Астийский Эдельвейс, стр. 13

— Ну это как сказать, Антон. Последние наблюдения и эксперименты над поведением животных показывают, что не только обезьяны, но и многие другие млекопитающие обладают определенными элементами психики, ни в коем случае не укладывающимися в понятие рефлекса. Разве ты не слышал?

— Слышал, но не очень верю.

— Это не аргумент.

— Хорошо. Допустим, что все, что пишут о таких экспериментах, — верно. Но разве эти «элементы психики», сугубо конкретные, связанные лишь с определенными действиями животного, как бы они ни напоминали мышление, можно сравнить с абстрактным разумом человека?

— Можно. Во всяком случае, пропасти я здесь не вижу. И достаточно усложнения функциональных констелляций нейронов мозга…

— Усложнение функциональных констелляций нейронов! Коронный номер Стогова! Всеспасающие констелляции… А кто и когда наблюдал это скачкообразное усложнение констелляций? Почему оно не возникает ни у одной из ныне живущих обезьян?

— Может, и возникало, кто знает. Ведь сейчас, когда обезьяны живут, по сути дела, в окружении людей, такое усложнение не дало бы им ни грана перевеса и, стало быть, должно бесследно исчезнуть как всякий бесполезный признак.

— Гм… Это уж что-то новое. Во всяком случае, не по Стогову. Тот просто сослался бы на чрезмерную специализацию и указал такую-то страницу такой-то книги. Откуда это у тебя?

— Да ниоткуда… Я сам так думаю.

— Сам? — Антон неожиданно рассмеялся. — А ты, оказывается, шевелишь мозгами. Ладно, потолкуем еще об этом. А теперь вот что… Лара вчера уехала.

— Как уехала?! Куда?

— В Москву. На Международный семинар. Недели на три — на четыре.

— Уехать сейчас почти на месяц! А как же лекции?

— Не лекциями едиными жив студент.

— И все-таки целый месяц! Это такой срок…

— Срок большой… — Антон хитро прищурился. — Вот она и просила передать, что то, о чем она обещала рассказать тебе — видно, что-то важное, я не знаю, — она скажет сразу по приезде. Если, конечно, ты снова не будешь прятаться от нее, как в последнее время.

— Так она и сказала?

— Нет, это я по глазам у нее прочел. Я же как-никак бионик.

— Понятно…

— Ничего тебе не понятно. С твоими констелляциями…

10

Он сидел в читальном зале, просматривая старые журналы, когда услыхал за своей спиной:

— Здравствуйте, Максим. Еле разыскала вас.

— Лара… — От неожиданности он не знал, что ей сказать.

— Сидите-сидите! — Она подсела к нему. — Так давно не видела вас… Как вы жили все это время?

— Как я жил?.. — начал он, с трудом собираясь с мыслями, и замолчал. Это было слишком необычно и ново сидеть так близко к Ларе, он чувствовал тепло ее плеча. Все в нем смешалось от волнения. Да и можно ли было выразить словами, что он пережил за последние недели?

На пути из Москвы Лара сильно простудилась, ее положили в больницу, и сколько тревожных дней и ночей он провел, прежде чем узнал, что опасность миновала. Наконец она выздоровела, выписалась из клиники и сейчас же уехала в дом отдыха. Михаил провожал ее, пришел домой сияющий, весь вечер надоедал Максиму счастливой болтовней. А ему еле удавалось скрыть чувство обиды и боли: он даже не слышал об отъезде Лары.

Наконец она приехала. И опять он узнал об этом от Михаила. Тот успел уже встретиться с Ларой, нашел ее отдохнувшей, посвежевшей. А Максим не мог придумать, где и как хотя бы увидеть ее. Говорить об этом с Глебовым было по меньшей мере смешно. Антон же, занятый дипломным проектом, день и ночь не вылезал из лаборатории.

И вдруг эта неожиданная встреча здесь, в читальном зале. Он поднял наконец глаза и окончательно смешался, встретив ее взгляд:

— Как я жил в последнее время?.. Я только и ждал… только и думал о вас, Лара…

— Максим… — Скорее прочел он по движению ее губ, чем услышал свое имя. Узкая холодная ладошка Лары легла на его руку, а ее лицо придвинулось к его лицу. — Максим, мне нужно так много сказать вам. И я хотела бы… Вы не могли бы зайти сегодня ко мне? Часов в девять вечера. Хорошо?

