Луна в канун Гомрата, стр. 5
Колин и Сьюзен недолго оставались в пещере. Атмосфера была тревожной, чувствовалось, что у Каделлина на душе больше беспокойства, чем он обнаруживает. Вскоре, после семи часов, они прошли по короткому туннелю, который вел к выходу возле Холлиуэлла. Чародей коснулся скалы жезлом. Скала отворилась.
Утекар проводил ребят до самой фермы, повернув назад только у самых ворот. По пути он все время оглядывался, озирался, вертел головой.
– Что случилось? – спросила Сьюзен. – Что ты все время выглядываешь?
– То, что я надеюсь не увидеть, – сказал Утекар. – Вы разве не заметили, что сегодня вечером лес вовсе не был необитаем? Мы прошли совсем недалеко от Броллачана. Надеюсь, что сейчас он находится на значительном расстоянии от нас.
– А как ты сумел его разглядеть?
– Вы, наверное, знаете, глаза гномов созданы, чтобы видеть в темноте, – сказал Утекар. – Но и вы разглядите его. Если ночь будет темна, как волчья глотка, Броллачан все равно будет чернее ее.
На этом разговор оборвался и дальше они шли молча. Когда они дошли до Хаймост Рэдмэнхей, Сьюзен спросила:
– Утекар, а что это с эльфами? Ты не обижайся, но они раньше казались мне «лучшими» из всех.
– Ха! – сказал Утекар. – Они-то с тобой, конечно, согласились бы. И мало кто стал бы с этим спорить. Однако, ты суди сама. Что можно сказать о лайос-альфарах? Они беспощадны и недоброжелательны, и многое в них для меня необъяснимо.
«А также женщине, которая была в отчаянии»
На расстоянии около полумили от Хаймост Рэдмэнхей, сразу за холмом Клинтон Хилл находится старый, заполненный водой карьер. Некоторые из его склонов представляют собой скальную породу, а остальные покрыты спускающимся к воде лесом. Там поскрипывает сломанная ветряная водокачка, заброшенная тропа ведет в никуда, теряется где-то в зарослях ежевики. При солнечном свете это просто эабытое, заброшенное место. Но после того, как погаснет закат, оно становится мрачным: мрачная темная вода плещется под нахмурившимися скалами, деревья толпой идут на водопой, водокачка презрительно скрипит – темная, никому не нужная, позеленевшая от времени.
– Но тут, по крайней мере, спокойно, – подумала Сьюзен, – а это уже кое-что.
Покоя не было на ферме с тех пор, как они вернулись, посетив Фундиндельв. Колин два дня все рассказывал и рассказывал, не в силах остановиться, а Моссоки, снедаемые тревогой за ребят, хранили тягостное молчание. Они не могли забыть, как дети совсем недавно странным образом были вовлечены в мир волшебства и чародейства, и это взаимопроникновение двух разных миров тревожило их не меньше, чем Каделлина.
И погода не радовала. Было очень тихо, очень сыро и как-то уж слишком тепло для начала зимы.
Однажды Сьюзен захотелось немножко побыть одной, чтобы хоть чуть-чуть отдохнуть душой от домашнего напряжения. После обеда она одна, без Колина отправилась к карьеру. Она долго стояла на краю нависшей над водой скалы, глубоко погруженная в разглядывание резвящихся в воде рыбешек. Понемножечку напряжение последних дней начинало проходить. Вдруг какой-то шорох заставил ее поднять глаза. На другой стороне карьера, у самой воды стоял маленький черный пони.
– Эй, кто ты такой? Что ты там делаешь? Пони тряхнул головой и всхрапнул.
– Ну, иди сюда!
Пони пристально поглядел на Сьюзен бархатными глазами, махнул хвостом, повернулся и скрылся за деревьями.
– Ну, как хочешь… Интересно, который теперь час? Сьюзен поднялась вверх по холму и приблизилась к распаханному полю. Она посвистела, подманивая пони, но никого не было видно.
– Ну, не хочешь – не надо… Ой!
Пони оказался у нее за спиной.
– Ну, как ты меня напугал. Куда ты бегал? Сьюзен ласково потрепала уши лошадке. Это, кажется, понравилось пони. Он поднял голову, положил ее Сьюзен на плечо и закрыл глаза.
– Тихо! Ты меня свалишь!
Она погладила пони, потом нехотя оттолкнула.
– Все. Мне пора идти. Я завтра снова приду. Пони потопал следом.
