Загадочная личность, стр. 11

Философ Федя Рыжиков

В середине года в наш класс пришел новенький, Федя Рыжиков.

— Федя приехал из далекого города Одессы, — сказала Марья Степановна. — Кто, знает, где расположена Одесса?

— На Черном море! — закричали все.

— Кто может на карте показать родину Феди Рыжикова?

— Я, я, я! — все стали тянуть руки.

— Капустин покажет, — сказала Марья Степановна.

Капустин взял указку, подошел к карте, нашел Черное море. Одессу он стал искать в Крыму, а в Крыму Одессы не было почему-то.

— Ее нет, — сказал Капустин, искренне удивившись.

— Вы ищете не там, — сказал Федя Рыжиков.

Он стоял перед классом у стола. Аккуратно причесанный, застегнутый на все пуговицы. Мне показалось, что ему скучно было смотреть на нас, а особенно на Капустина, который не мог найти его родину.

— Здесь она была, — сказал Капустин, показывая на полуостров Крым.

— Одессы никогда не было в Крыму, — улыбнулся Федя Рыжиков.

— Была! — возмутился Капустин. Многие в классе поддержали Капустина.

Федя взял указку и, почти не глядя, ткнул в точку, которая означала Одессу.

Капустин мрачно посмотрел на Рыжикова, как будто тот нарочно, чтоб досадить ему, перенес Одессу из Крыма.

— Садись, Рыжиков, с Капустиным, — сказала Марья Степановна. — Ты будешь оказывать на него хорошее влияние.

— Я Рыжикову буду мешать, — сказал Капустин. — Он снизит успеваемость.

— Не помешаете, — сказал Федя Рыжиков и сел рядом с Капустиным.

— Какой вежливый, — прошептала подруга Таня. — Даже Капустину «вы» говорит.

Весь день Капустин сидел и скрипел ботинком о парту, чтоб вывести Рыжикова из себя. Но Рыжиков не обращал на него внимания, ни один мускул не дрогнул на его лице. Хладнокровие Феди Рыжикова меня поразило. В конце концов Капустину надоело, он взял портфель и ушел.

На следующий день Капустин уже не скрипел.

Федя никогда на уроках руку не подымал, а когда его вызывали, то вставал со скучным лицо, смотрел в потолок, как будто ни о чем понятия не имел, а потом отвечал четко, без запинки, как по учебнику. Из-за этого однажды Капустин его стукнул. Рыжиков с ним драться не стал. Он только усмехнулся. Выдержка Феди Рыжикова меня поразила. Я сказала свое мнение Капустину.

— Да он философ! — заявил Капустин.

— Философ? — удивилась я.

— А ты думала! Тоже мне — волевой, хладнокровный! — передразнил меня Капустин. — Философ твой Рыжиков!

— Философы бывают старые и лысые, — сказала я.

— Скажешь тоже! — рассмеялся Капустин. — Философ тот, кто себе на уме, вроде Рыжикова.

Я решила поговорить с Рыжиковым и прямо спросить его обо всем.

Оказалось, что Федя Рыжиков жил в нашем районе, в доме, который совсем недавно заселили.

Мы вместе шли из школы. На улице стояла нулевая температура, падал мокрый снег. И это в январе! Все ожидали мороза градусов под пятьдесят, мама даже купила пуховую шаль. А морозов не было. Вчера пришла соседка Екатерина Григорьевна и сказала, что завтра будет совершенно невиданный мороз, все об этом говорят. А завтра, то есть сегодня, пошел мокрый снег. Екатерина Григорьевна потом извиняться приходила.

— У нас в Одессе зимой всегда такая погода, — сказал Федя Рыжиков. — Я морозы не люблю. Мне лето нравится. Температура воздуха плюс сорок, температура воды в море плюс двадцать пять! — вздохнул он как о чем-то несбыточном.

— А мне нравится, когда температура минус сорок, — сказала я. — Туман вокруг, ничего не видно. Можно столкнуться нос к носу и не узнать друг друга.

— Ну да-а! — недоверчиво протянул Федя.

— Ты замерзнешь с непривычки. Купи шапку с длинными ушами, — посоветовала я.

— Надо закалять волю и дух, — твердо сказал Рыжиков. — Никогда не буду носить шапку с длинными ушами!

Я с уважением посмотрела на Рыжикова. Сама я всегда ходила в шапке с длинными ушами, даже весной.

