Ваниль и шоколад, стр. 47

– В твоем номере они тоже все поместились? Или там была только Салли? Когда я тебе позвонила, ответила она, причем два раза подряд, – продолжала Пенелопа, твердо глядя в глаза мужа.

Глаза у Андреа забегали, на него было жалко смотреть.

– Ты с ума сошла! У меня нет времени выслушивать весь этот бред.

– Ты просто трус! Я даже удивляюсь, как тебе хватает смелости на все твои похождения, – сказала она, стараясь хлестнуть его побольнее.

– А ты идиотка! Тебе бы заняться своими делами, так нет, ты обожаешь копаться в чужом грязном белье. Я же по лицу вижу: ты прямо кайф ловишь всякий раз, как, по твоему мнению, застаешь меня врасплох. Если бы ты тот же кайф получала со мной в постели, у нас был бы счастливый брак, – резко бросил Андреа.

Пенелопа с досадой отметила про себя, что успокоительное ни черта не действует: она еле сдерживала желание надавать оплеух своему мужу.

– Ты подлец, – проговорила она медленно.

– А ты дрянь! – заорал Андреа.

Он схватил с угловой полки фарфоровую вазу, подарок на свадьбу от кузенов Пеннизи, и с размаху швырнул ее об пол.

Пенелопа даже не вздрогнула.

– Довожу до твоего сведения, что сегодня вечером не вернусь домой. Ночевать буду у матери. Она по крайней мере не устраивает мне допрос с пристрастием, – с этими словами Андреа вышел, громко хлопнув дверью на прощанье.

Лючия и Даниэле подглядывали из-за приоткрытой двери кухни. Они все видели и слышали.

– Лючия, возьми веник и совок, – спокойно распорядилась Пенелопа. – Надо собрать черепки.

8

Подобные сцены частенько повторялись в семье Донелли. И всякий раз Пенелопа и дети делали вид, будто ничего не произошло. Верх в супружеских ссорах неизменно одерживал Андреа. Пенелопе оставалось подбирать черепки и терпеливо ждать, пока раскаявшийся «победитель» не решит вернуться домой. Иногда он приходил через день, но, бывало, отсутствовал целую неделю. Однако в конце концов Андреа неизменно появлялся с букетом цветов, с приглашением в пиццерию или в кино, а о причинах ссоры больше не упоминалось. Жизнь продолжала идти как ни в чем не бывало. Пенелопа копила горечь, пряча ее за вымученными улыбками. Ей безумно хотелось поменяться с мужем ролями, самой хлопнуть дверью и уйти из дома, оставив его наедине с детьми. Но разве она решится на такое? К тому же на что бы она жила? Ведь у нее нет работы. А главное, какими вырастут ее дети рядом со своим лживым похотливым отцом? И она молча проглатывала обиду и продолжала тащить семейный воз.

Однако на этот раз Пенелопа повела себя по-другому: сделала все возможное, чтобы успокоить детей, объяснила без особого нажима, что поссорилась с папой и он пошел ночевать к бабушке Марии. Но они в любом случае должны знать, что папа их любит, он сердится только на нее. Пенелопа умолчала о том, что сама собирается вновь начать работать. Если окажется, что она еще на что-то способна и ее работа чего-то стоит, она получит столько денег, что сможет не зависеть от Андреа в финансовом отношении. Лучший способ наконец освободиться от рабства.

Когда дети уснули, Пенелопа закрылась в гостиной. Фризби, мурлыча, свернулась у нее на коленях. Пирипиккьо спал на ковре у ее ног. Пенелопа начала перелистывать оставленный Данко текст. Сюжет ей понравился. Она отождествила героиню и двух мужчин, оспаривающих ее сердце, с собой, Андреа и Мортимером. И тут нужные слова пришли к ней, стихи потекли сами собой. Ей удалось выразить в рифмованных строчках свою тайную печаль, свои неосуществленные желания, подавленный гнев. Героиня мюзикла стала все больше отдаляться от мужа, чтобы найти счастье в объятиях другого мужчины, который – какая удача! – оказался красивее, умнее, нежнее и богаче мужа, а главное, дал ей понять, что любит ее. Когда в последний раз Андреа говорил ей о любви? Она не могла вспомнить.

Время летело незаметно. Пенелопа писала уже несколько часов подряд и остановилась, только когда почувствовала, что сейчас рухнет от усталости. Тогда она легла в постель и тотчас же забылась сном. Ее больше не волновало, что Андреа не вернулся домой, она даже радовалась, что широкое супружеское ложе находится в ее единоличном распоряжении.

