«ЛАХТАК», стр. 17

        Медвежья голова хрустнула под сталью топора. Двумя могучими ударами кочегар прекратил агонию зверя.

        — Павлюк, — обратился к своему спасителю Степа, выйдя из рубки и освещая фонарем мертвого медведя, — как ты очутился в радиорубке?

        — Я... так, — неохотно забормотал Павлюк и сразу же перевел разговор: — Пойдем расскажем поскорей о медведе, и пусть наш боцман принимается за свежеванье.

Г л а в а  V

        В ту ночь на небе особенно сильно блестели звезды, а воздух как бы замер. Силуэт парохода поднимался над льдиной таинственным привидением, протягивающим в небо обледенелые мачты. Человек, который осмеливался высунуть нос на палубу, чувствовал, как у него слипались губы и тяжелели веки от невидимой морозной пыли.

        За столом трюмной столовой две партии играли в домино. Торба с Соломиным мерились силами в шахматы. Стол освещался электрическими лампочками, но светили они, словно какие-нибудь плошки, — в углах комнаты оседала темнота, и оттуда тянуло сыростью и холодом. Раскаленная докрасна железная печь нагревала воздух около стола. Место у печи заняли шахматисты. Партия в шахматы была приравнена к трем партиям в домино. Кто раньше кончит, тому и достанется «лежбище», как называли на пароходе теплое место.

        Степа протестовал против условия, что одна партия в шахматы приравнивается к трем партиям в домино.

        — Они, — кивнул он головой на шахматистов, — не так интересуются игрой, как тем, чтобы поскорей кончить партию... Нужно установить: партию за партию.

        — Верно, — поддержал Степу Вершомет. — Хватит морочить нам голову.

        — Обратитесь к Павлюку, — смеясь, отвечал механик, — это его обязанность рассудить нас. Он же председатель товарищеского суда.

        — Да, к Павлюку! — недовольно бурчал Котовай. — А где он? Понесло же его в такой мороз на палубу...

        — Это не наше дело. Мы тут ни при чем, — насмешливо отвечал Соломин, радуясь, что взял у Торбы коня.

        — М-м... — замычал механик, но тут же, заметив недосмотр Соломина, снял его ферзя и продолжал уже бодрее: — И что за чудак этот Павлюк! В такую холодину сидеть наверху, в нетопленной каюте...

        Степа, который как раз в это время должен был положить дубль-шесть, услышав слова механика, задержал дубль в руке и задумался.

        — Степа, шесть есть? — спросил Котовай.

        — Что? Шесть... Да, есть.

        Степа вспомнил, как он наткнулся на Павлюка в радиорубке и как тот не ответил ему, что он там делает.

        — Но он молодец, братцы, — похвалил Павлюка Вершомет.

        — Я его спрашивал, почему он не возьмет туда маленькую печурку, чтобы протопить хоть иногда. Говорит — неудобно, топлива у нас очень мало. Замерзает парень, а держится.

        Кар поставил на стол дубль-четыре и обратился к Торбе:

        — Андрей Васильевич, выдайте Павлюку пудов десять — пятнадцать угля, а то и в самом деле замерзнет.

        Торба посмотрел на Кара и поморщился. Ему было жалко угля. Но без возражений ответил:

        — Хорошо.

        Открылись двери, и, сопровождаемый облаком пара, вошел одетый в меха гидролог.

        — Чего вы здесь скучаете, друзья? — спросил он, подходя к столу. — На палубе прекрасный воздух, и главное, небо чудесное. Товарищ капитан, сейчас будет всходить луна, и есть возможность определить наше местонахождение. А вы, физкультурники, лыжи у вас приготовлены? Неужели испугались мороза?

        — Ура! — закричал Степа. — Мы сейчас же на лыжи — и вокруг парохода. Долой это осточертевшее домино!

        Повеселели и остальные моряки.

        Кар, по-видимому, полностью согласился с предложением гидролога. Он приказал всем хорошо одеться и с лыжами выходить из помещения. Пока одевались, готовили лыжи и договаривались, кому остаться смотреть за печкой, прошло около часа. Когда наконец вышли на палубу, над горизонтом уже поднималась блестящая луна.

