Гвиневера: Королева Летних Звезд, стр. 87

– Но она же наверняка знает, что я не разрешу ничего подобного, – взорвался Артур, ощетиниваясь при одном упоминании об этом. Из всего того, во что он верил, понимание свободы выбора собственных богов было для него одним из самых важных.

– Знает, – кивнул Ланс. – Даже слишком хорошо знает. Но она не постесняется сделать все, чтобы свергнуть тебя, если сможет найти на твое место кого-нибудь другого. Что она и предложила мне, – медленно добавил он.

Артур повернулся в седле и уставился на рыцаря, невольно выдав свое потрясение.

– Вот так прямо и предложила?

– Именно так, – подтвердил бретонец, – упирала на то, что я вырос в святилище, что богиня многие годы любила меня, дав мне сноровку и таланты, которых нет у других, что богиня вместе с ней готовили меня для такой роли и что она ждет моего ответа. Делала она это очень соблазнительно. Волшебную паутину она плести умеет.

– И что ты ей сказал? – спросила я, вспоминая ее заигрывания с Акколоном.

– Я откровенно ответил, что меня это не интересует. Какое-то время мне казалось, что я допустил ошибку, потому что, сделав вид, будто согласен с ее замыслом, я смог бы выяснить, что она собирается делать. Но рядом с ней сидел ее карлик и неторопливо точил о камень кинжал, и я не мог не считаться с предполагаемой угрозой. Она знает, что мне известны ее планы, и будет использовать другие способы, чтобы подорвать твое правление. Однако мне в глаза бросилась одна вещь.

Мы оба пристально смотрели на него, и он повернулся и взглянул Артуру прямо в лицо.

– Из всех упомянутых ею мужчин ты был единственным, о котором она высказывалась с уважением. Если говорить по правде, даже с любовью и преданностью. Может быть, сам факт, что ты недосягаем для нее, делает тебя еще более привлекательным, и я могу поклясться, что Владычица любит тебя не как брата, а как супруга.

Я невольно вздрогнула, потому что кровосмешение – древнее табу, и отвращение к этому держится в народе глубоко и стойко.

Артур отвернулся, скривившись от омерзения и слепой ярости.

– Вот почти и все, о чем мне хотелось тебе рассказать, – закончил бретонец. – Моргана отпустила меня совершенно спокойно, и я немедленно поехал предупредить тебя. Хотя она не сумела настроить меня против тебя, но может попробовать проделать это с кем-нибудь другим… или, по крайней мере, внести разлад среди рыцарей.

– Очевидно, – вздохнул Артур, – мне придется быть настороже. Однако не скажу, что это мне в новинку. – Он посмотрел на Ланса и ухмыльнулся. – Бот благословил меня, послав мне такого честного и достойного первого рыцаря, пусть твоя преданность славится на многие годы.

Похвала провалилась в колодец молчания. Ланс вспыхнул, уставился на холку своей лошади и закусил губу, а мне было ужасно не по себе. Нашу с Лансом любовь нельзя было назвать предательством по отношению к Артуру, но сейчас я впервые почувствовала себя неловко и неуверенно, будто земля, по которой я ехала, испуганно прогибалась под копытами Тени.

Разговор перешел на другое. Говорили о том, что Герайнт назвал нашу цитадель Камелотом, о предстоящей свадьбе Эниды и Герайнта, о том, что Тристан стал первым рыцарем бретонского принца.

– Хоэль хороший и уравновешенный человек, – сказал Артур. – Жизнь Триса там будет более спокойной.

Мы весело ехали на винчестерскую ярмарку. Крестьяне на полях, с которых уже был снят урожай, свинопасы в дубовых рощах, кузнецы в кузницах у речных бродов, плетельщики изгородей, несущие домой охапки ореховых прутьев, – все поворачивались помахать нам и поприветствовать своих правителей. Без сомнения, они представляли нашу жизнь как сплошную череду праздников, лишенную тревог и забот, которые доставались на долю простых людей.

Артур весело и добродушно махал им в ответ, излучая уверенность, которую хотели видеть люди, а мы с Лансом ехали молча, каждый по-своему страдая от неловкости.

И все время у меня не выходили из головы слова Изольды, что… никто не обещал, что это будет легко.

