Время учеников. Выпуск 2, стр. 96
Ну и наконец, последнее произведение сборника, жанр которого точно определить затрудняюсь — то ли это художественная публицистика, то ли публицистическая проза. Короче говоря, эссе. Впрочем, его автор Эдуард Геворкян, один из самых известных фантастов «четвертой волны», увенчанный в этом качестве многими премиями и литературными наградами, автор знаменитой повести «Правила игры без правил» и известного романа «Времена негодяев», будучи профессиональным журналистом, в последние годы уже не раз доказывал, что он большой специалист по испеканию вполне пригодных к употреблению блюд и в жанре публицистики (тем, кто не в курсе, напомню два его предыдущих опуса в этом жанре — «Книги Мертвых» и «Бойцы терракотовой гвардии»). По поводу последнего его произведения с витиеватым, но вполне конкретным названием, мне писать довольно сложно: автор и сам по ходу повествования более чем жестко и умело препарирует собственные замыслы и выворачивает душу перед читателем наизнанку. Причем, что характерно, говорит он во многом о тех же вещах, что и я на протяжении почти всего сборника, — только, разумеется, у Геворкяна на все своя собственная точка зрения, во многом не совпадающая с моей. (Ну и что? Не хватало еще, чтобы все думали, как я!) Поэтому остановлюсь лишь на одном моменте — а именно на реакции составителя сборника, когда он прочитал в рукописи упомянутого сочинителя лихие наскоки в его, составителя, адрес. Да нормальная была реакция, скажу я вам. Слава Богу, с чувством юмора у составителя все в порядке. Разве что сформулировал ворчливо про себя «наш ответ Чемберлену»: мол, тоже мне писатель выискался — вместо того чтобы романы и повести кропать, все больше в жанре критико-публицистики экспериментирует. И даже премии за это получает. Лучше бы за роман засел, который вот уже три года никак закончить не может.
Кстати, хочу обратить ваше внимание на то, как удачно финальное эссе Эдуарда Геворкяна перекликается с открывающим сборник рассказом Василия Щепетнева, тем самым как бы «закольцовывая» книгу. Честное слово, я так не задумывал — это получилось само собой. И мне это нравится.
Андрей Измайлов
СЛЕГАЧ
Глава первая
Тогда иди, Иван, сказал Римайер…
Да, действительно. Пора! Намерения Жилина вполне явственно отражаются у него на лице.
А вознамерился Жилин заставить Римайера умолкнуть.
Манера общения Римайера не годилась никуда. Вел он себя неподобающе. Не подобает коллеге общаться с коллегой в манере «Ты вообще-то ничего, но как спец — НИКАК…».
Высокомерие не изъявлялось, но присутствовало. Как бы помимо Римайера. Как бы самоочевидное. И возрастная разница, а также разница в росте, весе, длиннорукости-длинноногости — не имеет ни малейшего значения при встрече двух коллег, КОЛЛЕГ…
Жилин превосходил старину Рима по всем перечисленным параметрам, но Школу оба они прошли одну и ту же. Так что драться глупо. И не потому, не только потому, не столько потому, что силы равны.
Сила есть — ума не надо… Силы-то равны. Что же касается ума, то здесь Жилин очевидно уступал. Уступал, да. Здесь. И теперь.
Прежний опыт, обретенный в одних… э-э… условиях, абсолютно бесполезен и чаще вреден в других… э-э… условиях.
Потому спец по прибытии — tabula rasa, чистая доска. А вот на то, чтобы исписать ее и при этом не допустить ошибок, — за все про все отпущено тебе, коллега, несколько часов, не больше.
Разумеется, речь не о дисциплинах, так сказать, прикладных.
Разумеется, речь об адаптации в местных условиях — одних ли, других ли, таких ли, сяких ли, разэдаких ли.
И никаких «домашних заготовок» аналитического центра — они там сидят, пишут бумажки и выдумывают, их всех надо гнать к чертовой матери!
И никаких заранее разработанных легенд — это все бред, понимаете?!
И никаких «граждан встречающих» — ничего нового у них для вас нет, ибо предвзятость нежелательна.
Сам и только сам! Вникни в ситуацию, проанализируй, поставь диагноз. Сам и только сам…
Там и тогда Жилин поставил диагноз: Римайер, наверное, спился.
