Молот и крест, стр. 97

Повернувшись, он бросил камень в густые заросли, там он будет лежать в плесени.

– Как скажешь. Мы пойдем под двойными знаменами – победим или потерпим поражение. – Он протянул руку. Альфред достал кинжал, срезал свой кошелек, бросил его к ногам женщины. И только потом они пожали друг другу руки.

Когда они уходили, женщина дрожащими пальцами развязывала кошелек.

Не прошли они и ста ярдов по тропе, как услышали шум: звон оружия, крики, ржание лошадей. Оба побежали к лагерю, но их задерживали шипы и ветви. К тому времени, как они выбежали из леса, все уже кончилось.

– Что случилось? – спросил Шеф у одного из людей, который с недоумением смотрел на него.

И тут из-за разрезанной палатки появился жрец Фарман.

– Легкая кавалерия франков. Немного, около сотни всадников. Они знали, что мы здесь, выскочили из леса. А ты где был?

Но Шеф смотрел мимо него, на Торвина, который пробирался через толпу возбужденных людей, крепко держа за руку Годиву.

– Мы пришли сразу после рассвета, – сказал Торвин. – Как раз перед нападением франков.

Шеф, не обращая на него внимание, смотрел только на Годиву. Она подняла подбородок, смотрела на него. Он мягко положил ей руку на плечо.

– Прости, если я забывал о тебе. Обстоятельства... и скоро... я постараюсь загладить свою вину. Но не сейчас. Сейчас я по-прежнему ярл. Сначала нужно организовать охрану лагеря, чтобы нас снова не застали врасплох. Потом мы должны выступать. Но до того... Лулла, Фарман, все жрецы и предводители ко мне, как только будет налажена охрана.

– Осмод, еще до этого. Пришли ко мне двадцать женщин.

– Женщин, господин?

– Женщин. Их с нами много. Вдовы, жены, шлюхи, мне все равно. Только бы умели держать в руках иглу.

Два часа спустя Торвин, Фарман и Гейрульф, единственные жрецы Пути, сидевшие среди десятка английских командиров отрядов, невесело смотрели на новый символ, торопливо вышитый на главном знамени армии. Вместо белого Молота, стоящего вертикально на красном поле, здесь были Молот и Крест, расположенные по диагонали друг к другу.

– Это уступка врагу, – сказал Фарман. – Они нам такого никогда не сделают.

– Это условие, на котором король обещал нам поддержку, – ответил Шеф.

Все подняли брови, глядя на оборванную одинокую фигуру короля.

– И не только мою поддержку, – сказал Альфред. – Поддержку всего моего королевства. Я могу потерять одну армию. Но есть еще немало мужчин, которые придут ко мне сражаться против захватчиков. Будет легче, если им не придется при этом менять религию.

– Конечно, люди нам нужны, – сказал Осмод, маршал лагеря и командир катапультеров. – С дезертирством и сегодняшними потерями у нас осталось по семь-восемь человек в расчете, а нужно по двенадцать. И у Удда заготовлено больше самострелов, чем у нас людей. Но они нужны нам немедленно. И где мы их найдем? В такой спешке?

Шеф и Альфред неуверенно посмотрели друг на друга, обдумывая проблему, ища решение.

Неожиданно тишину из глубины палатки нарушила Годива.

– Я вам дам ответ, – сказала она. – Но если я вам скажу, вы должны обещать мне две вещи. Во-первых, я буду постоянным членом совета. Я не хочу, чтобы от меня в будущем избавились, как от хромой лошади или больной собаки. Во-вторых, я больше не хочу слышать, как ярл говорит: «Не сейчас. Не сейчас, потому что я ярл».

Взгляды устремлялись, сначала в недоумении – к ней, потом в тревоге и сомнении – к Шефу. Шеф, машинально поискав рукой привычный точильный камень, словно впервые посмотрел в сверкающие глаза Годивы. Он вспомнил: точила больше с ним нет, нет и того, что оно означает. Он опустил взгляд.

– Обещаю соблюдать оба условия, – хрипло сказал он. – Теперь давай твой ответ, член совета.

