Под горой Гедимина, стр. 20
— Си-час, — отозвалась Онуте. — Я си-час.
— А что такое за экстренное дело? — спросил дядя Корней.
— Очень экстренное, — ответил Миша, которому понравилось это слово.
Он пришёл в сад и сел на лавочку. Как здесь тихо сейчас! Днём здесь полно раненых, они играют в шашки, смеются. А сейчас пусто, никого ещё нет. Неподвижно стоят обгорелые стволы, выставив во все стороны сухие, чёрные ветки. И только на одной угловатой ветке, на самом верху, зеленеет несколько чудом уцелевших листочков. Они чуть покачиваются. Кончики у них пожелтели. Значит, скоро осень, скоро в школу, в Москву…
Скрипнула старая дверь, Онуте вышла из сторожки. Она тёрла глаза кулаками, жмурилась:
— Как ты рано! Я бы ещё спала, спала…
— Экстренное дело, — начал Миша. — Садись. Я получил письмо из Москвы. — Он достал из кармана бумажный треугольник. — Вот! Тут и про тебя…
— Ни… неправда. Они ж меня не знают.
— Знают. Они всё знают. Слушай!
Миша начал читать. Онуте, подперев щёку рукой, как взрослая женщина, внимательно слушала и кивала головой после каждого слова. А когда Миша кончил, она сказала:
— Зачем про меня писал? Им не интересно.
— Им про всё интересно! — Миша сложил письмо. — Онуте, а ты знаешь, где ваши ребята собираются: Юргис и другие?
— Знаю.
— Где?
— На горе Гедимина.
— Вот, сходи к ним. Скажи, пускай все приходят. Все, все!
— Куда пусть приходят? — удивилась Онуте.
— Куда?.. — Миша задумался. — Ну, пускай туда, где прошлый раз воевали. Где стена. Скажи им: завтра, в девять часов, утром.
— А на что? — спросила Онуте. — Опять воевать?
— Нет, не воевать.
— А на что?
Миша замялся. Ему очень не хотелось до поры до времени всё выкладывать. Скажешь, а потом ещё ничего не получится!
— Ну просто так, потом…
— А если они спросят?
— Ну, если спросят, скажешь — надо, и всё!
Онуте обиделась:
— Не хочешь, не говори! — Она поднялась. — Я пойду. Я только покушаю и пойду.
Она пошла к сторожке. Миша посмотрел ей вслед, вскочил и догнал её.
— Онутечка, я тебе потом всё-всё скажу… Ты пойдёшь туда, а я на Страшун-улицу. Ладно?
Онуте молча кивнула головой.
Глава четвёртая
ПАРОЛЬ «НЕРИС»
Онуте быстро шла по улицам родного города. Утро выдалось хорошее. Светило солнце. Чистое небо синело над развалинами.
Онуте до сих пор никак к ним не привыкнет.
Миша к ним сразу привык, потому что он не видел всех этих домов раньше, когда они были целыми. Другое дело — Онуте. Она помнит каждое здание, каждое крылечко…
Вот кирпичный скелет школы, которую фашисты сожгли. Сейчас там настилают полы, навешивают двери… Значит, скоро она откроется.
А вот длинное серое здание кондитерской фабрики. Сколько раз, бывало, Онуте стояла здесь, у ворот, ждала. Потом раздавался гудок, из ворот выходил папа, от которого вкусно пахло шоколадом. Он брал Онуте за руку, и они вместе шли домой, на Зверинец.
Видно, фабрика тоже скоро опять начнёт работать. К ней то и дело подкатывают грузовики, привозят какие-то котлы, ящики. Онуте вздохнула: она вспомнила папу.
Скоро перед ней открылась просторная, залитая солнцем площадь Катедры. Онуте прошла наискось через площадь и стала подниматься по крутому склону горы Гедимина.
Как хорошо здесь было до войны! Они с папой каждое воскресенье приходили сюда. Они бродили по запутанным тропинкам, потом садились на траву, под раскидистым деревом. Папа доставал из корзинки бутылку молока, мягкую булочку…
«Тевялис, — показывала Онуте на вершину горы, — а кто построил там этот домик?»
«Это не домик, а башня, — отвечал папа. — Её построил великий князь Гедиминас».
«А почему, тевялис?»
Онуте тогда то и дело спрашивала: «Почему».
«Пей молоко, Оняле, — говорил папа. — Много лет назад здесь был густой, дремучий лес. И вот, Оняле, шёл по лесу Гедиминас со своей дружиной. Поднялись они на эту гору и устроили привал — заснули».
