Степной найденыш, стр. 20

Дом был низкий, с красной черепичной крышей и квадратным двором, где они спешились среди темной зелени старых груш и фиговых деревьев. Флин сказал что-то по-испански ленивому на вид пеону, и их ввели в галерею с деревянными стенами, а оттуда — в длинную комнату с низким потолком, которая, как показалось Кларенсу, была буквально завалена книгами и гравюрами. Здесь Флин велел ему подождать и вышел поискать хозяина в других комнатах. Но Кларенс не скучал; более того, боюсь, что он забыл даже о цели их приезда: столько новых чувств вдруг нахлынуло на него, столько чудесных картин будущего нарисовало ему его детское воображение! Он словно охмелел, у него закружилась голова. Никогда в жизни не видел он еще столько книг; никогда не подозревал, что бывают такие чудесные картинки. Правда, ему невольно закралась в голову мысль, что он когда-то видел их во сне. Он залез на стул и как зачарованный рассматривал гравюру, изображающую морской бой, когда вдруг услышал голос Флина.

Его друг неслышно вошел в комнату вместе с пожилым, несколько похожим на иностранца человеком, — очевидно, это и был родственник Кларенса. Никакие воспоминания не пришли мальчику на помощь, никакая возможность сравнивать, ничего, кроме смутной мысли, что его двоюродный брат, вероятно, похож на него, и мальчик беспомощно остановился перед ним. Он уже ждал, что сейчас его снова подвергнут обычному перекрестному допросу относительно его отца и родных, и даже с горечью подумывал, как бы сочинить какие-нибудь невинные подробности, чтобы дополнить свои скудные и неубедительные воспоминания. Но, подняв голову, он с удивлением увидел, что этот пожилой человек смущен не меньше его. Флин, как всегда, вовремя вмешался.

— Конечно, вы друг друга не помните, и оба, надо думать, мало что знаете о семейных делах, — сказал он хмуро. — Ну, а поскольку твой двоюродный брат называет себя дон Хуан Робинсон, — добавил он, обращаясь к Кларенсу, — тебе тоже лучше распроститься с Джексоном Брантом. Я твоего брата знаю лучше тебя, но вы скоро друг к другу привыкнете. По крайней мере я очень вам советую постараться, — заключил он с необычайной серьезностью.

Он повернулся и, как видно, хотел выйти из комнаты вместе со смущенным хозяином дома — к явному облегчению последнего, — но тут мальчик посмотрел на Робинсона и робко спросил:

— А можно мне книги поглядеть?

Его родственник остановился и впервые посмотрел на него с интересом.

— А, так ты умеешь читать! Ты любишь книги?

— Да, — ответил Кларенс. И, чувствуя на себе нерешительный взгляд, добавил: — у меня руки чистые, но если хотите, я могу их сперва вымыть.

— Гляди сколько хочешь, — сказал с улыбкой дон Хуан. — А так как это старые книги, то руки лучше вымыть потом. — И, быстро повернувшись к Флину, сказал с облегчением: — Вот что, я выучу его говорить по-испански!

Они вышли вместе, а Кларенс живо повернулся к полкам. Да, это были старые книги, некоторые совсем старинные, в странных переплетах, изъеденные червями. Одни были на иностранных языках, зато другие напечатаны по-английски, ясным, отчетливым шрифтом, с удивительными гравюрами и иллюстрациями. Одна книга, видимо, была историей сражений и осажденных городов, с цветными картинками, изображавшими бойцов, пронзенных стрелами, с аккуратно обрубленными конечностями или поваленных на землю палящими пушками. Кларенс был поглощен картинками, как вдруг услышал цокот подков во дворе и голос Флина. Он подбежал к окну и с удивлением увидел, что его друг уже в седле и прощается с хозяином.

И тут Кларенсом вдруг овладело на миг новое чувство, как это свойственно его возрасту, чувство, которое он всегда из застенчивости прятал под внешним упрямством. Флин, его единственный друг! Единственный, кому он открыл свою детскую душу! Его новый кумир уезжает, бросает его, не сказав ни слова на прощание! Правда, Флин всего лишь любезно согласился отвезти Кларенса к его опекуну, но все же как можно покинуть его без единого слова надежды или ободрения! Будь это любой другой, Кларенс, вероятно, прибегнул бы к помощи всегдашнего своего индейского стоицизма, но то же чувство, что побудило его поверить Флину свои детские тайны при первой же встрече, взяло верх и теперь. Он бросил книгу, промчался по галерее и выбежал во двор, когда Флин уже выезжал из ворот.

