Пляж, стр. 62

— А…

— Но, может, он идет на поправку… Он ест то, что я приношу.

— Все-таки сдвиг. Правда, это не так уж много.

Франсуаза кивнула:

— Да… Бедный Карл… Это совсем немного.

В конце того дня Сэл еще раз поймала меня. Мы с Франсуазой долго сидели на берегу после заката, и Сэл подстерегла меня, когда я уже собирался зайти в дом, чтобы завалиться спать.

— Ты передал мое сообщение? — спросила она.

Я хлопнул себя по лбу:

— Ах, черт. Сэл, оно совершенно выскочило у меня из головы. Мне правда очень жаль. Я забыл, потому что мы говорили о Карле, а потом…

Сэл милостиво кивнула головой:

— Хорошо, хорошо. Я знаю, что произошло, поскольку вечером разговаривала с Этьеном. Похоже, завтра на похоронах много чего придется обсудить, и… Только, пожалуйста, не говори мне, что ты забыл о похоронах.

— Сэл, — возмущенно ответил я, вероятно, переиграв с изображением гнева. — Конечно же нет!

— Да, с тобой нелегко разговаривать… Впрочем, после беседы с Этьеном я внесла в свои планы некоторые изменения. Я решила быть с людьми немного строже, чем планировала раньше… Трудные времена — крутые меры: кажется, так звучит выражение… — Она запнулась. — Похороны в некотором роде сплачивают людей, тебе не кажется, Ричард?

— Возможно, — с сомнением в голосе произнес я.

— Очень даже возможно… В общем, спи спокойно и не мучай себя из-за того, что не передал сообщение.

Я кивнул:

— Не буду.

— Хорошо. Тогда до завтра.

— Пока.

Моше лег спать последним, поэтому он и задул последнюю свечку. Игра «Спокойной ночи, Джон-бой» выглядела сейчас совершенно неуместной, но у меня все же мелькнула мысль попробовать. Мне было интересно, что из этого выйдет. Наверное, мы сможем сыграть в нее, выкрикивая только имена своих друзей, пока какой-нибудь бедняга не окажется вынужденным передать эстафету сторонникам Багза. Наверное, посредниками станут югославки, подумал я, или Сэл.

Потом мои мысли обратились к Франсуазе, — это была целая цепочка мыслей, которые, едва возникнув, завладевали мной практически на неопределенный срок. Неопределенный срок продлился, по меньшей мере, целый час. Именно столько времени я пролежал, бодрствуя, прежде чем понял, что остальные обитатели дома тоже не спят. Открытие оказалось не из приятных. Поскольку в дом совсем не проникал свет, все чувствовали себя в темноте, как в уютном коконе. Парадоксально, но храп и издаваемые людьми во сне звуки лишь усиливали это ощущение, и спящие были отгорожены от вас своим бессознательным.

При отсутствии размеренного дыхания иллюзия кокона исчезала. Исчезала и, что хуже всего, сменялась мучительной головоломкой. Я не спал, потому что думал о Франсуазе, но почему не спали остальные? Мне потребовалось еще полчаса, чтобы догадаться, что причиной было волнение по поводу предстоящих похорон Стена. Через пять минут после того, как я справился с этой головоломкой, я крепко уснул.

Прах в землю

Несмотря на вонь от разлагавшегося трупа Стена, неожиданно ударившую горячей струей в нос, когда его ноги выскользнули из спального мешка, похороны прошли довольно торжественно. Мы все окружили могилу, которую накануне вырыл Жан: она находилась достаточно близко к водопаду, удачно вписываясь в окружающий пейзаж, и одновременно была удалена от источника питьевой воды, не угрожая заразить его. Сэл сказала несколько слов о неизменной преданности Стена лагерю и о том, что всем нам его будет очень не хватать. Грязнуля, как шеф-повар, сказал больше. Он говорил о том, что Стен всегда вылавливал самую крупную рыбу, которая не обязательно была вкуснее мелкой рыбы из лагуны, но в большей степени способствовала наполнению наших желудков. Грязнуля также напомнил, что, хотя Стен и не отличался общительным характером, он всегда был готов влиться в лагерную жизнь при организации футбольного матча и никогда не играл грубо. Последнее замечание вызвало два-три невнятных одобрительных возгласа из толпы.

