Астийский Эдельвейс, стр. 22
7
Ночь наступила слишком быстро. Следовало бы заночевать еще до подъема на оползень. Но Максима гнала вперед тревога. И без того он потерял на Гнилой пади полдня. Дорога оказалась тяжелой. Осенние дожди превратили голый суглинок в сплошное месиво, и теперь Максим с трудом вытаскивал ноги из тугой, как резина, грязи.
Между тем стало совсем темно. Узкий серп луны скрылся в тучах. С неба посыпал дождь. Максим почувствовал, что окончательно выбился из сил. Смертельная усталость сковала ноги, свела спину, свинцовой тяжестью навалилась на плечи.
Он остановился. Но надо идти. Надо! Он попытался снова двинуться вперед, однако уже через минуту поскользнулся и повалился в вязкое месиво. Встал, сделал еще несколько шагов, упал опять, с трудом поднялся и вдруг понял, что не знает, в какую сторону идти. Тьма стала непроницаемой. Дождь усилился. Ледяной ветер пронизывал насквозь.
Он с отчаянием огляделся по сторонам. Где же вершина сопки? Где падь? Где Лысая грива? А не все ли равно! Больше не сделать ни шагу. Голову сдавила тупая боль. Сильный озноб завладел телом, к горлу подкатила тошнота. Хотелось одного — лечь и никогда не вставать. Лечь сейчас же!
Но тут что-то больно кольнуло в висок, раздался тихий звон. Максим вздрогнул. Что это? Звенит в ушах? Но звон повторился. Ясно. Отчетливо. И он вспомнил — он уже слышал этот низкий звук. Кажется, тоже ночью. И в таком же критическом положении. Но где, когда? Боль в голове смешивала все мысли. Слабость во всем теле. Максим нащупал ногой место потверже и сел. сжав голову руками. Не мог ничего вспомнить…
Порыв ветра ударил в лицо, освежил, и сразу приподнялась завеса памяти. Ветер принес с собой запах астийского эдельвейса, и Максим сразу же узнал, когда и где он слыхал эти спасительные звуки: за несколько минут до появления вертолета, перед взрывом на тропе, под старой лиственницей, перед появлением загадочного света в окне лесной сторожки…
Конечно, это она всегда спасала его, а теперь ей самой нужна помощь. Максим вскочил на ноги. С ней что-то случилось, ей трудно, может быть, труднее, чем ему. И, собрав последние силы, он снова двинулся вперед.
Запах астийского эдельвейса становился все сильнее и сильнее, а звуки, реявшие во тьме, будто плакали, молили о помощи. Скорее, скорее! Она ждет его. Максим уже не сомневался, что вот-вот увидит ее, слабую, беззащитную, как в день их первой встречи, и знал, чувствовал, что не пожалеет жизни для ее спасения.
Но с каким трудом давался ему каждый шаг! Ноги подкашивались. Он то и дело терял равновесие и падал. Но снова вставал, вытаскивая ноги из липкой глины, шел вперед и вперед…
Вдруг острая боль пронзила левый бок, потом плечо. Он рухнул в холодную грязь. Все! Кажется, больше не встать…
Внезапно ветер стих, дождь прекратился. Максим заставил себя открыть глаза. И сразу зажмурился от яркого голубого луча, ударившего в лицо. Все вокруг вспыхнуло ослепительным пламенем. Что это?.. И снова свет погас, снова потемки вокруг.
Он подставил лицо навстречу ветру, чтобы вдохнуть живительный аромат эдельвейса, и увидел нечто заставившее его вздрогнуть. Огромный голубой тор, словно сгусток светящегося тумана, медленно опускался из ночной бездны. Вот он почти коснулся земли и так же медленно двинулся на него. Ближе, ближе… Совсем рядом остановилось странное сооружение, разрисованное мозаикой кругов, ромбов и треугольников.
Максим невольно прижался к земле. Объятая голубым пламенем стена подступила почти вплотную к нему, нависла над головой. Холодные космы огня клубились рядом, почти касаясь его лица. Еще миг, и эта стена обрушится на него, раздавит его, как муравья.