Мальчик издал отчаянный крик, и всадник его услышал. Он натянул поводья, повернул коня и, остановившись, нетерпеливо посмотрел на Кларенса. Кларенс и без того был смущен, а тут еще его двоюродный брат, видя, что Флина остановили, замешкался в галерее, а пеон, торчавший без дела у ворот, подобострастно подбежал и хотел взять под уздцы коня. Но всадник отмахнулся от него и, обращаясь к Кларенсу, спросил строго:

— Ну, в чем дело?

— Ни в чем, — сказал Кларенс, стараясь скрыть горячие слезы, которые навернулись ему на глаза. — Просто вы уезжаете, не попрощавшись. Вы были очень добры ко мне, и… и… я хочу вас поблагодарить!

Флин густо покраснел. Потом, покосившись на дверь, сказал торопливо:

— Это он тебя послал?

— Нет, я сам. Я услышал стук копыт.

— Ну ладно. Прощай. — Он наклонился, словно хотел пожать протянутую руку Кларенса, потом вдруг застыл с мрачной улыбкой и, достав из кармана золотую монету, протянул ее мальчику.

Кларенс взял монету, гордым движением швырнул ее стоявшему в ожидании пеону, который с благодарностью ее поймал, отступил в сторону и сказал, побледнев:

— Я только хотел попрощаться.

И опустил глаза, полные жгучих слез. Но голос его прозвучал как чужой, и действовал, казалось, тоже не он, а кто-то другой.

Гость и хозяин быстро переглянулись, и в глазах Флина блеснуло восхищение и еще какое-то непонятное чувство. Но когда Кларенс поднял голову, его уже не было. Кларенс, чувствуя себя несчастным, пошел к дому, но тут его родственник положил ему руку на плечо.

— Muy hidalgamente 5, Кларенс, — сказал он ласково. — Ничего, мы еще сделаем из тебя человека!

ГЛАВА X

Следующие три года прошли без особых событий. За это время Кларенс узнал, что Джексон Брант, иначе дон Хуан Робинсон — ибо узы родства менее всего значили в их отношениях, и после отъезда Флина оба по молчаливому уговору избегали этой темы, — был скорее испанцем, нежели американцем. Он рано поселился в южной Калифорнии, женился на богатой вдове-мексиканке, которая умерла бездетной и оставила ему в наследство все свое состояние, характер у него был на редкость сдержанный, и все это как бы совершенно лишило его национальных черт. То был отшельник, зарывшийся в книги и очень разборчивый в выборе знакомых среди своих соотечественников, и чем ближе Кларенс его узнавал, тем более странным казалось мальчику его знакомство с Флином; но поскольку он был так же скрытен в этом, как и во всем, что касалось их родства, Кларенс в конце концов решил, что просто его бывший друг умеет подчинять себе людей, и больше об этом не думал. Он вступал в свою новую жизнь в «Эль Рефухио» 6, не отягченный бременем прошлого. Быстро приспособившись к ленивой и свободной жизни на ранчо, он по утрам объезжал верхом холмы, где паслись стада его брата, а дни и вечера проводил за книгами, которые глотал жадно и беспорядочно и тоже без всякого контроля. Беспечный дон Хуан, правда, сделал попытку выполнить свое необдуманное обещание и научить Кларенса говорить по-испански и даже дал ему несколько уроков; но за какой-нибудь месяц смышленый мальчик выучился так бойко болтать, водя знакомство с пастухами и мелкими торговцами, что дон Хуан был рад и в этом предоставить своего юного родственника самому себе. И поскольку бывает, что вопреки всякой логике репутация человека порой зависит от одного-единственного пустякового поступка, красивый жест Кларенса, когда он отверг прощальный подарок Флина, раз и навсегда определил его репутацию в «Эль Рефухио». Благодарный пеон, которому мальчик презрительно швырнул монету, разыграл эту сцену во всех подробностях перед своей подружкой, и незнакомого юного родича дона Хуана сразу признали своим, а также несомненным идальго по рождению и воспитанию. Но самую поэтическую форму придало этому случаю живое воображение местных женщин.