Никто, казалось, не горевал, пока не начали закапывать могилу. В этот момент заплакали несколько девушек. Особенно Элла; как и все повара, она больше общалась со Стеном, чем остальные. Я понимал причину этих слез: в зрелище сделанного из спального мешка савана, который медленно покрывала земля, было что-то пронзительное. Нельзя было не осознать всю абсолютность исчезновения Стена из этого мира.

Наконец Багз установил деревянное надгробие. К чести для него нужно сказать, что он выполнил отличную резьбу по дереву, сделав вокруг имени Стена и даты небольшие изящные завитушки. Но если придираться, то надо упомянуть об отсутствии на надгробии фамилии Стена и даты его рождения. Проблема заключалась в том, что Христо был не в состоянии ответить на вопросы о Стене, а Карл не хотел разговаривать, и вопросы остались без ответа. Но, может, это было и к лучшему. Фамилия привязывала человека к миру, указывала на дом и семью, поэтому фамилиями в лагере никогда не пользовались и даже не спрашивали их. Если сегодня по какой-то необъяснимой причине мне захочется разыскать кого-нибудь из тех, с кем вместе я жил на пляже, то придется отталкиваться от национальности и постепенно стирающихся в памяти черт лица.

На протяжении всей церемонии меня не покидало любопытство, когда же Сэл заговорит о царившей в лагере напряженности. Я предполагал, что она скажет об этом во время своей надгробной речи, и думаю, она сама собиралась так сделать, но ее намерению, вероятно, помешал запах. Он был отталкивающим. Несмотря на то что мы внимательно слушали Сэл и Грязнулю, все, по-моему, испытали настоящее облегчение, когда земля скрыла под собой прорезь для головы в спальном мешке Стена.

Сэл перешла к вопросу о примирении, когда мы решили, что похороны закончились. Джед уже повернулся, чтобы двинуться в лагерь, — он торопился, поскольку не хотел слишком долго оставлять Христо одного, — но Сэл остановила его.

— Подожди, Джед, — приподнявшись на цыпочки, крикнула она поверх наших голов. — Пусть никто не уходит. Я собираюсь сказать кое-что важное и хочу, чтобы все меня слышали.

Джед нахмурился, но остался на месте. В толпе я заметил еще несколько хмурых и недоумевающих лиц. Я также заметил выжидательное выражение на лицах некоторых сторонников Багза, и, к моему смятению, в них проглядывала самоуверенность. Еще более тревожным был маневр Багза, который подошел и встал справа от Сэл. В обычных обстоятельствах это было бы неудивительным, но, обращаясь к Джеду, Сэл сделала шаг-другой вперед, и Багз последовал за ней, толкнув при этом Кэсси. Я ругал себя за то, что забыл передать сообщение Сэл. «Предупрежденный — значит во всеоружии», — пробормотал я себе под нос, отчего Кити посмотрел на меня.

— О'кей! — Сэл хлопнула в ладоши. — Сначала я хотела бы попросить всех вас сесть, чтобы вы меня видели… и тогда я буду уверена, что помимо похорон есть еще несколько вещей, которые мы можем сделать вместе.

Обмениваясь взглядами, мы расположились на траве. Багз специально сел последним.

Сэл наблюдала за нами, пока мы не расселись, а затем кивнула.

— Если кто-то не догадывается или еще не знает, — начала она, — то поясню, что я собираюсь говорить об атмосфере в лагере. У меня нет иного выбора. Никто больше не хочет этого делать, если не считать нескольких несдержанных выходок.

Здесь, к моему изумлению, она посмотрела на Багза. Но моя реакция не шла ни в какое сравнение с изумлением Багза, а когда я увидел, что его щеки стали пунцовыми, я не удержался от широкой усмешки. Сэл исполнила свое обещание быть справедливой, с одобрением подумал я. И меня вдруг заинтересовало, не существует ли в их отношениях каких-то неизвестных нам разногласий. Я с радостью представил, как упадет авторитет Багза в лагере, если Сэл бросит его. Моя усмешка, однако, исчезла, когда Сэл продолжила свою речь, прямо обращаясь ко мне.