И вот этот вечер наступил. Максим наскоро собрался и, желая побороть в себе чувство привычной робости и избежать лишних расспросов Михаила, вышел из дому задолго до назначенного срока. Вечер был тихий, теплый, и так как Лара жила далеко от института, он выбрал самый длинный окружной путь, через Заречье. Вот почему закат застал его на берегу реки, чуть выше Коммунального моста.

Вода здесь уже спала, кое-где обнажился бичевник, но было еще безлюдно и сыро. Максим сел на борт одной из лодок, во множестве расставленных вдоль берега, и задумался. Он чувствовал, был почти уверен, что сегодня Лара откроет ему свою тайну. Он ждал этого и в то же время боялся. После памятного разговора в спортзале он почти не сомневался, что ее тайна как-то связана с его вормалеевскими приключениями. Но как? Была ли там, на озере, сама Лара или астийская Нефертити, и Лара всего лишь двойник? Сегодня это должно решиться.

Максим взглянул на часы. Половина девятого. Пора! Он встал, отряхнул брюки и, бросив последний взгляд на розовеющую реку, направился было вверх по откосу, как вдруг до слуха его донесся тихий звон и голова закружилась так, что он почувствовал тошноту.

Что это могло быть? Но все вокруг было по-прежнему: берег пуст, и полное безмолвие.

Однако тошнота не проходила. Голова заболела сильней. Как будто прессом сдавливало живот и грудь. Он снова сел. «Отравился?.. Этого еще не хватало! Как же к ней идти…»

И вдруг услыхал голос:

— Никуда не надо идти, Максим. Не надо! И не расстраивайтесь, пожалуйста, сейчас все пройдет. Я рада видеть вас здесь… — Шепот Лары, тихий, успокаивающий, послышался над самым ухом. Она, казалось, была рядом, нет… склонилась к нему, как тогда в читальном зале.

Он обернулся — Лара стояла в двух шагах от него, теребя в руках прутик, тяжело дыша.

— Лара… — Никогда он не видел ее такой прекрасной, как сейчас, при свете вечерней зари.

— Лара…

Она бросила прутик, шагнула к нему:

— Нет, я не Лара. Разве вы меня не узнаете?

— Не Лара? Значит, все это время… Значит, вы… — Потрясенный внезапной догадкой, он не знал что сказать. И в тот же миг ни с чем не сравнимым ароматом астийского эдельвейса повеяло в воздухе, и разом исчезли все сомнения — перед ним была астийская Нефертити.

Она подошла совсем близко, коснулась рукой его плеча:

— Вы должны наконец узнать, Максим, что я…

Он понял, что сейчас станет ясным все, приготовился услышать что-то совсем невероятное. Но в это время нестерпимо яркий луч ударил ему в глаза. Он отшатнулся в сторону, закрыл лицо руками и… проснулся.

Как?! Снова все сон? И вормалеевская незнакомка, и этот звук, и это странное недомогание, и… разговор с Ларой в читальном зале? Но почему тогда он оказался здесь, на берегу реки? Нет, разговор с Ларой ему не приснился. А дальше?.. Где кончилась явь и начался сон? Все смешалось в голове у Максима.

Он вылез из лодки, с трудом выпрямил затекшую спину. Ночь была на исходе. Небо на востоке заметно посветлело. Звезды гасли. Белесая четвертушка луны недвижно висела над черной рекой. Длинные полосы тумана легли на росистую траву. Максим зябко поежился и, подняв воротник пиджака, побрел к себе в общежитие.

Там все еще спали. Он выпил воды и не раздеваясь лег на кровать. Но спать не хотелось. Что мог значить этот странный сон? Да и сон ли? Он помнил, что запах эдельвейса преследовал его почти до самого отъезда в институт.

Максим встал с кровати, подошел к окну. С соседней койки поднялась голова Михаила:

— Ты где пропадал всю ночь? Тебе письмо на столе.

Максим машинально взял конверт. Писала мать. На листе, вырванном из простой школьной тетради, тесно сгрудились несколько кривых строк, нацарапанных тупым химическим карандашом. Обычно ему писал отец. Тревога стиснула сердце Максима.

«…И сообщаю тебе, что отец при смерти. Врач говорит, долго не протянет. Самое большое — неделю. Приехал бы простился, сынок. Да и сама я из последних сил…»