«И Гедиминас заснул? А почему он заснул?»
«Пей, Оняле, а то не буду рассказывать… И вот он спит и видит сон. И приснился ему, Оняле, волк. Большой, большущий железный волк».
«Железный! А разве бывают железные?»
«Во сне всё бывает… И вот снится ему, будто железный волк поднял свою железную морду и завыл».
«Уууу… Вот так, да?»
«Нет, ещё громче… Гедиминас даже проснулся от такого воя. Собрал своих мудрецов и говорит: „Ну-ка, мудрецы-хитрецы! Снился мне большой железный волк, он очень громко выл. К чему бы этот сон?“ Подумали мудрецы и сказали: „Это значит, что тебе, великий князь, надо заложить на этой горе, где ты сон видел, город. И будет этот город силён и крепок, как железо. И слава о нём пойдёт громкая, по всему свету“. Послушался князь мудрецов и построил на этой горе башню, крепость… Вот, Оняле. А ты говоришь „домик“…»
Много интересного рассказывал папа. И, конечно, далеко не всё, что он знал, успел он пересказать!..
Извилистыми, мало кому известными тропками Онуте поднялась по крутому склону.
Вот она, древняя башня великого князя Гедимина! Внизу расстилается город. Блестит река. Дует тёплый ветер и треплет флаг.
Отсюда, с вершины, бывало Онуте и папа старались угадать свой домик среди тысяч крутых черепичных крыш. Но угадать нельзя было, потому что крыш было слишком много. Сейчас добрая половина их разрушена.
Онуте, переводя дух, постояла у подножия башни, потом, осторожно обходя колкие обломки кирпичей, пошла вдоль заросших травой остатков древней стены.
Кто-то из-за куста шагнул ей навстречу. Она испугалась:
— Кае? (Кто?)
— Стой! Кто идёт? — раздался в ответ грозный окрик.
Перед Онуте стоял приятель Юргиса, Антанас. Она не сразу узнала его. Какой у него грозный вид! Вместо пояса — настоящая металлическая пулемётная лента. На плече — настоящий немецкий штык. На груди блестела маленькая красноармейская звёздочка.
— Антанукас, — сказала Онуте, — как ты меня напугал! Разве ты не видишь, что это я?
— А ты разве не видишь, что это я? — ответил Антанас.
— Вижу. Ты — Антанас.
— Нет. Я не просто Антанас. Я, — он поднял штык, — часовой!
— Пускай — часовой! А где Юргис?
— Не Юргис, — поправил «часовой», — а главнокомандующий.
— Хорошо, пускай! А где он?
— Где? — Антанас потуже затянул на себе пулемётную ленту. — Говори пароль!
— Какой пароль? Ой, мне Юргис говорил пароль, только я позабыла. Пусти так, я потом у него спрошу и скажу.
— Нет, потом нельзя. Не полагается.
— Антанукас, ну напомни мне, ну хоть одну буквочку!
— Нет, говорить нельзя, — отвечал неумолимый «часовой». Он оглянулся. — Ладно, Оняле, я тебе говорить не буду, но я покажу. Смотри! — Он взмахнул штыком и показал на реку, которая блестела внизу, под горой.
Тут Онуте крикнула:
— Знаю, знаю! «Нерис», да?
— Правильно!
Антанас, не улыбаясь, круто, по-военному, повернулся и повёл Онуте к «главнокомандующему».
В древней крепостной стене были ниши. Когда-то, в незапамятные времена, здесь укрывались литовские воины. А сейчас в одной из них собирались ребята.
Антанас раздвинул куст, который закрывал вход в нишу, и скомандовал:
— Заходи!
На толстых кирпичах над входом было детским почерком написано: «Штабас». В глубокой нише было темно.
— Лабас! — сказала Онуте, никого не видя после яркого света улицы.
— Лабас, лабас! — откликнулось много голосов.
Наконец глаза Онуте привыкли к темноте, и она увидела около десятка мальчиков, собравшихся в нише. Посерёдке стоял сам «главнокомандующий» и проволокой прикручивал обрезок водопроводной трубы к колёсам от настоящего станкового пулемёта.
Онуте сразу приступила к делу.
— Юргис, — сказала она, — вот тот мальчик, который из Москвы…
— Знаю, — перебил Юргис, пробуя, крепко ли связан пулемёт. — Дальше!
— Вот… он сказал, чтобы вы все завтра пришли…