Дьюма-Ки, стр. 105

v

А потом я стоял в зале вылета «Долфин эвиэшн» и прощался со своими друзьями, целовался, обнимался, жал руки. Мелинда, Рик и Джеймисоны нас уже покинули.

Кэти Грин, королева лечебной физкультуры, поцеловала меня с присущей ей энергичностью.

— Заботься о себе, Эдгар. Я люблю твои картины, но гораздо больше горжусь тем, как ты двигаешься. Потрясающий прогресс. Хотела бы я показать тебя моей последней группе нытиков.

— Очень уж ты строгая, Кэти.

— Совсем и не строгая. — Она вытерла глаза. — По правде говоря, внутри я мягкая — настоящая размазня.

Потом надо мной навис Кеймен.

— Если вам понадобится помощь, незамедлительно связывайтесь со мной.

— Будет исполнено. Тотчас же напишу по известному мне электронному адресу.

Кеймен улыбнулся. Приятно, знаете ли, видеть улыбку Бога.

— Я не думаю, что вы уже пришли в норму, Эдгар. Могу только надеяться, что всё у вас будет хорошо. Никто не заслуживает этого больше, чем вы.

Я его обнял. Одной рукой. И он меня — двумя.

К самолёту я шёл рядом с Пэм. Мы постояли у трапа, пока другие поднимались в салон. Она взялась за мою руку, внимательно посмотрела мне в глаза.

— Я собираюсь поцеловать тебя в щёку, Эдгар. Илли смотрит, и я не хочу, чтобы она неправильно всё истолковала.

Поцеловала, потом добавила:

— Я тревожусь о тебе. Взгляд у тебя какой-то затравленный.

— Элизабет…

Она покачала головой.

— Он был таким и вчера вечером, до того, как она появилась в галерее. Даже когда тебя всё радовало. Этот взгляд… Не знаю… В прошлом я видела его лишь однажды, в девяносто втором, когда казалось, что ты не сможешь погасить кредит и потеряешь свою компанию.

Двигатели выли, горячий ветертрепал её волосы, превращая аккуратно уложенные локоны во что-то более молодое и естественное.

— Могу я кое о чём тебя спросить, Эдди?

— Конечно.

— Ты можешь рисовать где угодно? Или только здесь?

— Думаю, где угодно. Но в других местах и картины будут другими.

Она пристально смотрела на меня. Почти что с мольбой.

— Всё равно перемена может пойти на пользу. Тебе нужно избавиться от этого взгляда. Я не говорю о возвращении в Миннесоту, нужно просто… уехать куда-нибудь ещё. Ты об этом подумаешь?

— Да. — «Но лишь после того, как загляну в красную корзинку для пикника, — добавил про себя я. — И после того, как хотя бы раз побываю на южной оконечности Дьюмы». Я думал, что мне это удастся. Потому что плохо стало Илзе — не мне. Я-то отделался окрашенными красным воспоминаниями о несчастном случае. И фантомным зудом.

— Будь здоров, Эдгар. Я точно не знаю, каким ты стал, но прежнего Эдгара осталось достаточно много, чтобы любить тебя. — Она поднялась на цыпочки в белых сандалиях (несомненно, купленных специально для этой поездки) и вновь поцеловала меня в щетинистую щёку.

— Спасибо, — ответил я. — Спасибо за прошлую ночь.

— Благодарить незачем. Всё было прекрасно.

Она пожала мне руку. Потом поднялась по трапу и скрылась в самолёте.

vi

Я вновь оказался в зале вылета терминала «Дельты». На этот раз без Джека.

— Только ты и я, мисс Булочка. Такое ощущение, что мы засиделись дольше всех.

Тут я заметил, что она плачет, и обнял её.

— Папуля, я так хочу остаться с тобой!

— Возвращайся в колледж, милая. Подготовься к зачёту и сдай на отлично. Скоро мы с тобой увидимся.

Она отпрянула. Озабоченно посмотрела на меня.

— У тебя всё будет хорошо?

— Да. И у тебя всё должно быть хорошо.

— Я постараюсь. Постараюсь. Я вновь обнял её.

— Иди. Зарегистрируйся. Купи журналы. Посмотри Си-эн-эн. Счастливого тебе полёта.

— Хорошо, папуля. Всё было замечательно.

— Ты у меня замечательная.