Здесь и сейчас Римайер, не вдаваясь в анамнез, опровергал жилинский диагноз хотя бы тем, что превосходил коллегу на голову. И само обращение «коллега» звучало издевательски. Мол, какой же ты коллега, коллега! Если даже самое идентифицируемое (спился? не спился?) ты осторожно предваряешь в рапорте: НАВЕРНОЕ… Далее и вовсе сплошь лирикоидно: видите ли, резидент обрюзг, резидент пахнет водкой, к резиденту зачастили девки, резидент объясняется путано и неясно… И что из всего этого следует?! Ага!
Ага. Из всего этого следует, что коллега Римайер — подлинный спец. Он, Римайер, не ГЛАЗИТ в предложенных условиях.
А вот ты, Ваня, именно ГЛАЗИШЬ. Там и тогда. Не пьет он, видите ли! Не курит он, видите ли! Не вступает он, видите ли, в случайные связи! Ишь, высоконравственный тип, руссо-туристо, облико-морале (идиот!).
И удовлетворяешься уже тем и только тем, что девушки, внимая твоему балагурству, видите ли, хохочут, дрыгают ногами, сползают под стол, заходятся. И максимум, дозволенный самому себе при даме (даже если она СПОЛЗЛА ПОД СТОЛ!), — «озорная частушка». Нет желания послушать пленочку, Ваня? Нет? А придется:
— Вы тунгус?
— Нет, я русский!
— Жаль. Я всем нашим сказала, что — тунгус. Вот что! А докажите, что вы не тунгус, что — русский! Прямо сейчас!
— Что ж! Кха-кха! Исконннно-русссская чааастушка! Исполняется впервые! Нннепереводимо!.. «Моя милка-некрофилка так и лазит по гробам! По сиреневым…» Нет, дальше совсем непотребно…
— Хватит, хватит! Верю! Ой, ну ваааще! Слушайте, а вы что, некрофил?
…Узнаете? Да, коллега, да. Разумеется, вас писали. Или для вас — не разумеется? Сами-то вы как, Жилин, — хотя бы предположили такую возможность? Нет? Не надо, не надо! Не предположили. И даже не проверились. Конечно, вы болтали сущий вздор именно и только потому, что страховались от возможного «уха»! Исключительно в целях конспирации! Вы у нас молодцом! Столь убедительно разыграть идиота способен только подлинный спец или… идиот, которому ничего не надо разыгрывать. Когда и если вы вернетесь, Непременно в рапорте отметьте: болтал чепуху типа «гы!» в целях скорейшего врастания… Мария почует фальшь, ну да обратного не доказать, даже имея и расшифровку, и непосредственно аудио. Впрочем, не важно…
Римайер отмахнулся столь пренебрежительно, что Жилин на секунду забыл, где он и когда.
— Римайер! — сказал Жилин, угрожающе вздымаясь из глубочайшего кресла. — Меня мог писать только ты, Римайер! А, Римайер?!
В этом «А?!» не было вопроса — мол, ты или все-таки не ты? Ясно — ты.
А было в этом «А?!» требование: теперь объяснись, сукин кот! объяснись поубедительней, иначе плевать на субординацию, на иные условия, на место пребывания.
Впрочем, как раз место пребывания и усмирило. То есть не в смысле — Москва. И не в смысле — явка. В менее глобальном смысле — кресло. Глубочайшее — что да, то да.
Римайер изначально утвердился на откровенно кухонном табурете, простеньком, но крепком. А более в комнате не было ничего. Кроме кресла. И — все. Да! Еще тяжелыесплошные шторы. Теперь все. И правильно! Потенциальному покупателю однокомнатной, зато крупногабаритной квартиры в престижном районе столицы (метро «Аэропорт» — «Сокол») не нужна чья-то прежняя мебель б/у, разве для присесть, оглядеться, с риэлтером обсудить с глазу на глаз то… се… (стул и кресло) и сугубо приватно (шторы).
«Риэлтерская фирма „Этаж — Ltd“ предлагает вашему вниманию широкий спектр…» — далее номера телефонов…
…один из которых хронически занят.
Но если набрать этот номер умеючи, то в трубке отзовутся. И предложат вашему вниманию широкий спектр…
И так далее, и тому подобный белый шум, из которого умеючи вышелушивается информация: что-где-когда.
Старо как мир. Но столь же надежно. Так же старо и надежно, как понятие «явка». Вот и не надо изобретать велосипед. Способ связи — все тот же. Явка — она и есть явка, сколь бы ни подыскивался термин-заменитель.