Прошло несколько дней. Пенелопа встретилась с Данко, они принялись увлеченно работать. В руках Пенелопы образ Линды (так звали героиню мюзикла) обрел реальные очертания. Музыкант был в восторге.

– Я знал, чувствовал, что у тебя получится, – приговаривал он, радостно потирая руки.

– Погоди, Данко, это еще только начало, – возражала Пенелопа. – К тому же образ любовника пока представляется довольно туманным. Пока это скорее символ.

– А ты вспомни того красавца, с которым я тебя видел в ресторане. Я бы не назвал его символом. Оживи его, заставь заговорить, дай ему раскрыться.

– Я его оживляю гораздо чаще, чем ты и даже он сам могли бы вообразить, – мрачно с грустью призналась Пенелопа.

Она удалила Мортимера из своей жизни, но не смогла изгнать из мыслей. Мортимер неизменно присутствовал в них. Думая о нем, молодая домохозяйка из мюзикла вытирала пыль и варила обед.

– Это как раз то, чего публика ждет: грустная чаплинская улыбка, веселая шутка, произнесенная сквозь слезы. Линда разрывается между долгом замужней женщины и чувством к другому человеку, – продолжал объяснить свой замысел Данко.

– А тем временем она утешается, объедаясь меренгами. И толстеет, черт бы ее побрал. Линда, она такая: от волнения в ней пробуждается тяга к сладостям, – развила его мысли Пенелопа.

– Таким образом мы переложим на новый лад старую историю Эммы Бовари или Анны Карениной. Идея тебе ясна?

– Но обе эти несчастные грешницы погибают, – нахмурилась Пенелопа. – Мне это кажется чудовищно несправедливым.

– А может, будь они похитрее, тоже объедались бы меренгами, и пусть мужчины сами выясняют отношения. Победит сильнейший. В конце концов именно этого хочет женщина, не умеющая выбирать, – сказал Данко. – Линда похожа на тебя. Вот потому-то я и оставил финал открытым. Его напишешь ты.

– Ну… Линда не покончит с собой, это я тебе обещаю. И вообще женщина не может наложить на себя руки, когда за нее борются двое мужчин. Я думаю, она могла бы оставить их обоих ради кого-то третьего, – проговорила Пенелопа, как будто размышляя вслух.

– Третьего в тексте нет, – возглавил Данко.

– А мы его придумаем.

– И кто бы это мог быть?

– Кондитер. А еще лучше – владелец кондитерской фабрики, производящей меренги, – усмехнулась Пенелопа. – Мультимиллионер.

– Меренги, меренги… Это ведь то же самое, что безе?

– Да, примерно то же самое. Воздушное пирожное…

– А безе – это по-французски «поцелуй». Вот и название для пьесы: «Воздушный поцелуй». Молодчина, Пепе. Так мы и построим нашу историю, – оживился Данко.

– Нет, Данко. Линде придется выбирать одного из двоих. Борясь за нее, они оба стали лучше, чем были вначале. И она тоже поумнела. Вот и финал.

– «И жили они втроем долго и счастливо». Брось, Пепе. Так не бывает.

– Знаю, ну и что? Мы же сочиняем комедию. Оставим страдания в стороне и утешимся меренгами, – весело отмахнулась Пенелопа. Она не хуже Данко знала, что в процессе работы финал придет сам собой.

Ей уже выплатили солидный аванс за работу, и она впервые в жизни открыла в банке счет на свое имя.

Андреа вернулся домой, проведя два дня у матери. И опять он нежно обнял ее и детей, как будто ничего не случилось. И на этот раз Пенелопа с бессильным вздохом проглотила обиду, напомнив себе, что теперь у нее есть работа, в которой она может черпать утешение.

– Я очень рад, что ты опять начала работать, – сказал ей муж.

– Ушам своим не верю. Десять лет назад ты сделал все от тебя зависящее, чтобы заставить меня отказаться от работы, – напомнила она.

– Я заботился о твоем благе. За эти годы ты повзрослела и теперь с новыми силами можешь выйти на ринг, – объяснил Андреа.

Пенелопа не обманывалась на его счет. Весь этот энтузиазм объяснялся весьма прозаическими причинами: семейные расходы росли, и заработанные ею деньги должны были прийтись весьма кстати. К тому же, увлеченная своей работой, она будет меньше внимания обращать на амурные дела мужа.