– Отстань. Тебе нельзя со мной.
Но пони все равно шел за ней, легонько поддевая ее головой и ласково покусывая ухо. Когда она подошла к заборчику и хотела перелезть через него на соседнее поле, пони вдруг встал между нею и забором и оттолкнул ее в сторону.
– Чего тебе? Толчок.
– Мне нечего тебе дать. Толчок.
– Ну что? Что? Снова толчок.
– Ты хочешь, чтобы я села верхом? Да? Ну, стой смирно. Хороший, хороший. Ну и длиннющая же у тебя спина. Стой! Стой!
В тот самый момент, как Сьюзен оказалась верхом, пони резко повернулся и в полный галоп поскакал назад, к карьеру. Сьюзен вцепилась в гриву обеими руками.
– Эй! Тпр-ру!
Они неслись прямо к колючей проволоке, которая огораживала скалу, нависшую над самым глубоким местом карьера.
– Нет! Не хочу! Стой!
Пони повернул голову и поглядел на Сьюзен. Его покрытые пеной губы скривились в ухмылке, глаза перестали быть бархатными, в середине черного зрачка мерцало красное пламя.
– Нет! – взвизгнула Сьюзен.
Но они неслись все быстрее и быстрее. Край скалы прочертил жесткую линию на небе. Сьюзен попыталась спрыгнуть на ходу, но пальцы ее запутались в гриве, а ноги свело судорогой и прижало к ребрам животного.
– Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!
Пони медленно взвился над проволокой и, перелетев через скалу, ринулся в воду. Всплеск эхом отразился от скалистых стен карьера, по воде пошли пузыри. И все звуки замерли под тяжелым вечерним небом.
– Я не собираюсь больше ждать, – сказала Бесс. – Пусть Сьюзен сама себе подогревает чай.
– Давайте, – рассудил Гаутер. – Кое-что еще надо успеть до дождя. Скоро польет, туча вон, она – близко.
– И хорошо, – заметила Бесс. – А то целый день дышать нечем. Сьюзен не сказала, она надолго?
– Нет, – сказал Колин, – но ты ее знаешь. И тем более, у нее нет с собой часов.
Они сели к столу и ели молча. Единственное, что было слышно, это дыхание Бесс и Гаутера, тиканье будильника и идиотское жужжание забравшихся в дом осенних мух, которые все кружили и кружили под потолочными балками. Небо темнело, воздух давил на людей в доме, как будто они были яблоки в соковыжималке.
– Точно. Сейчас разразится, – сказал Гаутер. – Сьюзен лучше бы идти домой, если она не хочет промокнуть до костей. Пора бы уж и прийти. Куда она собиралась, Колин? Эй, что такое?
Скэмп, лэрчер семейства Моссок, вдруг поднял дикий лай где-то недалеко от дома. Гаутер высунулся в окно.
– Замолчи! Хватит! Так о чем это я? А-а, Сьюзен. Ты не знаешь, куда она пошла?
– Она сказала, что пойдет к карьеру, потому что там покой и тишина. Она еще сказала, что я действую ей на нервы.
– Что? К Хэйманскому Карьеру? Что ж ты не сказал раньше, Колин! Там опасно… О, шут дери эту собаку! Скэмп! Замолчи! Слышишь?
– О-ой! – всплеснула руками Бесс. – Что с тобой стряслось? Где ты была?
На пороге стояла Сьюзен, бледная, с ошалелым лицом. Волосы ее были выпачканы илом, возле ног натекла лужа.
– Этот проклятый карьер! – завопил Гаутер. – Она же туда свалилась! Что ты себе думала, Сьюзен? Как можно туда ходить одной!
– Ванну и – в постель, – сказала Бесс. – Потом разберемся, что к чему.
Она схватила Сьюзен за руку и потащила вон из комнаты.
– Господь знает, что с ней приключилось, – пробормотала она, через полчаса спустившись в столовую. – В волосах – полно песку и водорослей. Но я из нее ни слова не смогла вытянуть. Она точно свихнулась. Может, поспит и обойдется. Я положила ей в постель пару грелок. Кажется она засыпает.
Буря грохотала над домом, ветер гулял по комнатам, и парафиновые лампы гудели. Гроза разразилась вскоре после заката и разрядила воздух. Дом теперь стал опять убежищем, а не тюрьмой.
Когда тревога по поводу Сьюзен немного поутихла, Колин решил провести вечер над своей любимой книгой.