Приключения тряпичной Бальбиси, стр. 4
Разбудили её первые, ещё косые лучи солнца. Протёрла она заспанные глазки-бусинки. Зевнула во весь свой вышитый сердечком рот:
— Ааа… Итак, это второй день моей жизни. Какие же ещё ждут меня приключения?
Ждала она недолго. Так уж везло Бальбисе на приключения, хотя начинался только второй день её жизни.
Проходил в это время околицей мальчик Вицек. Шёл себе и свистел то дроздом, то иволгой, куковал кукушкой. Сдвинул шапку на затылок, оглядывается по сторонам. Мать послала его в город с откормленной гусыней в кошёлке. Гусыня эта была обещана одной пани к именинам. Мать целые шесть недель откармливала её клёцками. Очень разжирела серая гусыня. Нетрудно ей это было, потому что жила она за городом и питалась жирными клёцками, а известно — ничто так не содействует поправке, как клёцки и свежий воздух. Сидит себе гусыня в корзине, вытянув шею, и гогочет. Гусыня, одно слово гусыня. «Ума у гуся не купишь» — говорит пословица. Гогочет она весело и не чует, какие беды ждут её в будущем. Не знает, что начинят ее яблоками, зажарят в горячей печи. И будет потом на именинах похрустывать на зубах у гостей её подрумяненная, пахучая шкурка.
Шагает себе Вицек посреди дороги; то соловьем защёлкает, то на тучи поглядит, а сам размышляет о том, что ему мать рассказала. А уже весь их пригород знает и про пожарную команду, и про скорую помощь, и про великий переполох на Голубиной улице. Мать велела Вицеку расспросить обо всём поподробней: какая-то кукла, мол, выпала из окна какой-то бабуси Латковской, какой-то пёс схватил ту куклу, и из-за этого поднялся страшный шум и не менее страшная суматоха. Кукла была в красной юбочке, в точности такой же красной, как грудинка в мясной лавке. И вот это-то, должно быть, и послужило причиной всех бед.
Поглядывает Вицек на тучи. Летит как раз по небу одна такая перистая; посмотришь на неё — не то это лев, не то воз. Шагает Вицек, задравши голову, и вдруг — хлоп! — в лужу. А тут бидон как звякнет жестяным голосом:
— Бряк! Что у тебя глаз нет, Вицек? Но, впрочем, не будем ссориться, каждый может заглядеться на небо. Кто-то, говорят, из-за этого даже в реку свалился. Лучше повесь-ка меня обратно на колышек, потому что хозяйка очень разволнуется, если не найдёт меня на месте.
Вицек был мальчик услужливый. Почему бы не повесить? Пристроил он бидон, как тому хотелось, и только собрался было двинуться дальше, как под забором заметил Бальбисю.
— А панночка что здесь делает? Тоже, может быть, свалилась с забора? — спросил Вицек и даже слегка приподнял шапку.
Бальбися сразу же поняла, что имеет дело с воспитанным человеком, но ответила довольно решительно:
— С забора я не свалилась, я не кот, чтобы по заборам лазить! И к тому же я могла бы порвать своё красное платьице.
Вицек, задумавшись, рассуждает вслух сам с собою:
— Сейчас… сейчас… Кукла есть. Красное платьице имеется. А где же пёс?
— Пёс? — отзывается кукла. — А может, кавалеру встретился где-нибудь по дороге такой кудлатый пёсик? Я как раз его и дожидаюсь. Хочу, чтобы он меня обратно отнёс.
— А где панночка живёт? — спрашивает Вицек.
— Не знаю адреса, я ведь не через дверь, а через окно вылетела на улицу. Знаю только, что моя хозяйка — старая бабушка. Всё у неё сделано из разноцветных лоскутков — латочек. И, видно, поэтому её зовут… Сейчас… Как же её зовут?
— Может, бабуся Латковская? — подсказывает Вицек.
— Ой, верно, именно так! А откуда кавалеру это известно?
— Хо-хо, моя панночка! Да ты, видно, и не знаешь, какую кашу заварила. Из-за тебя на улице страшный переполох был. Приехала пожарная команда и три кареты скорой помощи.
— Ой-ой-ой! — испугалась Бальбися.
— Да-да! Ты уже на весь город прославилась! Да что город! О тебе даже у нас в пригороде слыхали. В городе тебя наверняка разыскивают и, может, даже сердятся на тебя!
