Питер Мариц — юный бур из Трансвааля, стр. 12
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Октав-заступник. Армия Сетевайо
В лагере черных царило полное замешательство. Воины, нарушив строй, теснились к вождю; за ними напирали толпы зрителей. Сетевайо, вскочив с земли, в изумлении взирал на Октава. О льве на минуту все точно позабыли, кроме тех, кто его держал.
Прошло несколько томительных минут, и вдруг — сигнал вождя: увести льва. Еще сигнал — и стража повела обратно к Сетевайо молодого бура, тем же путем, каким вела только что на казнь.
Питер Мариц долго не мог прийти в себя. Когда его привели к Сетевайо и Октаву, стоявшим друг против друга, как два разъяренных быка, он, забыв все предосторожности, разорвал веревки, — что в общем замешательстве никого, к счастью, не удивило, — и кинулся к французу.
— Стой! — крикнул тот, отстраняя его от себя. — Пусть не подумает Сетевайо, что мы с тобой сговорились. Не подходи ко мне близко, покуда он не убедится, что я говорю ему всю правду. Спрашивай, Сетевайо!
Поступок величественного и мужественного незнакомца произвел сильное впечатление на вождя и всех присутствующих и расположил их к доверчивости.
— Кто ты и зачем сюда явился? — обратился Сетевайо по-зулусски прямо к великану.
— Я Октав Кардье, друг всех угнетаемых. Стало быть, я друг и вашего народа, зулусов, угнетаемых англичанами. Сюда я явился в поисках этого юноши, опасаясь, что над ним стряслась беда.
— Откуда ты мог это знать? Сколько дней прошло, как ты расстался с ним?
— Семь дней тому назад мы вместе с ним проводили до границ зулусской земли твоих посланцев в страну буров, Гумбати и Молигабанчи. В тот же день, направляясь обратно, мы наткнулись на отряд англичан, командир которого принуждал этого юношу отвести отряд в Утрехт. Но храбрый юноша, рискуя жизнью, повел врагов своей родины по неверному пути, надеясь по дороге скрыться от них, о чем он и подал мне тайный знак. Здесь мы с ним и расстались, и что последовало за этим, мне неизвестно. Но я догадываюсь, что, преследуемый англичанами, он оказался вблизи границы и был схвачен твоими воинами...
— Не вблизи границы, как ты говоришь, а на земле зулусов, — прервал его Сетевайо. — Позвать сюда начальника отряда, сопровождавшего пленника в Улунди! — приказал он строго и, когда тот появился, спросил его: — Сколько дней находился белый в пути?
— Шесть дней, великий Сетевайо, — ответил тот.
— Да, — произнес вождь в раздумье, — со вчерашнего дня он здесь. Семь дней всего... Ты жил в нашей стране? Откуда знаком тебе наш язык?
— Я не жил здесь, но я встречался с зулусами, работал с ними и научился их понимать, как и они меня. Слушай меня, вождь Сетевайо! — продолжал он, повысив свой голос. — Я обращаюсь к тебе с тем самым предупреждением, с каким обращался к старейшинам общины буров, когда они собирались казнить твоих посланцев. Они вняли моему совету. Неужто они благоразумнее тебя? Я убеждал буров: потушите огонь вражды между вами и зулусами, ибо этот огонь спалит ваши страны. Вы истребляете и разоряете друг друга, облегчая англичанам задачу поработить и их и вас. Сплотитесь дружно против общего врага, и англичане отступят перед вашими объединенными силами...
— Но я ведь за этим самым и направил к разбойникам бурам своих доверенных людей! — в изумлении вскричал Сетевайо. — Что же сделали буры? Они хотели их казнить!
— Но не казнили! — подхватил Октав. — Да, они одержимы подозрительностью, как и ты и твои зулусы, они глупо поступили, что не сговорились с Гумбати и Молигабанчи, а ты не повторяй их ошибок. Англичане — вот кто твои враги!
Питер Мариц с изумлением наблюдал за действием слов Октава на зулусов. Обычное выражение покорности всему, что прикажет вождь, сменилось живым огнем сочувствия, горевшего в глазах у этих людей. Из рядов окружающих стали даже вырываться возгласы одобрения и восхищения, и это, по-видимому, подействовало на вождя. Он задумался в глубоком молчании, потом поднял голову, обвел вокруг глазами и объявил:
— Я отменяю казнь. Я верю, что не все белые — злые люди.
