Вася Кочкин, человек лет двенадцати, стр. 7

Он забрался к самому потолку и был страшно доволен.

Вслед за ним полез Гвоздиков и еще несколько человек. Все повернули от телевизора головы и стали смотреть на них.

— Кочкин, немедленно слезь! — раздался взволнованный голос Светланы Ивановны. (Опять директор скажет: «Зачем, уважаемая, мы доверили вам класс?»).

— Кочкин! — воскликнула не менее взволнованная вожатая Тамара.

И в тот момент, когда гроб с телом покойного вынесли на площадь и вся страна заплакала, раздался страшный грохот. Это Вася Кочкин свалился со стены.

Под ним оказался Костя Гвоздиков. А под Костей Гвоздиковым — еще кто-то. И под еще кто-то — еще кто-то. Одним словом, куча мала. И эта куча орала и пыхтела. Учителя всполошились, и в зале начался полный беспорядок.

Наконец, всех растащили. В этом растаскивании принимал участие сам директор школы Глеб Григорьевич.

— Кто зачинщик? — спрашивал он. — Кто зачинщик?

— Кочкин, — промямлил кто-то.

Костя Гвоздиков сидел на полу и потирал затылок. У него явно намечалась шишка. Но больше всех досталось Ромке Кузакову — вожаку 5 «А» класса, хулигану и сорванцу, которого все, даже шестиклассники, боялись и заискивали перед ним. Синяк под глазом ему был обеспечен.

— Ну, ты у меня поплачешь! — пробормотал оскорбленный предводитель 5 «А» класса. Кочкин в суматохе на его реплику не обратил никакого внимания. И зря!

Сам Вася был жив-здоров, так как оказался сверху, а все под ним. Даже друг Гвоздиков на него покосился: ничего себе, всем понаставил шишек, а сам хоть бы что! А Васе Кочкину хотелось, чтоб у него сейчас была самая большая шишка. Такая большая, что во всем Советском Союзе не сыскать. Но шишки сами собой не вырастают.

Светлана Ивановна подошла к Кочкину и взяла его за ворот пиджака (попросту — за шкирку). Кочкин послушно последовал за ней, сопровождаемый звуками траурной музыки.

— Ты что, Кочкин, с ума сошел? — спросила классная руководительница, выйдя в коридор. — Ты соображаешь, что это — политический акт?

Вася молчал. (Он же не мог говорить!)

— Я тебя, Кочкин, спрашиваю. Ты зачем на стенку полез?

Светлана Ивановна говорила возбужденно, но почему-то шепотом.

Вася что-то промычал. Это Светлану Ивановну расстроило вконец. Она еще не знала, что новенький проходит испытание, да, собственно, она никого еще из 5 «Б» хорошо не знала, так как работала с классом первый месяц.

— Ты что, хочешь, чтоб у меня были неприятности? — в негодовании прошептала она. — Директор и так ко мне придирается!

Вася открыл рот, но ничего произнести не мог. Если бы даже он не дал клятву молчать, все равно бы не нашелся, что сказать: еще ни одна учительница не жаловалась ему на директора и вообще ни на что не жаловалась, кроме как родителям на учеников. Ему никогда в голову не приходило, что учителям тоже есть на что пожаловаться, что их кто-то обижает. Например, директор. А может, и сам директор сидит после уроков, закрывшись в своем кабинете, и в обиде теребит ус? Такую картину Вася и представить не мог.

Он опять что-то промычал.

Светлана Ивановна сама поняла, что в запале лишнее сказала. Она махнула рукой:

— Иди отсюда! У меня уже нет сил на тебя смотреть. Ты двух слов сказать не можешь. Господи, зачем умственно отсталых учат в нормальной школе?

Неудачник

Вася шел, чесал затылок, все еще надеясь, что вырастет шишка, тогда бы он с полным основанием мог чувствовать себя несчастным.

Но всегда бывает наоборот. Вероятно, в его жизни появится еще не одна шишка и, вероятно, в самый неподходящий момент. А подходящий момент был именно сейчас. Но с судьбой не поспоришь. У судьбы какая-то своя линия: то она хочет шишку поставить, то не хочет.