— Ой-ой, несчастная я! Да чем я тут виновата?
— Так-то оно так… Ну да что там! Не оставаться же тебе тут. Садись в мою коляску, подвезу.
Сказав это, Вицек усадил Бальбинку в кошёлку с гусыней. Та сначала надулась. Прошипела, что она откормленная и что им тесно будет вдвоём. Но Бальбинка быстрехонько сдружилась с Вицеком и удивительно попросту с ним разговаривала. О том о сём… Пришлось Вицеку рассказать ей, как и что у них здесь, за городом. Потому что хотя Бальбися и была всего-навсего тряпичной куклой, а мальчишки в куклы не играют, но она ведь прославилась на весь город и весь пригород.
Гусыня кое-как успокоилась. Даже пододвинулась немножко в тесной кошёлке и прислушивалась к разговору, разинув клюв. А Вицек показывал Бальбинке, как мычит корова, как хрюкает свинья, как блеет баран. Но вот что петух поёт именно так, как показывает Вицек, — в это Бальбинка никак не могла поверить.
— «Ку-ка-ре-ку! Бабка на току, дедка на суку! Сук обломился, дедка свалился», — пел Вицек.
— Ку-ка-ре-куу! Почему это вдруг «бабка на току»? — отозвался вдруг настоящий петух, когда они проходили мимо какого-то курятника.
Только тогда Бальбися наконец поверила, что петухи поют именно так.
А что тут началось, когда Вицек сказал, что у петуха есть шпоры и гребешок!
— Гребешок, говоришь? — допытывалась Бальбися. — А гладенько он им причёсывается?
Много ещё интересного узнала она, путешествуя в кошёлке. Недаром есть присказка: «Странствуя — учишься». Вскоре они вышли на мощеную дорогу. Бальбися увидела большой с каменными домами город, крытые железом крыши, высокие фабричные трубы и ещё более высокие башни костёлов.
ГЛАВА ПЯТАЯ,
Хотя тряпичная панночка Бальбися род свой вела от городского тряпья, хотя родилась она на чердаке на Голубиной улице, города она совершенно не знала. Да и можно ли познакомиться с городом, путешествуя в этакой спешке, вверх ногами и к тому же в собачьей пасти?
Бальбися, точь-в-точь как гусыня, вытягивала шею из кошёлки. Обе они вертели головами во все стороны и от любопытства таращили глаза.
Гусыня, будучи менее воспитанной особой, шипела и гоготала. Вицек маршировал себе напрямик, посвистывая уже потише — сквозь зубы. Пани, заказавшая гуся на именины, жила довольно далеко. Однако о трамвае и мечтать не приходилось: с гусыней их не пустил бы ни один кондуктор; оставалось только любоваться красными звенящими трамваями с тротуара.
— Ай-яй-яй! — удивлялась Бальбинка. — Значит, люди на таких вот колесиках разъезжают от дома к дому?
— Тшшш! — прошипела гусыня. — Это потому, что у них крыльев нету. Мне такая коробка на колесиках не нужна.
— Иметь крылья и летать — нехитрая штука, — отозвался Вицек. — Не иметь крыльев и подниматься над тучами — вот это да! Что скажешь, а?
— А кто на такое способен? Дело-то ведь нелёгкое! — за метила Бальбинка.
А тут, точно ей в ответ, над головами у них что-то заворчало, и высоко в небе пролетела большая металлическая птица.
— Вот видишь, это самолет. В нём сидят люди. Поняла, серая гуска? Без крыльев за плечами они всё-таки несутся так, что даже твоим родичам — диким гусям — за ними не угнаться. Потому что крылья — это ещё не всё. Важно, чтобы голова была на плечах, а в голове мозги!
— Тшшш! — не то удивлённо, не то недоверчиво зашипела гусыня.
Наконец они добрались до Кривой улицы. Надо сказать, что именно там у пани, которая дожидалась гусыни, был собственный домик и гладильное заведение.
Над её лестницей висела железная вывеска работы самого пана Чудика, прекрасного художника. Все вывески на Кривой улице — дело его рук. Вот и на этой вывеске была нарисована гладильная доска. И до чего же чудесно! Оставалось только удивляться, как это бельё само не слезает с людей и не бежит в гладильню. Разве что из жалости к своим владельцам, беспокоясь, как бы они не простудились.