Русская семерка, стр. 66
Он был небольшого роста, щуплый, с сутулыми плечами, но ходил широкими тяжелыми шагами. Дойдя до стены, круто поворачивался и шел обратно, ероща волосы. И вдруг резко остановился, словно вспомнив что-то. Внимательно посмотрел на Алексея.
– Ой! Я тебе сейчас что-то покажу – ты ахнешь! Ты Юрку Шалыгина помнишь? Вы ж с ним кореша были, вместе в самоволку бегали в эту деревню… ну как ее? Где твоя Улима жила. Ох, извини, что я при ней, – Павел кивнул на Джуди. – Но это ж дело прошлое. Короче! Ты думаешь, Юрка погиб, да? Смотри! – Павел подошел к самодельному бару, нагнулся и, тяжело напрягшись, приподнял его, сдвинул от стены. Вытащил из кармана складной финский нож, поддел ножом нижнюю планку задней стенки бара, сунул руку в образовавшуюся щель и вытащил пачку перевязанных бечевкой газет. Зубами развязал бечевку, развернул верхнюю газету и с торжеством положил ее на стол перед Алексеем. Это была та же газета «Правда», которую показывали Алексею гебешники в Мытищах, в кабинете секретаря парторганизации его завода. Алексей тотчас узнал ее по заголовку «РУССКИЙ СОЛДАТ – ЖЕРТВА ПРЕСТУПНОЙ ПОЛИТИКИ КПСС».
– Ты вот это читай, вот это! – ликуя и почти крича, Павел перевернул страницу и ткнул пальцем в крупный заголовок «ПЕРЕДАЙТЕ МОЕЙ НЕВЕСТЕ!». – Вот! Читай!
– Я уже читал, – сказал Алексей.
– Ты читал?! – изумился Павел до такой степени, что забыл рот закрыть. – Где??!
– В одном месте. Потому я к тебе и приехал.
– Так ты знаешь, что Юрка жив?!
– Куда мне пойти спать? – поднялась Джуди, чувствуя, что еще минута – и она уснет прямо в кресле.
– Вот в ту комнату, где мальчонку положили! – заторопился Павел и проводил ее в небольшую темную спальню. Там стояли две кровати, широкий трельяж и несколько стульев. Все это было поставлено в беспорядке, как будто всю мебель только что наспех внесли и бросили где попало.
Джуди, не раздеваясь, опустилась на кровать и тут же уснула.
Проснулась она от того, что кто-то громко разговаривал в соседней комнате. Она узнала голоса Алексея и Павла. Перевернувшись на другой бок, она попыталась уснуть снова, но это не получалось, хотя за окном была черная южная ночь. Павел и Алексей разговаривали за стеной слишком громко.
– Когда мы воевали, я думал – ничего нет противнее гор! Я же вырос на Волге, там никаких гор и в помине нет! Так, холмы! Мы с них зимой на санках катались. А когда в Афганистан попал и увидел, как басмачи наших ребят снимают с гор ружьишками своими, возненавидел эти горы лютой ненавистью! А теперь… Теперь я без них жить не могу! – звенел высокий голос Павла. – У нас, когда колонну грузовиков составляют, никто головным ехать не хочет. Потому что головному первая мина и первая пуля! Ну, и трухают ребята! Салаги! Я у них один сверхсрочник. И за бензовозом тоже опасно ехать – если взорвется, несколько машин за ним, как пить дать, – в ошметки! А я не боюсь! Понимаешь, Леха?! Сидит во мне какая-то уверенность, что ни черта со мной не будет! Я уже несколько раз в засады попадал, и ничего! Как заговоренный!
– Ты сплюнь, дурила! Сплюнь три раза! И болтай об этом поменьше! – по-доброму одернул приятеля Алексей и, помолчав, добавил: – И вообще, Павлуша, ну, порисковал ты жизнью, ну, доказал себе, что ты не мразь какая-нибудь, что есть тебе высокая цена, и – баста! Вали отсюда, пока цел! Не хочешь к себе в деревню, поезжай в какой-нибудь город, в Сибирь, начни жить, как нормальный человек! Шоферить везде можно.
– Эх, Леха, неужели ты не понимаешь? Ну, как я могу после всего этого просто жить в каком-то городе, ходить, б…ь, на работу?! Вот там я точно сразу с ума сойду!
– А когда война кончится? Ведь не вечно же она будет? Тогда что будешь делать?
