Идеальная пара, стр. 72

5 июня 1893 года

– Нет, этот никуда не годится. Принеси мне зеленый, – сказал Лангфорд, расстегивая бордовый жилет – уже третий по счету. Сняв жилет, герцог вернул его камердинеру.

Из зеркала на Лангфорда хмуро смотрел мужчина средних лет. Красавцем он не был никогда, но в прежние годы ему было чем похвастаться – всегда тщательно причесанный и с иголочки одетый, он неизменно находился в окружении самых обворожительных дам из высшего общества, которые гроздьями висли на его руках.

Но за пятнадцать лет, прожитых в провинции, он совсем одичал. Его наряды десять лет как вышли из моды Он разучился напомаживать волосы. Более того, разучился обольщать женщин. К обольщению надо было подходить с умом. У мужчины, который на сто процентов уверен в себе, женщины едят с рук. У мужчины, который уверен в себе на восемьдесят процентов, с рук едят только голуби.

И вот этот на восемьдесят процентов уверенный в себе мужчина непонятно с какой стати пригласил миссис Роуленд на чай. Да-да, на чай! Точно говорливая старушка, которой не терпится поживиться сдобными плюшками и свежими сплетнями. Или того хуже: точно сентиментальный слюнтяй, мечтающий повернуть время вспять и скинуть лет тридцать.

Камердинер вернулся с другим жилетом – темно-зеленым, как лесная долина. Лангфорд продел в него руки с твердым намерением остановиться на этом варианте – будь он в нем похож хоть на принца, хоть на лягушку. Он не увидел в зеркале ни того, ни другого, а только озадаченного, смущенного и чуть встревоженного мужчину средних лет, в общем-то неплохо сохранившегося.

Этот подойдет, решил герцог.

Ландо миссис Роуленд остановилось перед особняком Ладлоу-Корт ровно в две минуты шестого. Она сидела под кружевным зонтиком – чопорная и изящная, будто чайная чашка самой королевы. Лангфорду пришелся по душе ее наряд – бледно-голубое утреннее платье с жемчужно-серой отделкой. Ему нравились кремово-пастельные тона – цвета вечной весны, преобладавшие в ее туалетах, но спроси кто-нибудь в веселые деньки его молодости, что он думает о таких оттенках, он назвал бы их скучными.

Герцог сам вышел встретить гостью и подал ей руку без перчатки, помогая выбраться из коляски. Вид у нее был довольный – и вместе с тем несколько растерянный. Вот и хорошо: значит, они на равных.

– Я заходила к вам несколько недель назад, ваша светлость, – проговорила миссис Роуленд. – Вас не было дома.

Они оба прекрасно знали, что он был дома. Но только Лангфорд знал, что он наблюдал за ней из окна верхнего этажа со смешанным чувством раздражения и восхищения.

– Идемте пить чай, – сказал он, предлагая ей опереться на его руку.

По герцогским меркам особняк Ладлоу-Корт был не просто скромным, а прямо-таки убогим. Давным-давно – ему тогда еще не исполнилось и тридцати – Лангфорда пригласили посетить Бленхеймский дворец. Когда это грандиозное сооружение показалось вдалеке, в окне кареты, на Лангфорда нахлынуло гнетущее ощущение собственного убожества – по сравнению с колоссом, который звался родовым гнездом герцогов Мальборо, его поместье казалось домиком скромного викария.

Однако на поверку величественный вид Бленхеймского дворца оказался именно видом, точнее – видимостью. Когда экипаж Лангфорда подъехал поближе, сразу же выяснилось, что, фасад реставрировался очень давно, к тому же – на скорую руку. В самом дворце портьеры обветшали и прохудились, стены почернели из-за неисправных воздуховодов, а потолки почти в каждой комнате были в серых разводах – и это после того, как семья продала знаменитые драгоценности Мальборо, чтобы поправить свои дела! Через два года после его визита седьмой герцог Мальборо обратился в парламент с петицией об отмене майората, чтобы можно было пустить всю обстановку дворца с молотка в уплату семейных долгов.

А вот особняк Ладлоу-Корт, напротив, представлял собой настоящую шкатулку с драгоценностями; это был пусть миниатюрный, зато совершенный образец палладианской архитектуры с четкими, строгими линиями, гармоничными пропорциями и внутренним убранством, которое Лангфорд мог без труда поддерживать в надлежащем состоянии, а по временам даже обновлять.

Но в эту минуту, шагая по просторному холлу и чувствуя, как пальцы миссис Роуленд легонько касаются его руки, Лангфорд задавался вопросом: что она думает о его доме? Да, сейчас ее жилище было размером с охотничий домик, но раньше-то она жила в роскоши! Судя по состоянию, которое оставил ей покойный муж, дом Виктории наверняка превосходил его особнячок и размерами, и новизной, и пышностью обстановки.

– О, вы восстановили террасы, – заметила миссис Роуленд, как только они переступили порог южной гостиной. Окна комнаты выходили на уступчатый склон позади дома, за которым начинался строго распланированный английский сад с небольшим прудиком. – Ее светлость очень из-за них расстраивалась.

– Разве? – Вот и еще одна новость о его матери.

– Да, расстраивалась. Но она решила не трогать их, чтобы не тревожить вашего больного отца, – сказала Виктория. – У нее было золотое сердце.

Лангфорд и сам это понял, но слишком поздно. Высокомерным юнцом он втайне считал мать безвкусно одетой простушкой, у которой не было ни царственных манер, ни шика, подобавших супруге пэра Англии. Он тяготился ее заботливой любовью, словно камнем на шее, и даже не подозревал, что без нее его будет бросать по волнам жизни как щепку.

– Она ничего мне об этом не говорила. – А сам, к сожалению, не мог догадаться, потому что был самовлюбленным болваном.

– Очень красиво, – сказала миссис Роуленд, любуясь из окна пышными золотисто-оранжевыми розами, что цвели вдоль балюстрады. На ее широкополой шляпке тоже красовались розочки, собранные из бледно-голубых лент. – Ей бы понравилось.

– Хотите, выпьем чаю на террасе? – поддавшись внезапному порыву, предложил герцог. – Сейчас чудесная погода.

– Да, с удовольствием, – ответила Виктория с легкой улыбкой.

По распоряжению герцога чайный столик поставили под натянутым тентом, покрыв его белой скатертью и поместив в центр хрустальную вазочку с приглянувшимися Виктории розами.