Он протянул руку Октаву, и оба гиганта — черный, разукрашенный перьями, и белый — крепко стиснули руки друг другу. Вероятно, за всё время существования племени зулусов это было первое сердечное и доверчивое рукопожатие туземца и европейца.
— А теперь, — продолжал Сетевайо, повеселев, — угощение всем!
Сразу появилось угощение: апельсины, гранаты, дыни, всё в искусно сплетенных корзинках; затем жареное мясо диких животных; кувшины с чистой водой; чаши с молоком и медом. Самое большое лакомство было доставлено двумя зулусами в огромном, ведерном сосуде: теплая бычачья кровь с примесью разных пряностей.
По окончании трапезы, уже на закате солнца, празднество продолжалось при свете тысяч факелов, которые держали воины. Несколько десятков женщин из гарема Сетевайо, в длинных белых одеждах, начали пляски. Они мерно двигались под такт песни, которую сами же и пели, сходились и расходились, переплетались в сложных фигурах, на все лады драпируя на себе свои длинные одежды. Тут же вертелись какие-то проворные люди вроде клоунов или шутов, одетые в пестрые плащи, с пестрыми пучками перьев и погремушками на голове. В руках они держали жезлы из слоновой кости, которыми беспрестанно размахивали перед собой, причем громко прославляли боевую славу вождя Сетевайо.
Празднество закончилось уже под утро. Вождь зулусов распорядился отвести белых — теперь уже своих гостей — в жилище, приставив к ним для услуг двух зулусов.
— Вы поживете у меня, — обратился он к ним на прощанье, — и мы будем вместе думать, как одолеть англичан.
Оставшись наедине в отведенной им хижине, Октав и Питер Мариц рассказали друг другу обо всем, что произошло в течение их разлуки. Оказалось, что, встревоженный судьбой юноши, Октав, укрывшись в лесу близ места, где их разлучил драгунский отряд, стал поджидать возвращения Питера Марица. Прождав день, он увидел из засады, что драгуны вернулись сильно встревоженные, без своего командира и без бура. Поняв, что произошло что-то недоброе, он помчался к границам зулусов и тут узнал на сторожевом посту, что его спутник попал в плен. Тогда он потребовал и добился, чтобы его допустили к Сетевайо, и поспел как раз вовремя.
Радость их свидания была безгранична и для Питера Марица омрачалась лишь грядущей неизвестностью. Что же касается Октава, то он был доволен, что попал к зулусам, надеясь повлиять на Сетевайо в смысле объединения его с бурами против англичан. Он понимал, — и Питер Мариц совершенно был с ним согласен, — что Сетевайо не скоро отпустит их от себя, частью из предосторожности, частью чтобы использовать для своих целей.
На другой день рано поутру двое зулусов принесли им разнообразную пищу и объявили, что Сетевайо в честь своих гостей устраивает маневры, за которыми последует охота на слонов.
Выйдя из хижины, Питер Мариц и Октав увидели Скакуна и вороного, которых держали под уздцы двое черных. Это был новый знак внимания со стороны Сетевайо. Питер Мариц кинулся к верному своему коню, который радостно заржал, приветствуя своего хозяина.
— Этот черный вождь ведет себя довольно хитро, — заметил Октав. — Вот увидишь: и маневры и охоту он затевает для того, чтобы блеснуть перед белыми своим могуществом. Но он не понимает главного: что среди управляемых им племен всё держится на страхе перед его жестокостью, и первая его военная неудача поведет к тому, что удерживаемые страхом различные племена черных покинут зулусов, а то и присоединятся к их врагам. Веди он себя иначе с этими племенами да будь несколько умнее ваши буры, в Южной Африке была бы создана такая скала, о которую англичане наверняка расшибли бы себе голову. Я не испугаюсь и выложу напрямик всю правду, но боюсь, что словами многого не достигнешь, а когда события научат Сетевайо уму-разуму, как бы не оказалось уже поздно.
Сетевайо любезно приветствовал своих гостей (которые только наполовину чувствовали себя гостями и не забывали ни на минуту, что они пленники) и, вернув им оружие, предложил следовать за собой. Сам Сетевайо, его приближенные, военачальники и вся армия пешком двинулись на север от Улунди, причем войско шло впереди, а Сетевайо со свитой замыкал шествие. Отойдя на несколько миль, армия остановилась на ночевку, а наутро возобновила продвижение на север. На третий день пути достигли места, предназначенного для маневров. Это была обширная равнина с высоким холмом, возвышавшимся в центре ее. На него взошел Сетевайо со своими гостями и приближенными.