– Ну, это будет не скоро! Наши оттуда с умытым рылом уйти не могут. А афганцы – народ крепкий, ни на какие уступки не пойдут, до конца будут биться! И я их уважаю! – Павел восхищенно присвистнул. – Ты же видел, чем они воюют! Ружьями против танков! Со мной хотя и имеют дело, а смотрят так, словно я – куча навозная! И правильно, кто я в их глазах? Барыга. Одной жопой на двух стульях сижу. Вот какую домину себе отгрохал на этой сраной торговле. Сухарь хоть и подонок, но не жмот – хорошо платит. Но живу один, как волк. Иногда приходит ко мне одна таджичка, аптекарша местная…
– Павел! Ты мне так и не ответил, возьмешь нас в рейс? – прервал его Алексей.
– Ох, Леха, не хочется мне! Ведь ты черт-те куда лезешь! Сам не понимаешь, о чем просишь!
На секунду в комнате стало тихо. Стукнул стакан, поставленный на стеклянный столик, кто-то тяжело зашаркал из угла в угол.
– Мне, Павлуша, жизнь здесь все равно заказана! Ну, год поскрываюсь, два, а потом прихватят и – «вышка»! – задумчиво начал Алексей. – А так хоть дело сделаю: отвезу мальчишку матери, американку домой отправлю.
– А сам? Неужели в Америку поедешь?
– Хрен его знает! Запутался я… – неохотно бросал слова Алексей.
– В американку втюрился, что ли? А она что?
Джуди напряженно подняла голову от подушки, прислушиваясь к ответу Алексея.
– А что она? – невесело рассмеялся он. – Она, брат, американка! У нее ни хера не поймешь! Но мне б ее в целости домой отправить! Как никак, она из-за меня в этот переплет попала! А я – не знаю. В Америку тоже страшно. Чужая страна. Может, Юрку Шалыгина найду, с ним перекантуюсь. Если поможешь…
– Ладно… Хрен с тобой, поедем! Я же счастливый – значит, проскочим! Только как это замастырить? Допустим, я вас на Чикманском повороте подберу – проколю себе шину, чтоб от колонны отстать. Но трое суток в кузове – как пацан это выдержит? Вы двое ладно, не будете ничего жрать – и в сортир ходить не надо. Но пацан? Ему горшок хоть нужен…
– Серега для него снотворные таблетки достал…
– Сухарь – он все предусмотрит, по науке! Небось, у врача консультировался…
Джуди крепко зажмурила глаза. Спать перехотелось. Слова Алексея все еще звучали в ее ушах, и ей почему-то стало так весело, что она несколько раз перевернулась с живота на спину и обратно, пряча лицо в подушку, чтобы заглушить вырывающийся из груди смех.
25
Держа на коленях рюкзак, Алексей расстегнул его и стал доставать пачки денег.
– Пересчитай! – хмуро бросил он Сергею.
– Не волнуйся. Я по виду могу определить, сколько в пачке десяток! – Сергей весело улыбнулся. – Кстати, за детскую метрику – еще два куска. Дешевле, потому что без фотографии.
Алексей мрачно посмотрел на него и, ничего не сказав, достал еще две тысячи. Они расположились в густых зарослях дикого шиповника в пяти метрах от Чикманского поворота горной дороги, о котором Павел говорил ночью Алексею. Муслим, которому час назад дали четверть таблетки снотворного, сладко спал на одном из двух огромных чемоданах с одеждой – контрабандном товаре Сергея.
Дорога была видна из-за густых кустов, только если встать в них в полный рост. Сейчас, на рассвете, она была пуста, лишь стоял, приткнувшись носом в камнях, голубой «Москвич» Сергея с поднятым для маскировки капотом и разбросанными на земле отвертками и гаечными ключами. В глазах любого случайно проезжающего мимо шофера это должно было выглядеть как заурядная мелкая поломка машины в дороге. Но за те двадцать минут, которые они уже провели здесь, никто по дороге не проехал – сразу за Чикманским перевалом начиналась закрытая пограничная зона, никто кроме военных, туда не ездил.
– Павлуша, конечно, от денег отказался?! – сказал Сергей.
– У нас с ним о деньгах и разговора не было…
– Я и говорю – чокнулся парень. Но что-то в этом мистическое есть – уже восемь месяцев из любых передряг целым выходит! Ни царапины!
– Сплюнь! – приказал Алексей.
Сергей охотно сплюнул трижды через плечо, затем аккуратно сложил пачки денег в свой чемоданчик-атташе, широко улыбнулся Джуди:
– Ну, прощайте, американская леди! Простите, если что-то неправильно понял. По русскому обычаю надо на прощанье поцеловаться три раза…