Большое кино, стр. 65

— И приглашает беспокойную тетушку, — закончил он с горечью. — Наверное, решил, что это будет лучше для Кэсси, — в конце концов, она изучала живопись и к моменту нашего знакомства работала в музее «Метрополитен», а Китсия успела стать в мире искусства живой легендой. Кроме того, Кэсси отказывалась выходить из дома с животом: не хотела, чтобы ее видели репортеры.

— В общем, вы решили, что встреча с Китсией пойдет ей на пользу, — закончила за него Либерти.

— Кэсси мечтала с ней познакомиться. Поверьте, не было ни одного человека, который не испытывал бы к Китсии рокового влечения.

— Вы изображаете ее зловещим пауком, завлекающим в свои сети невинные души. Неужели она так плоха? — Рейсом только усмехнулся, и Либерти сочла возможным добавить:

— Может быть, она просто привыкла жить одна и все делать по-своему? Ладно, вернемся к приемной матери: чего ей, по-вашему, было надо?

Он вобрал голову в плечи.

— Денег, чего же еще? Во всяком случае, в своих письмах она требовала именно их. Я уже объяснил…

— Да, адвокаты отсоветовали вам ей платить.

— Она явно была не в своем уме. Я вообще узнал о ее посещениях только после смерти Кэсси — она многое от меня скрывала…

— Когда люди умирают молодыми, они уносят свои секреты с собой в могилу. Мы копим тайны, чтобы делиться ими в старости.

Рейсом удивленно покосился на нее:

— Как раз в духе Китсии!

— Может быть, Китсия знала об этих визитах?

— Еще как знала! Под конец Кэсси целиком ей доверилась.

Их знакомство длилось недолго, но они успели сильно сблизиться — знаете, как это бывает у вас, женщин.

Иногда они как-то странно на меня поглядывали — как на непроходимого тупицу, поставившего свою жену в тяжелое положение.

— Получается, что беременность была для Кэсси нежеланной?

— Наоборот! Она постоянно об этом твердила. Мы все время занимались любовью. Только перед самым концом…

Либерти покраснела, но он уже ни на что не обращал внимания, захваченный воспоминаниями.

— Потом врачи объяснили, что это обычное явление: женщина возражает против беременности, когда уже поздно. — Ренсом обернулся, и Либерти показалось, что он ослеп. — Она умерла при родах. — Он помолчал. — В ту ночь я совершенно обезумел, переползал из одного бара в другой… Я так и не увидел своего ребенка. Какими бы глазами я на него смотрел, раз не стало моей Кэсси?

Пауза нестерпимо затянулась, и Либерти пришлось нарушить ее самой:

— Ну а ребенок?

— Был украден приемной матерью Кассандры. Она все же получила приданое. Полиция сообщила, что какая-то сумасшедшая бросилась в реку с ребенком на руках. Заключение основывалось на показаниях свидетелей — тела так и не нашли. Я часто гадаю, что случилось бы, если бы я дал ей эти чертовы деньги, получив первое письмо. Может быть, моя Кэсси осталась бы в живых…

«Вместе с ребенком», — мысленно закончила за него Либерти и взяла его руку. Рейсом удивленно взглянул на нее, словно забыл о ее присутствии, как лунатик во время прогулки по карнизу. Конец истории прозвучал бесстрастно:

— Раш постарался, чтобы трагедия не попала в газеты.

Представляете, какой разгорелся бы скандал, если бы не он?

Он не успокоился и удалил отовсюду любые упоминания о Кэсси. Он сделал это ради меня, желая избавить меня от боли.

Она осталась жить только в памяти знавших ее людей. Я благодарен Рашу за хирургическое вмешательство — так мне было проще ее забыть.

— Как вы не понимаете, Арчер? — сказала она тихо. — Вы ее не забыли. Вы ничего не забыли.

Глава 17

На приеме в «Таверне на лужайке» остались только самые выносливые гости. Девин Лоу с трудом оторвал Верену от пианино и вытащил во двор. Коса расплелась, и Верена походила теперь на тряпичную куклу в золотом платьице. Раш и Арчер сидели, ослабив узлы черных галстуков, на большом камне у кустов. Раш сжимал коленями бутылку шампанского — если бы не смокинги, они выглядели бы как отцы семейств, спрятавшиеся во время пикника от жен и детей.

— Девочке нужен папа. — Девин усадил Верену на камень, надеясь, что его наконец освободят от обузы.

— Вы кто? — спросил Раш, привстав.

Девин заморгал, словно ожидая зуботычины.

— Девин Лоу.

— Это не ответ на вопрос и не объяснение недопустимо фамильярного обращения с моей дочерью!

Арчер встал и поддержал Верену, которая, казалось, вот-вот свалится с камня.

— Он с киностудии. Спасибо, Девин, мы за ней последим.

Где ее мать?

— Прощается с гостями. Еще пару минут назад девочка была в полном порядке. Мы собрались у пианино и распевали песенки из музыкальных комедий. У нее классный голос! Это все шампанское… — Грозный взгляд Раша заставил Девина попятиться и поспешно присоединиться к отбывающим гостям.

— Ты бы мне помог, Раш. Она уже не маленькая.

Из-под волос раздалось пьяное хихиканье.

— Это точно! — Верена поводила пальцем перед собственным носом и плюхнулась на камень. Раш и Арчер едва успели предотвратить ее дальнейшее падение. Потом Раш вернулся к прислоненной к камню бутылке и налил себе шампанского.

— Все напились, — сообщила Верена.

— Не знаю, как насчет всех…

— А с меня довольно, — закончила за него Верена и икнула. — Я готова к беседе с папочкой.

— Может, лучше подождем?

— И то верно. — Она с детской доверчивостью положила голову ему на плечо.

— Вот и умница. Закрой глаза и отдохни. Мы отвезем тебя домой. Тебе будет лучше, если ты попробуешь уснуть.

Она убрала с лица волосы и уставилась в пространство затуманенным взглядом.

— Как только я закрываю глаза, земля начинает слишком сильно вращаться… — Она поводила в воздухе рукой и повисла всей тяжестью на Ренсоме.

Арчер стал рассеянно гладить ее по голове. Сколько раз в детстве она засыпала вот так в отцовской библиотеке или у него в Миллбруке! Ей не было дела, сколько рядом людей — только они двое или толпа бизнесменов. Она закрывала глаза и дышала ровно, изображая спящую, а на самом деле прислушиваясь к гулу мужских голосов. Речь в это время могла идти о делах, о развлечениях. Однажды она услышала рассказ об игорном доме в Венесуэле, где женщина, залезая под стол, по очереди занималась оральным сексом с каждым из игроков. Обслуживаемому приходилось сохранять невозмутимость: если он чем-то себя выдавал, что настала его очередь, то лишался выигрыша.

Тогда Верена не могла понять, о чем речь, — что-то вроде педикюра или чистки башмаков, решила она. Но постепенно девушка начала вникать в детали разговоров взрослых. Так происходило и сейчас, когда она удобно пристроила голову на плече у Арчера.

— Позволь, я все выложу начистоту, Раш, — начал тот. — Ты ведь знаешь, что у меня на уме. Почему ты не говорил мне о своей связи с Новак? Почему я должен узнавать такие вещи от других?

— К чему такие разговоры на приятной вечеринке…

— Это не приятная вечеринка, а бардак.

— Вот именно, дружище. Тебе не кажется, что мы с тобой слишком набрались, чтобы предаваться воспоминаниям, кого и когда…

— Я бы с тобой согласился, — прервал его Рейсом, — если бы Монетт осталась в живых.

— А ты об этом не думай, Арчи. — После этих слов наступила напряженная тишина. Оба прислушивались к безмятежному дыханию Верены.

Затем снова раздался голос Арчера:

— Как мы могли это допустить? — Раш пыхтел трубкой и помалкивал. — Это еще не все. Сколько я ни спрашиваю тебя, как обстоят наши дела с сенатором, ты не желаешь отвечать.

— Я же сказал: сенатор наш.

— Разве?

— Можешь не сомневаться, дружище. Я ради тебя постарался.

— Да, ты действительно говорил что-то в этом роде.

Оба снова притихли. Верена уже начала погружаться в сон, как вдруг Арчер, перестав гладить ее по голове, произнес:

— И вот еще что, Раш. Я уже просил тебя об этом и повторю еще раз: нет ли способа притушить историю с Комиссией по биржам и ценным бумагам?