        От лунного света побледнели звезды, а у мачт легли длинные тени. Люди, бегая вокруг парохода, дивились своим собственным теням. Услышав шум и смех, Павлюк вышел из своей каюты. Его приветствовали выкриками:

        — Слава полярному пустыннику!

        — Павлюк, не мечтаешь ли ты стать Робинзоном?

        Вершомет подскочил к кочегару, обнял его за плечи:

        — Радуйся, друг! Общими усилиями выхлопотали тебе четверть тонны угля.

        Охотник позвал Торбу, чтобы тот лично подтвердил эту новость.

        Павлюк поблагодарил товарищей и, взяв лыжи, присоединился к ним. Этот великан всегда был компанейским парнем. Правда, некоторым морякам казалось, что он иногда любит почудить. Таким чудачеством все считали и его нынешнее постоянное пребывание на палубе и в радиорубке. Только у Степы шевелилось неясное подозрение, что это не просто чудачество. Юнга любил Павлюка, но ему не нравилась таинственность, которая окружала кочегара.

        — Степа! — крикнул ему Павлюк, сбегая с палубы на лед. — Айда наперегонки! Кто скорее вокруг парохода!

        — Есть! — ответил Степа и, подбегая к нему, закричал товарищам: — За нами, ребята!

        Сухой, перемерзший снег зашуршал под лыжами. Это была первая массовая лыжная прогулка. Большинство участников, непривычных к лыжам, падали на снег под громкий смех товарищей.

        Кар предложил организовать соревнование. Его ученики должны были разбиться на три партии, в зависимости от умения. Для каждой партии было назначено по три премии: пачка папирос, килограмм сухарей и коробка шпрот. Каждая партия состоит из четырех человек. В первую вошли лучшие лыжники. Это были Павлюк, Степа, Вершомет и Кар.

        — Отто Рудольфович, — предложил Торба, — переходите лучше к нам, в слабую партию. С ними останетесь без премии.

        Но Кар загадочно рассмеялся и свистнул — это был сигнал начала соревнований.

        Все двинулись с места.

        Несмотря на лютый мороз, разогрелись. Нужно было трижды обежать вокруг «Лахтака».

        Вершомет был уверен, что первым придет к финишу. Он не очень напрягался. Но Степа стал опережать его. Пройдя от носа до кормы, юнга немного опередил охотника. Вершомета это не беспокоило. Он думал, что все равно опередит всех в последнем круге. Но через несколько минут он забеспокоился. Во втором круге его и Степу опередил Павлюк. Вершомет рванулся вперед, не давая кочегару опередить себя. Как раз в этот момент они обгоняли третью партию, которая закончила только первый круг. Торба зацепил лыжей за выступ льдины, полетел вверх тормашками и, растянувшись, преградил дорогу Вершомету и Степе. Вершомет замедлил бег и обошел механика. Степа же, как квалифицированный спортсмен, воспользовался небольшим уклоном, перепрыгнул через Торбу. Тем самым он намного опередил Павлюка. Вершомет прилагал все усилия, чтобы обогнать передних лыжников. Он приблизился к ним на несколько сантиметров, но догнать не смог. Охотник не оборачивался и не знал, что почти рядом с ним шел Кар. Но вот на последнем круге Вершомета опередил еще один лыжник, и охотник увидел спину штурмана. На последнем полукруге Кар сравнялся с Павлюком и за несколько метров от финиша уже летел на целую лыжу впереди Степы.

        — Сто-о-о-оп! — крикнул Торба. — Слава капитану, ура!

        На соревнованиях победил Кар. Это поразило всех, потому что никто не знал, что он лыжник. Правда, Вершомет ссылался на «недостойный поступок» Торбы, который не вовремя упал и загородил им дорогу.

        Не получили премий Вершомет, Торба и Запара.

        Пока Вершомет пререкался с Торбой и Степой, Кар и Запара, отвязав лыжи, полезли на капитанский мостик, чтобы взять инструменты и определить координаты.

        Но внезапно все вздрогнули от громкого крика Степы: