Следы невиданных зверей, стр. 2
В самые глухие уголки тропического леса ещё не ступала нога человека.
А эти «уголки» не так уж малы. На три тысячи километров в глубь материка, от Гвинеи до вершин Рувензори, сплошным массивом протянулись тропические леса Африки. Их средняя ширина — около тысячи километров. Протяжённость лесов Амазонии ещё значительнее — свыше трех тысяч километров с востока на запад и две тысячи километров с севера на юг — семь миллионов квадратных километров, две трети Европы! А леса Борнео, Суматры и Новой Гвинеи? Около 14 миллионов квадратных километров суши нашей планеты занимают непроходимые лесные дебри, мрачные, душные, сырые, в зеленом сумраке которых «притаились безумство и ужас».
О Сельва, супруга безмолвия, «Мать одиночества и туманов»!
«Какая злая судьба заточила меня в твою зеленую тюрьму? Шатёр твоей листвы, как огромный свод, вечно над моей головой… Дай мне уйти, о еельва, из твоего болезнетворного сумрака, отравленного дыханием существ, которые агонизируют в безнадёжности твоего величия. Ты кажешься огромным кладбищем, где сама превращаешься в тлен и снова возрождаешься…
Где же поэзия уединённых рощ, где бабочки, подобные прозрачным цветкам, волшебные птицы, певучие ручьи? Жалкое воображение поэтов, которым ведомо лишь домашнее одиночество.
Ни влюблённых соловьёв, ни версальских парков, ни сентиментальных панорам! Здесь монотонный хрип жаб, подобный хрипу больных водянкой, глушь нелюдимых холмов, гнилые заводи на лесных реках. Здесь плотоядные растения усыпают землю мёртвыми пчёлами; отвратительные цветы сокращаются в чувственной дрожи, а сладкий запах их пьянит, как колдовское зелье; пух коварной лианы слепит животных, прингамоса обжигает кожу, плод куруху снаружи кажется радужным шаром, а внутри он подобен едкой золе; дикий виноград вызывает понос, а орехи — сама горечь…
Сельва, девственная и кровожадно-жестокая, нагоняет на человека навязчивую мысль о неминуемой опасности… Органы чувств сбивают с толку разум: глаз осязает, спина видит, нос распознает дорогу, ноги вычисляют, а кровь громко кричит: «Бежим, бежим!»
Я не знаю более выразительного описания гнетущего впечатления, которое производит на человека девственный лес! Автор этого отрывка колумбиец Хосе Ривера хорошо знал «кровожадную, жестокую сельву». Участвуя в работах смешанной пограничной комиссии по урегулированию спора между Колумбией и Венесуэлой, он немало времени провёл в первобытном лесу Амазонской низменности и испытал все его ужасы.
Поражает контраст между этим мрачным описанием тропического леса и восторгами перед его красотами, которые часто приходится встречать на страницах приключенческой литературы. Откровенно говоря, мы больше привыкли к восторженным рассказам о природе тропиков. Представляя себе тропический лес, мы обычно воскрешаем в памяти картины сказочного величия девственной природы: причудливое переплетение лиан, огромные и яркие цветы, сверкающих, как самоцветы, бабочек и колибри, раскрашенных, словно ёлочные украшения, попугаев и зимородков. Всюду яркое солнце, чудесные краски, оживление и звонкие трели. Красота чарующая!
Так-то оно так: во всем здесь бездна красоты, только не следует ни лежать, ни сидеть на этой преисполненной жизни земле. Можно лишь постоянно двигаться.
«Попробуйте, — пишет исследователь Африки Стенли, — положить руку на дерево или растянуться на земле, присесть на обломившийся сук и вы постигнете, какая сила деятельности, какая энергичная злоба и какая истребительная жадность вас окружает. Откройте записную книжку — тотчас на страницу садится дюжина бабочек, пчела вертится над вашей рукой, другие пчелы норовят вас ужалить в самый глаз, гудит перед ухом оса, перед носом снуёт громадный слепень, и целая стая муравьёв ползёт к вашим ногам: берегитесь! Передовые уже залезли на ноги, быстро взбираются наверх, того и гляди запустят свои острые челюсти в ваш затылок… О, горе, горе!»