— Мой отец вообще ходит без шапки, — добавил Федя. — Взял и закалил себя. Сейчас чемпион по боксу.

Вот это да: у Рыжикова отец — чемпион! А я представляла, что он в очках, ходит с портфелем и в большой меховой шапке. Федя Рыжиков, когда вырастет, наверно, таким будет. Он станет читать лекции студентам, скучно поглядывая в зал. А вышло, что у Рыжикова отец боксер.

— Ты, Рыжиков, тоже чемпионом будешь? — спросила я.

Федя Рыжиков снисходительно улыбнулся:

— У меня другое предназначение.

— Ты философ?

Рыжиков остановился даже. Видимо, ему надо было подумать, а когда идешь, то мысли вылетают. Он постоял, подумал и сказал:

— Да, я философ.

— Значит, ты себе на уме?

— Как это, себе на уме? — не понял Рыжиков.

Я пожала плечами: себе на уме — значит себе на уме. Но Рыжиков не унимался:

— Выходит, я ненормальный?

— Нормальный, — успокаивала я. — У тебя лицо непроницаемое. Без переживаний.

Рыжиков остался доволен моим ответом.

— Я достигаю это системой тренировок, — сказал он. — Каждый день закаляю волю и дух.

Я снова с уважением посмотрела на Рыжикова.

— Я тоже хочу закалять волю и дух, — сказала я.

Рыжиков остановился, достал из кармана коробок спичек.

— Начни с этого, — сказал он.

Мы сели на обледенелую скамейку, положили под себя сумки.

— Ты фокус собираешься показывать? — спросила я.

Рыжиков снисходительно улыбнулся.

— Смотри, — сказал он и поставил на ладонь спичку, а другой ладонью стукнул по спичке, и она переломилась надвое.

— Я запросто так сделаю, — сказала я и тоже поставила спичку на ладонь. Она тут же упала.

— Слегка сожми ладонь, вот так, — посоветовал Рыжиков.

Я чуть сжала ладонь. Спичка держалась. Я размахнулась и стукнула по ней другой ладонью. Спичка не сломалась, но стало очень больно.

— У тебя, наверно, фокус, — сказала я, дуя на ладонь. — Может, ты меня загипнотизировал?

В цирке однажды гипнотизер выступал. Он на глазах у всей публики яичницу в кепке жарил, А спички ломать ему, наверно, вообще ничего не стоит. Может, и Рыжиков — гипнотизер, а не философ?

— Никакой это не гипноз, — сказал Рыжиков. — Система тренировок. Главное, нужно отключиться и недумать, что тебе будет больно.

— Как это отключиться?

— Думай о чем-нибудь другом.

Рыжиков так ударял по спичке, как мух ловил.

Хлоп! — сломал, хлоп! — сломал.

Ну, думаю, сейчас у меня тоже получится. Я поставила на ладонь спичку и сделала вид, что забыла про нее. Отвлекаюсь, смотрю на дорогу. Бежит по дороге собака, черная, лохматая. Остановилась и смотрит на меня: дескать, что тут такое происходит? «Волю и дух закаляю, — говорю я собаке мысленно. — А ты что тут бегаешь? Какие у тебя дела?» Тут я подумала, что уже достаточно отключилась, сейчас уже нисколечко не будет больно. И изо всей силы стукнула ладонью по спичке. Если бы не Рыжиков, я бы заревела. Но Рыжиков сидел и глядел на меня своими черными глазами. Я шмыгнула носом.

— Почему-то опять не сломалась.

— Это потому, что ты боишься. Я же тебе сказал: не думай, что будет больно.

— Я не думаю.

— Думаешь. Это с первого раза не получится, — успокоил он. — Я месяца три тренировался, прежде чем научился отключаться. Все руки в синяках были.

Я опять с уважением посмотрела на Федю Рыжикова.

Тут подбежала та самая черная лохматая собака.

— Как тебя зовут? — спросила я собаку. Она завиляла хвостом. — Бобик его зовут.

— Почему это Бобик? — удивился Рыжиков.

— Сразу видно, что Бобик.

Собака опять завиляла хвостом: дескать, совершенно верно, меня зовут Бобик.

— От собак много грязи, — сказал Федя Рыжиков и отряхнулся.

Бобик на него тявкнул и пошел по своим делам.

— Лает еще, — обиделся Рыжиков.

— Он же слышал, что ты про него сказал. Ему тоже не очень-то приятно было.