Отношения с судьбой у Васи еще только начинались. Тоненькие штришки едва-едва обозначились, пунктиром таким, чуть видимым. Но он на свете еще слишком мало жил, чтоб делать какие-то выводы и обобщения.

Зато Васина мама, чувствуя в сыне неудачника, все ждала каких-то счастливых случайностей, когда с полным основанием можно было сказать: «Везет же нашему Ваське!»

Но пока говорить так не было никаких оснований. Наоборот.

В прошлом году, например, произошел такой случай. Вася бросил в лампочку кусочек мела. И попал, лампочка разбилась вдребезги. Хотя в тире, сколько он ни целился, ни щурился, не мог подстрелить даже самую большую фигуру. А тогда на уроке мел будто сам вылетел из рук и пулей полетел в заданную точку. Маме по этому поводу пришлось идти в школу.

— Невезучий он, — сказала она учительнице, чем ее очень изумила. Сын бьет на уроках лампочки, а мать вздыхает, что он невезучий.

Вот и сейчас, наверное, все думают, что он нарочно со стенки упал и нарочно съездил ногой кому по спине, кому по голове. Если бы он мог говорить, то все бы объяснил. А получилось так, что вместо объяснения он рассмеялся, потому что в первый момент и правда стало смешно. (Тут-то и произнес Ромка Кузаков: «Ты у меня еще поплачешь!»)

Еще ему вспоминалась гневная реплика Али Соломиной: «В такую минуту!» Переживая случившееся, Вася совершенно забыл о всенародном горе, о том, по какому поводу он полез на стенку.

Старшая вожатая Тамара Трошина сейчас, наверное, плачет и, может быть, весь зал плачет, а он, Вася Кочкин, нарушитель дисциплины, гуляет в саду имени Горького среди цветущих астр.

Лучше бы сидел он в актовом зале в первом ряду, поджав ноги под стул, и сам директор школы Глеб Григорьевич в утешение обнимал его за плечи.

С такими невеселыми мыслями Вася пришел домой. Папа и мама сидели у телевизора.

— Похоронили, — сказала мама, утирая слезы. Она не стеснялась слез, они были искренни.

Папа стал рассуждать о том, как будет дальше развиваться страна.

— Что ты болтаешь! — воскликнула мама. — Кого поставят, тот и будет! И не твоего ума дело!

Папа не соглашался. Он считал, что настала пора… Какая такая пора? Папа не мог объяснить, но считал, что настала.

— Вот, Васька, ты пионер, — сказал папа задумчиво, забыв, что сын не пионер. — А что ты сделал для Родины?

Вася не мог вступить в разговор, но папа не унимался:

— Нет, ты мне скажи: что ты сделал для Родины?

Мама стукнула папу по спине:

— Ты что к ребенку пристал? Что он такого должен совершить? Переходит из класса в класс, с хулиганами не знается — спасибо скажи!

Но папа спасибо не хотел говорить. Мысль об отечестве не давала ему покоя. И причиной всех бед он сделал Ваську.

— Во-первых, — лентяй, во-вторых — разгильдяй, — говорил он. — Голова пустая абсолютно! — папа так разволновался из-за Васиной головы, что стал ходить по комнате, как будто его тут заперли и выхода нет.

Вася глядел в окно и делал вид, что слушает равнодушно. А на самом деле ему хотелось возмутиться: почему это он сегодня во всем виноват? Ну, ладно, упал со стенки. А чего папе надо, при чем тут государство? И вообще, папа такой добродушный, а тут пристал, все ему не так, как будто он, Вася, заместитель председателя Совета Министров.

Мама увела разволновавшегося папу на кухню, сказав при этом:

— Ты забыл, что Васька молчит, характер выдерживает?

На что папа ответил:

— Куда мы без Васьки? Васька у нас — голова!

Вася потрогал голову: все-таки что — или просто у него голова или абсолютно пустая голова? Он даже костяшкой пальца постучал: что-то там отдавалось и гудело.

«Абсолютно пустая голова, — обреченно подумал Вася. — И с этой головой надо жить всю жизнь. Что-что, а голову не заменишь».