Великолепие чести, стр. 45

— Теперь ты опять скажешь, что хочешь меня? — спросил Векстон.

Мадлен медленно приподнялась. Боль была почти неощутимой, а наслаждение — столь сильным, что она повторила:

— Да, Дункан, да, я безумно хочу тебя!

Барон понял, что не сможет противостоять ей. Сила так бурлила в нем, что он чувствовал себя способным завоевать мир. Когда Мадлен захотела лечь на спину, он удержал ее и покачал головой.

— Ты и вправду хочешь, чтобы я умоляла тебя? — спросила жена, изнывая от желания.

Нежно поцеловав Мадлен, барон стал медленно входить в нее. Она застонала от удовольствия, и океан страсти унес их обоих на своих волнах…

Глава 15

Дункан всегда считал себя практичным человеком. Конечно, он был упрям, иногда даже чрезмерно, но не находил это серьезным недостатком. Ему нравилось, когда жизнь шла своим, раз и навсегда установленным порядком. И в своих воинах он тоже прежде всего ценил дисциплину и беспрекословное послушание. Да, барон полагал, что без четкого плана на каждый день все вокруг обратится в хаос.

Хаос!.. Едва это слово пришло на ум барону Векстону, он тут же вспомнил свою милую маленькую женушку. Одному Господу известно, во что превратилась его жизнь, с тех пор как он принял решение жениться на этой взбалмошной, своенравной женщине. Втайне барон вынужден был признать, что женитьба стала самым непрактичным из всех его поступков.

По правде говоря, Дункан поначалу искренне верил, что, женившись, сумеет вести свой обычный образ жизни. Больше того, он наивно полагал, что сможет, как и прежде, игнорировать желания и поступки Мадлен. Но он жестоко ошибался.

Его жена оказалась куда упрямее, чем он предполагал. Лишь этим Дункан мог объяснить ее невыносимое поведение.

Бросая на мужа невинные взгляды, когда тот требовал, чтобы она прекратила соваться не в свои дела, Мадлен, однако, и не думала слушаться его.

Вообще-то крошка по-прежнему была робка с бароном или умело притворялась, что так оно и есть. Мадлен то и дело краснела. Дункану достаточно было бросить на жену долгий, задумчивый взгляд, как та заливалась краской смущения. Впрочем, когда он не обращал на нее внимания, жена делала что хотела.

Она стремилась изменить все вокруг и больше всего внимания уделила залу. Даже не попросив у Дункана разрешения, Мадлен приказала снести помост, на котором громоздился огромный стол. Сам стол тоже исчез из зала — он перекочевал вниз, к воинам, а его место занял другой, поменьше, изготовленный плотником специально по ее просьбе. Разумеется, она не поинтересовалась, насколько это понравится Дункану.

Слуги сбивались с ног, выполняя распоряжения Мадлен. Может, кое-кто из них полагал, что новоиспеченная баронесса Векстон лишилась рассудка, но не смел высказывать своих сомнений при хозяине. Больше того, Дункан видел, с каким рвением слуги выполняли все распоряжения Мадлен, словно угодить ей было верхом их мечтаний.

Полы в зале были начисто отмыты, стены обметены и украшены. На полу появились новые тростниковые дорожки, от которых почему-то подозрительно пахло розами. Огромное голубое знамя с белым крестом Векстонов повисло над камином, перед которым уютно пристроились два стула с высокими спинками. В общем, большой зал стал напоминать комнату Мадлен в башне и даже перестал казаться теперь таким уж большим — Мадлен устроила в нем несколько уютных уголков, где можно было посидеть и поболтать, хотя едва ли кому-нибудь пришло бы в голову проводить здесь время без одобрения барона. В сущности, большой зал был предназначен только для трапез; иногда там можно было постоять некоторое время после еды перед камином, глядя на бушующее в очаге пламя. Никто не подумал бы болтаться здесь без дела. Но, похоже, Мадлен это совсем не беспокоило, и она превратила зал в подобие приюта для бездельников!

