоху Великой французской революции один из вождей якобинцев, убитый роялисткой Шарлоттой Корде в 1793 г.

вернуться

21

Боже мой (англ.).