– Люди, которые вам нужны, в лагере, – сказала Годива. – Это не мужчины, а женщины. Их сотни. И в каждой деревне вы найдете еще. Для вас они, может быть, только шлюхи, как сказал недавно ярл. Владеющие иглой. Но они не хуже мужчин владеют и другим. Приставьте по шесть женщин к каждой катапульте. Освободившихся мужчин направьте к Удду за самострелами, а самых сильных к Луллу – алебардистами. Но я посоветую Удду: набери побольше молодых женщин, таких, которые не испугаются, и дай им свои самострелы.

– Мы не можем сделать это, – сказал, не доверяя своим ушам, Квикка.

– Почему?

– Ну... у них не хватит силы.

Шеф рассмеялся.

– Именно это, Квикка, викинги говорили о тебе, помнишь? Много ли нужно силы, чтобы натянуть веревку? Повернуть рычаг? Работать на вороте? Машины дают силу.

– Они испугаются и убегут, – не сдавался Квикка.

Годива ледяным тоном сказала:

– Посмотри на меня, Квикка. Ты видел, как я забиралась в тележку с дерьмом. Я испугалась тогда? Даже если испугалась, все равно я это сделала. Шеф. Позволь мне поговорить с женщинами. Я найду таких, которым можно верить; если понадобится, я сама поведу их. Не забудьте вы все, – она вызывающе оглядела совет, – женщины могут потерять больше, чем любой из вас. И выиграть тоже.

В наступившем молчании Торвин, по-прежнему чуть скептически, сказал: – Все это очень хорошо. Но сколько людей было у короля Альфреда, когда он выступил против франков? Пять тысяч? Подготовленных воинов. Даже если мы мобилизуем всех женщин в лагере, у нас получится треть этого числа. Как можем мы надеяться победить? С людьми, мужчинами и женщинами, которые ни разу в жизни не стреляли, разве по птицам. Нельзя за день превратить человека в воина.

– Но научить стрелять из самострела за день можно, – неожиданно возразил Удд. – Надо только натягивать и целиться.

– Все равно, – сказал Гейрульф, жрец Тюра. – Мы сегодня утром поняли, что франки не будут стоять, дожидаясь наших стрел. Что же нам делать?

– Слушайте, – сказал Шеф, глубоко вдохнув, – и я вам расскажу.

11

Как огромная стальная ящерица, франкская армия вскоре после рассвета выползла из своего лагеря под Гастингсом. Вначале легкая кавалерия, сотнями, стальные шлемы, кожаные куртки и сабли; их обязанность – искать врага, держать фланги, входить в прорыв. Затем ряд за рядом лучники, верхом, как и все в этой армии, но готовые спешиться для боя, когда окажутся в пятидесяти ярдах от вражеской линии и начнут поливать ее стрелами из больших луков; их обязанность – остановить противника, заставить его поднять щиты, закрывать лица, присесть, чтобы защитить незакрытые ноги.

В центре тяжелая кавалерия – оружие, приносящее франкам одну победу за другой на равнинах Центральной Европы. Каждый воин в кольчуге и поножах, спину и живот защищает высоко поднятое седло, у каждого шлем и длинный меч, а сверх этого щит, длинное копье и стремена. Щит закрывает все тело, копье бьет поверх руки и из-под руки; в стремена воин упирается для удара. Мало кто мог держать в одной руке копье, в другой неподвижный щит и в тоже время нажатием ног и кончиками пальцев одной руки управлять боевым конем. Среди англичан таких людей не было. А те, кто мог, верили, что опрокинут любую пехоту, только бы она вышла из-за стен или сошла с кораблей.

Во главе основной колонны, перед девятьюстами всадниками, король Карл Лысый повернулся в седле и посмотрел на знамена, развевающиеся сразу за ним, на оставшийся под охраной лагерь, на корабли у берега. Последняя армия к югу от Хамбера идет им навстречу, беззаботная и неподготовленная, но собирается сразиться. Именно это ему и нужно: один решительный удар, предводители гибнут на поле или сдаются и передают ему бразды правления. Это должно было произойти раньше, после разгрома этого храброго, но глупого Альфреда. И теперь расцвет его правления совсем близок.

Сейчас как раз вовремя. Может даже, чуть поздно. Сегодня или завтра все решится. Карл понял, что дождь мешает ему смотреть вдаль, тучи идут с пролива. Он повернулся, подозвал англичанина-предателя вместе с переводчиком.

– Вы живете в забытой богом стране, – сказал он. – Когда кончится этот дождь?