Очень неприятны мелкие пчелы. Ни читать, ни писать, ни есть невозможно, сетует Стенли, если преданный человек все время их не отгоняет. Они норовят ужалить в глаз, но, впрочем, лезут и в уши, и в ноздри.
В числе других «неприятностей» этот исследователь упоминает фараонову вошь, или, по-местному, джиггер. Она откладывает яйца под ногтем большого пальца ног. Её личинки расползаются по всему телу, «превращая его в скопище гнойных струпьев».
Маленький жучок тоже забирается под кожу и колет, точно иголкой. Всюду большие и малые клещи и сухопутные пиявки, которые сосут кровь бедных путешественников, а её «и так немного осталось». Бесчисленные осы жалят так, что доводят человека до исступления, а если набросятся всей стаей — то и до смерти. Тигровая улитка падает с ветвей к оставляет на коже вашего тел а «ядовитый след своего присутствия, так что вы от боли корчитесь и кричите благим матом». Красные муравьи, нападая по ночам на лагерь, не дают никому спать. От укусов чёрных муравьёв «испытываешь муки ада». Муравьи всюду! Они залезают под одежду, падают в кушанья. Проглотишь их с полдюжины — и «слизистые оболочки желудка будут изъязвлены».
Приложите ухо к стволу упавшего дерева или к старому пню. Слышите, какой там внутри гул и стрекотание?
Это возятся, жужжат, поедают друг друга бесчисленные насекомые и, конечно, муравьи, муравьи разных пород и размеров. Муравьи, которые водятся в этом «царстве ужасов», не только причиняют своими укусами невыразимые страдания. По почве, устланной телами гниющих деревьев и мхов, среди тлетворных испарений болот Амазонии бродят миллионные полчища муравьёв-эцитонов, по-местному — «тамбоча». Как сигналы лютой опасности, звучат в сельве зловещие крики птиц-муравьедов, предупреждая все живое о приближении «чёрной смерти». Большие и малые хищники, насекомые, лесные свиньи, гады, люди — все бегут в панике перед походными колоннами эцитонов. Многие исследователи писали об этих прожорливых тварях. Но лучшее описание принадлежит опять-таки Хосе Ривера:
«Вопль его был страшнее клича, возвещавшего о начале войны:
— Муравьи! Муравьи!
Муравьи! Это означало, что людям немедленно следовало прекратить работу, бросить жилища, огнём проложить себе путь к отступлению, искать убежища где попало. Это было нашествие кровожадных муравьёв тамбоча. Они опустошают огромные пространства, наступая с шумом, напоминающим гул пожара. Похожие на бескрылых ос с красной головой и тонким тельцем, они повергают в ужас своим количеством и своей прожорливостью. В каждую нору, в каждую щель, в каждое дупло, в листву, в гнёзда и ульи просачивается густая смердящая волна, пожирая голубей, крыс, пресмыкающихся, обращая в бегство людей и животных…
Через несколько мгновений лес наполнился глухим шумом, подобным гулу воды, прорвавшей плотину.
— Боже мой! Муравьи!
Тогда всеми овладела одна мысль: спастись. Они предпочли муравьям пиявок и укрылись в небольшой заводи, погрузившись в неё по шею.
Они видели, как прошла первая лавина. Подобно далеко разлетающемуся пеплу пожара, шлёпались в болото полчища тараканов и жуков, а берега его покрывались пауками и змеями, и люди баламутили тухлую воду, отпугивая насекомых и животных. Листва бурлила, как кипящий котёл. По земле двигался грохот нашествия; деревья одевались чёрным покровом, подвижной оболочкой, которая безжалостно поднималась все выше и выше, обрывая листья, опустошая гнёзда, забираясь в дупла».
Река, в которой нельзя купаться
В «ужасной сельве» нельзя без предосторожностей ни сесть, ни лечь на мягких подушках изумрудных мхов, покрывающих землю. Нельзя здесь без большого риска и искупаться. Изнурительный зной гонит под сень речной прохлады обитателей дебрей. Но страх перед опасностями великой реки заставляет их поспешно отступать, едва утолив жажду несколькими глотками.