Нет! Пусть не думают они, кто бы ни был там внутри, что он встанет перед ними на колени. Нет! Пусть рухнули последние его надежды в жизни, но он не чувствует себя побежденным! Пусть он никому не нужен, зато осталась его Мечта. Его Любовь. И никакие силы не помешают отдать за нее жизнь. Собрав все силы, Максим поднялся во весь рост и, сжав кулаки, шагнул навстречу пылающей стене…
Часть третья
«АО ТЭО ЛАРРА» (ЛЕТЯЩИЙ ЗА ЗНАНИЯМИ)
1
Мягкий аккорд, повторяясь, звал все громче, все настойчивее. Сознание медленно возвращалось. Максим через силу открыл глаза. Сначала он не увидел ничего, кроме зеленоватого тумана, и слышал лишь глухой шум, похожий на шум прибоя. Потом туман рассеялся, и он увидел, что лежит в большой комнате с прозрачными изломанными стенами, прозрачным был и потолок. Не было видно ни дверей, ни окон, никаких отверстий или вентиляционных решеток. Но воздух каким-то образом свободно проникал в комнату: дышалось легко, как в весеннем утреннем лесу.
Где он? Как попал сюда? Максим попытался вспомнить, что произошло перед этим. Но память подчинялась ему с трудом… Ночь, дождь, холод, тяжелая дорога, невероятная усталость. А потом… потом… Что же было потом?
И вдруг вспомнил все: тихие протяжные звуки в ночной тьме, запах астийского эдельвейса, голубой тор, словно сгусток светящегося тумана, опускающийся медленно и беззвучно. Он снова представил ту страшную минуту, когда пылающая громада надвинулась на него, дохнула пламенем ему в лицо. Вспомнил, что заставил себя подняться, чтобы встретить свою смерть, если это была она, мужественно, с достоинством… Потом пламень угас, стало совсем темно, но, когда глаза привыкли к темноте, сквозь сетку дождя Максим разглядел тускло поблескивающую стену, исчерченную мозаикой кругов, ромбов, треугольников. Таинственный тор оставался неподвижным, но один из кругов, ближе всего расположенный к Максиму, вдруг засветился, а затем превратился в круглый люк высотой с человеческий рост.
Тихий знакомый голос произнес:
— Войдите, Максим!
Он чувствовал, что не может сделать и шага — силы окончательно оставили его. Но тот же голос нетерпеливо потребовал:
— Входите!
Он смог лишь подняться на нижний обрез освещенного туннеля и сразу же опустился на днище. Мерцающий полумрак опутал его. Крышка люка беззвучно закрылась, и Максим провалился в черное безмолвное небытие…
И вот теперь — пробуждение в этом странном помещении. Максим приподнялся и огляделся, потом встал со своего ложа.
Комната имела форму высокой шестигранной призмы и меньше всего была похожа на жилое помещение. Все шесть ее стен напоминали сплошные пластины полированного нефрита. Таким же был, по-видимому, и потолок. Пол покрывал густой белый пластик, похожий на литую резину. Этот интерьер мог показаться элегантным, если бы в голове все-таки не вспыхнула мысль о сверхсовершенном застенке. В то же время слишком странный каземат! Странным был воздух, будто напоенный ароматом цветов, странным был свет, пронизывающий потолок и стены, странным было это ложе — ни простыни, ни подушки, ни одеяла — сплошной брус того же белого пластика.
Максим подошел к стене, из-за которой особенно ясно доносился ритмичный гул, и, приложив ухо, постарался уловить какие-нибудь другие звуки. Однако не успел он коснуться стены, как раздался тихий щелчок, и стена… исчезла. Яркий солнечный свет ослепил Максима, и он зажмурился, а когда открыл глаза, то чуть не вскрикнул от изумления.
Морская гладь простиралась далеко во все стороны. А в нескольких шагах от Максима, у самого подножия каменной лестницы, полого сбегавшей вниз, кипел прибой. Бирюзовые волны ритмично накатывали на берег. Чайки реяли над ними, а крепкий влажный ветер дул в лицо, неся с собой свежесть и запах моря.
Максим с жадностью осматривался. Он быстро убедился, что попал на остров — на небольшой остров, километра три длиной. Он довольно высоко поднимался над морем, а его крутые склоны, имевшие террасы, сплошь были покрыты лесами, такими пышными, что, казалось, остров покрыт кипящей зеленой пеной, над которой высились, как свечи, узкие белые здания, искрились на солнце серебристые купола, сверкали белые ажурные беседки и массивные пролеты лестниц.