ГЛАВА 33

ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ

– Гвен, ты знаешь, что я люблю тебя… и хочу, чтобы ты уехала со мной.

Ланс произнес эти слова сдавленно и тихо, и я удивленно уставилась на него. Мы стояли в березовой роще, на вершине винчестерского холма. Легкий ветерок доносил отдаленные шумы ярмарки, раскинувшейся на равнине внизу. Здесь, под защитой тени деревьев, Ланс повернулся и обнял меня.

– Мне казалось, что станет легче, если я уеду от двора, оставив тебя и Артура, – продолжал он. – Но, моя любимая, это совсем не помогло. Не проходит дня, чтобы я не думал о тебе, не тосковал и не мечтал, чтобы ты была со мной. Я не собирался возвращаться, меня привела сюда необходимость рассказать о действиях Морганы. И вот теперь, когда я вернулся и снова увидел тебя… – Он не отрывал от меня глаз, и мои колени слабели, а спина, казалось, таяла, и только его руки и голос удерживали меня от падения. – Но я не могу смотреть Артуру в глаза, потому что люблю тебя и знаю, что ты тоже любишь меня. Я не могу обманывать его, Гвен. Он мой друг и мой король и один из замечательнейших людей в мире. Лучше пусть все будет открыто и честно, и разрыв должен быть явным, чтобы ни нам, ни ему не нужно было жить полуправдой и кривить душой. Мы оба видели, что из этого вышло у Тристана с Изольдой. Но если бы мы поговорили с Артуром, честно объяснили ему, что случилось… Мы можем уехать в Сад Радостей, в Бретань, даже в Аравию, если нужно. В любое место, где можно будет любить друг друга открыто, не чувствуя себя виноватыми. Перед нами целая жизнь, которую мы можем прожить вдвоем, только протянуть к ней руку.

Ветерок посвежел, распушил мне волосы и трепал мою шаль. Ланс обнял меня за плечи, и мы неторопливо и бесцельно пошли между деревьями. Мысль о том, что можно уехать и жить с ним, была так непривычна, что я сразу и не поняла се.

– Какое будущее ждет нас? – спросила я. – Ты же знаешь, что я не могу иметь детей.

Он медленно и задумчиво кивнул:

– Это ничего не значит, если ты будешь со мной.

Я вслушивалась в его слова, вспоминая, как часто Ланс останавливался поиграть с малышами, помогал им сесть в седло, чтобы поучить ездить верхом по конюшенному двору, или утешал карапуза, который упал и ушиб коленку. Ланс умел удивительно ладить с детьми, и обречь его на бездетную жизнь было ужасно.

Снизу, из долины, долетал радостный, праздничный шум, сопровождаемый веселым напевом дудочника. Мы дошли до опушки рощи, и я принялась пристально рассматривать людей, пришедших на ярмарку, как будто это занятие избавляло меня от ответа.

Луг был покрыт шатрами, балаганами и одеялами, на которых бродячие торговцы разложили свои товары. Я могла различить каждую кучку продавцов, каждое семейство крестьян, каждую веселую группку гуляк, которые приехали повеселиться и поторговать. Это был мой народ, мои подданные, те, кто называл меня королевой.

И среди них Артур. Артур Пендрагон, великий король, человек, умеющий скрывать свои чувства. Мне вдруг стало больно, что он там, а я здесь.

– Вот так, – прошептал Ланс, – если бы только ты захотела уехать со мной.

Сама эта мысль вызывала физическую боль, и я повернулась и посмотрела на бретонца, собираясь сказать ему, что этого никогда не будет.

Но ведь именно с Лансом я нашла и любовь, и нежность, и счастливое чувство общей радости, которое иногда делает жизнь прекрасной. С Лансом я была сама собой. С ним мне не нужно бороться за корону, детей, власть и проявлять мужество, достойное кельтских королев.

Мысль о том, что можно жить, следуя лишь собственным желаниям, а не нуждам других, ослепляла меня и была сладка и мучительна, как соловьиное пение.

– Не знаю, – пробормотала я. – Это мне никогда не приходило в голову. Я должна, я должна подумать.

Ланс гладил мою щеку тыльной стороной руки, ласково отбрасывая назад пряди волос, выбившихся из-под шали. В ответ я поцеловала его ладонь и положила на нее голову.