Но это еще было далеко не все! Дункан заметил, что с некоторых пор воины стали вытирать свою обувь, перед тем как войти в зал, и вели себя менее шумно. Барон даже не знал, нравится ли ему все это, но ясно было одно: даже его неустрашимые воины попали под башмачок Мадлен.

А собаки-то, собаки! Мадлен задумала переселить их вниз. Животным это не нравилось, и они упрямо возвращались туда, где давно привыкли спать и есть. Но женушка барона не растерялась и тут. Приглядевшись к животным повнимательнее, она определила их вожака и заманила его вниз большим куском баранины. Остальные собаки последовали за ним; путь же обратно оказался для них закрыт.

С этих пор никто больше в большом зале не бросался за столом костями и не орал во весь голос. Джилард поведал Дункану, как Мадлен, стоя во главе стола, нежным голоском объяснила присутствующим, что отныне они или станут вести себя как воспитанные люди, или им вообще не достанется ни кусочка. Но никто не выражал недовольства. Похоже, воины, как и слуги, были только рады сделать приятное Мадлен.

Да-а… Жена барона больше не походила на беззащитного котенка. Если ей вдруг казалось, что кто-то из слуг проявляет недостаточное почтение к кому-либо из Векстонов, Мадлен, не задумываясь, распекала провинившегося.

Размышляя обо всем этом, Дункан понял, что жена далеко не всегда одобряла и его поступки, и поведение. Конечно, она прислушивалась к его мнению, но все чаще и чаще высказывала собственное.

Да, она постоянно вмешивалась не в свои дела! Дункану пришел на ум случай, произошедший несколько дней назад. Он разговаривал с Джилардом о короле Вильгельме и его братьях — Роберте и Генри. Как только по окончании беседы Джилард вышел из комнаты, Мадлен заявила тоном, не допускающим возражений, что обеспокоена братьями короля, поскольку ни один из них не имеет возможности отвечать за себя. Мадлен утверждала, что это может привести к печальным последствиям и поставить короля в затруднительное положение.

Разумеется, его жена вряд ли представляла себе, о чем говорит. Неужто женщина может разбираться в политике? Дункан терпеливо объяснил Мадлен, что у старшего брата, Роберта, была возможность проявить себя, когда он получил во владение Нормандию — сокровище, более ценное, чем сама Англия. Впрочем, Роберт не оправдал возложенного на него доверия и потерял страну, отдав ее в залог брату, за что получил приличное вознаграждение, достаточное для того, чтобы отправиться в крестовый поход.

Мадлен не обратила внимания на доводы мужа, зато попеняла Дункану, что он сам ведет себя подобно королю Вильгельму — упорно держит под своим крылом братьев, не позволяя им принимать собственные решения. Она произнесла все это назидательным тоном, заявив под конец, что скоро Джилард и Эдмонд будут чувствовать себя такими же пустышками, как и королевские братья.

В конце концов Дункан схватил Мадлен в объятия и крепко поцеловал. Это был единственный — и, признаться, весьма приятный — способ отвлечь жену от бесконечных и бесполезных рассуждений, а ведь у барона было много неотложных дел, которые он не мог забросить. Да! Его главной обязанностью было воспитывать из обычных мужчин первоклассных воинов.

Именно поэтому барон старался держаться подальше от братьев, сестры и даже от Мадлен. Однако, отгораживаясь от домочадцев и домашних дел, барон не мог не думать о собственной жене. Все его помыслы были заняты тем, чтобы оградить Мадлен от необдуманных поступков.

По сути, все его люди были расположены к молодой женщине и в случае нужды готовы были помочь ей и защитить ее. Мадлен отвечала им тем же, но она просто не понимала, какую плохую службу может сослужить ей ее чрезмерная импульсивность.

Однажды утром Мадлен так спешила в конюшню, что, забыв об опасности, пробежала прямо перед строем воинов, упражнявшихся в стрельбе из лука. Одна из стрел едва не попала ей в голову. Бедняга воин, только что выпустивший эту стрелу, в ужасе упал на колени. Из-за случившегося он не мог держать в руках лук и стрелы весь остаток дня, а Мадлен даже не заподозрила, какой опасности подвергала себя и в какое состояние привела воина. Ничего не заметив, она продолжала свой путь.