Она от души чмокнула меня в губы (вероятно, компенсировала тот поцелуй, что придержала её мать) и прошла через раздвижные двери. Один раз обернулась и помахала мне рукой — к тому времени став уже силуэтом за поляризованным стеклом. И как же я жалею, что не разглядел её тогда получше — ведь я видел её в последний раз.

vii

Из Художественного музея Ринглингов я позвонил в два места — в похоронное бюро и на автоответчик «Эль Паласио», а после оставил сообщение для Уайрмана: пообещал вернуться к трём часам и попросил встретить меня у моего дома. И ещё попросил передать Джеку, что тот достаточно взрослый (раз уж имеет право голосовать и ходит на вечеринки с второкурсницами Флоридского университета), чтобы держать мобильник в рабочем состоянии.

Я вернулся на Дьюма-Ки около половины четвёртого, но и автомобиль Джека, и коллекционный серебристый «бенц» Элизабет уже стояли на квадрате потрескавшегося бетона справа от «Розовой громады». Джек и Уайрман сидели на ступеньках и пили чай со льдом. Джек — в том же сером костюме, но уже с привычно растрёпанными волосами и в футболке «Морских дьяволов» под пиджаком. Уайрман — в чёрных джинсах, белой рубашке с расстёгнутым воротником и в сдвинутой на затылок бейсболке.

Я припарковался, вылез из автомобиля и потянулся, чтобы размять больную ногу. Они поднялись, подошли ко мне, ни один не улыбался.

— Все уехали, амиго? — спросил Уайрман.

— Все, кроме моей тёти Джин и дяди Бена, — ответил я. — Они — бывалые халявщики, и возьмут всё, что им пообещали.

Джек улыбнулся, но как-то невесело.

— Такие есть в каждой семье, — заметил он.

— Как ты? — спросил я Уайрмана.

— Если ты насчёт Элизабет, то нормально. Хэдлок говорит, что, возможно, это наилучший вариант, и я готов признать его правоту. А вот её решение оставить мне сто шестьдесят миллионов долларов деньгами, активами и собственностью… — Он покачал головой. — Это уже другое. Может, со временем мне удастся с этим свыкнуться, но сейчас…

— Сейчас что-то происходит.

— Si, senor. И очень странное.

— Что ты рассказал Джеку? Уайрман замялся.

— Вот что я тебе скажу, амиго. Раз начав, трудно определить ту черту, перед которой следует остановиться.

— Он рассказал мне всё, — вмешался Джек. — Во всяком случае, по его мнению. И о том, что вы сделали с его зрением, и о Кэнди Брауне. — Он помолчал. — И о двух девочках, которых вы видели.

— И что ты можешь сказать насчёт Кэнди Брауна?

— Будь моя воля, я бы наградил вас медалью. А жители Сарасоты, вероятно, выделили бы вам персональную платформу во время парада в День памяти погибших в войнах. — Джек сунул руки в карманы. — Но если бы прошлой осенью вы сказали мне, что такое может случиться не только в кинофильмах, но и в реальной жизни, я бы рассмеялся.

— А на прошлой неделе? — спросил я.

Джек задумался. С той стороны «Розовой громады» волны мерно накатывали на берег. Под гостиной и спальней шептались ракушки.

— Нет, — наконец ответил Джек. — Вероятно, смеяться бы не стал. Я с самого начала понял, что вы какой-то особенный, Эдгар. Вы приехали сюда и… — Он сложил ладони, переплёл пальцы. И я подумал, что он прав. Так оно и было. Как переплетённые пальцы обеих рук. И тот факт, что у меня была одна рука, не имел ровно никакого значения.

Во всяком случае, в данном конкретном случае.

— О чём ты говоришь, hermano? [165] Джек пожал плечами.

— Эдгар и Дьюма. Дьюма и Эдгар. Они словно ждали друг друга. — На его лице читалось смущение, но в своих словах он определённо не сомневался.

Я махнул рукой в сторону двери.

— Тогда пошли.

— Сначала расскажи ему, как ты нашёл корзинку, — попросил Уайрман Джека.

Тот пожал плечами.

— Потеть не пришлось; не заняло и двадцати минут. Она стояла на каком-то старом комоде в дальнем конце чердака. На неё падал свет из вентиляционной трубы. Словно она хотела, чтобы её нашли. — Джек посмотрел на Уайрмана, который согласно кивнул. — Потом мы отнесли корзинку вниз и заглянули в неё. Она была чертовски тяжёлая.