Дьюма-Ки, стр. 16

v

Следующим вечером я совместил закат с пучками пырея, и яркий оранжевый свет, пробивающийся сквозь зелень, превратил горизонт в лесной пожар. Днём позже я попробовал пальмы, но получилось нехорошо, ещё один штамп — я буквально видел девушек, исполняющих гавайский танец «хула», и слышал треньканье гитар. После этого я поставил на горизонт большую старую раковину стромбиды. Закат полыхал вокруг неё, как корона, и результат, во всяком случае, для моего восприятия, получился невероятно жутким. Эту картину я развернул к стене, думая, что завтра, когда я посмотрю на неё, она потеряет свою силу. Ничего не изменилось. Во всяком случае, для меня.

Я сфотографировал картину цифровой камерой и «прицепил» фотографию к электронному письму. Письмо это положило начало приведённой ниже переписке. Все письма я распечатал и сложил в папку:

Два дня спустя, когда Джек приехал, чтобы спросить, не отвезти ли меня куда, я ответил, что хочу поехать в книжный магазин и купить книгу о творчестве Салмана Дали.

Джек рассмеялся.

— Я думаю, вы говорите о Сальвадоре Дали. Если только речь не о том парне, который попал в беду из-за своей книги. Не могу вспомнить название.

— «Сатанинские стихи», [29] — без запинки ответил я. Память, она такое выкидывает, не правда ли?

Когда я вернулся с богато иллюстрированной книгой (она обошлась мне в невероятные сто девятнадцать долларов, даже с дисконтной картой сети книжных магазинов «Барнс-и-Нобл»; к счастью, после развода у меня осталось несколько миллионов), на автоответчике мигала надпись: «Получено сообщение». Звонила Илзе, и её сообщение показалось загадочным только при первом прослушивании.

«Мама собирается тебе позвонить, — услышал я. — Я сделала всё, что могла, папуля, напомнила обо всех случаях, когда шла ей навстречу, ещё упрашивала, как могла, и буквально умоляла Лин, так что скажи „да“, хорошо? Скажи „да“. Ради меня».

Я сел, принялся за «Тейбл ток пай», о котором чуть раньше мечтал, но теперь совсем уже и не хотел, затем полистал мою дорогую иллюстрированную книгу и подумал (уверен, оригинальностью моя мысль не отличалась): «Что ж, привет, Дали». Не все картины произвели на меня впечатление. Во многих случаях я сделал вывод, что смотрю на работу талантливого прохвоста, который просто проводил время в своё удовольствие. Однако некоторые репродукции зацепили меня за живое, а несколько — испугали, совсем как моя установленная на горизонт раковина. Тигры, плывущие над откинувшейся назад обнажённой женщиной. Летящая роза. Одна картина, «Лебеди, отражённые в слонах», показалась такой странной, что я едва смог заставить себя посмотреть на неё… но мой взгляд продолжал к ней возвращаться.

Чем я на самом деле занимался, так это ждал телефонного звонка от моей почти-бывшей-жены, приглашения вернуться в Сент-Пол на Рождество и встретить праздник с ней и девочками. В конце концов телефон зазвонил, и когда она сказала: «Я обращаюсь к тебе с этим приглашением, хотя иду против своей воли», — я едва подавил желание отбить этот кручёный мяч ударом за пределы поля: «А я принимаю его, хотя иду против своей воли». Ответил: «Понимаю». Потом спросил: «Как насчёт того, чтобы мне прилететь в канун Рождества?» И когда она ответила: «Очень хорошо», — готовность к борьбе ушла из её голоса. Спор о том, а не провести ли мне с семьёй побольше времени, закончился, даже не начавшись. И идея поездки домой сразу потеряла большую часть своей привлекательности.

«ОТКАПЫВАЙТЕ», — написал Кеймен большими буквами. Я подозревал, что, уехав сейчас, я, наоборот, мог всё зарыть. Нет, на Дьюма-Ки я бы вернулся… но это не означало, что я вновь наткнусь на туже золотую жилу. Прогулки, картины. Одно подпитывало другое. Я не знал, как именно, дай не нуждался в этом знании.

Но Илли. «Скажи „да“. Ради меня». Она знала, что я скажу «да», и не потому, что я всегда отдавал ей предпочтение (думаю, как раз это Лин знала). Просто она всегда довольствовалась столь малым и крайне редко о чём-то просила. И потом, слушая её сообщение, я вспомнил, как в тот день, когда дочери навестили меня на озере Фален, Илли начала плакать, приникнув ко мне и спрашивая, почему всё не может стать, как прежде. «Потому что так не бывает», — думаю, ответиля, но, возможно, пару дней мне казалось, что прежнее всё-таки может вернуться… или некое подобие прежнего. Илзе было девятнадцать, вероятно, она переросла своё последнее детское Рождество, но, возможно, вполне заслужила ещё одно — с семьёй, в которой выросла. И Лин имела право на такое Рождество. Навыков выживания у неё было больше, но она вновь прилетала домой из Франции, и вот это кое о чём мне говорило.

Хорошо, решил я, поеду. Буду паинькой и, само собой, возьму с собой Ребу, на случай, если накатит приступ ярости. Они сходили на нет, но, разумеется, что на Дьюма-Ки могло вызывать ярость, за исключением моей забывчивости или хромоты? Я позвонил в чартерную авиакомпанию, услугами которой пользовался пятнадцать лет, и заказал «Лирджет» на девять утра двадцать четвёртого декабря для перелёта из Сарасоты в международный аэропорт Миннеаполиса-Сент-Пола. Я позвонил Джеку, и тот ответил, что с удовольствием отвезёт меня в «Дол-фин-эвиэйшн» двадцать четвёртого и заберёт двадцать восьмого. А потом, когда я полностью закончил подготовку к отъезду, позвонила Пэм, чтобы сказать, что всё отменяется.

vi

Отец Пэм, отставной военный моряк, в последний год двадцатого столетия вместе с женой перебрался в Палм-Дезерт, штат Калифорния. Они поселились в одном из огороженных стеной коттеджных посёлков, в котором жила одна афроамериканская пара (для соблюдения политкорректности) и четыре еврейские пары (из тех же соображений). Дети и вегетарианцы на территорию не допускались. Жителям полагалось голосовать за республиканцев и заводить маленьких собачек с ошейниками, украшенными стразами, с глупыми глазками и с кличками, которые оканчивались на букву «и». Тэффи? Отлично! Кэсси? Ещё лучше! Рифифи? Полный блеск! У отца Пэм обнаружили рак прямой кишки. Меня это не удивило. Соберите вместе столько белых говнюков, и вы увидите, что это заразная болезнь.

Ничего этого я жене не сказал. Она начала разговор спокойно, а потом расплакалась.

— Ему назначили химиотерапию, но мама говорит, это может означать, что уже появились мекас… месасс… ох, не могу вспомнить это грёбаное слово, говорю совсем как ты! — А потом, всё ещё всхлипывая, но шокированным и смиренным голосом добавила: — Извини, Эдди, как я могла!

— Ничего страшного, — ответил я. — Ты хотела сказать, что у него появились метастазы.

— Да, спасибо. В любом случае этим вечером ему сделают операцию по удалению основной опухоли. — Она вновь заплакала. — Не могу поверить, что такое происходит с моим отцом.

— Ну что ты так разволновалась. Нынче они творят чудеса. Я тому живой пример.

Толи она не считала меня чудом, то ли не хотела это обсуждать.

— В любом случае Рождество здесь отменяется.

— Разумеется.