Дочь Голубых гор, стр. 88

Кернуннос быстро наклонился над ней, и она почувствовала на лице его жаркое дыхание.

– Что ты видела во сне? Что? Что?

Она не могла противиться исходившей от него непреодолимой силе.

– Я видела во сне земли, лежащие далеко на западе. На юге. За морями. – Ее голос смягчился, он как будто доносился из морского тумана, он как будто плыл на волнах воспоминаний. – Иберия, – прошептала она. – Альбион. – Ее голос звучал очень тихо и тепло, словно бы напоенный любовью. – Иерне. Зеленый остров на краю мира.

– Вот видишь, – с торжеством вскричал Кернуннос. – Ты и впрямь обладаешь необыкновенным даром. Ты должна вернуться, Эпона, и я научу тебя использовать этот дар на благо нашего племени.

Его настойчивость заставила ее вернуться из далеких земель обратно, в кибитку, и она вдруг ощутила опасность.

– Никогда, – воскликнула она неожиданно громким голосом. – Я не хочу иметь ничего общего с тобой, жрец.

Он уловил отвращение в ее голосе.

– Ты ненавидишь меня, девочка?

Она лежала неподвижно, стараясь вспомнить, каковы были ее первые чувства к Кернунносу.

– Да, – честно ответила она. – С самого начала, всякий раз, когда я смотрела на тебя, у меня было такое чувство, будто в глаза мне швырнули пригоршню песка. Сама не знаю почему.

Жрец вздохнул.

– Может быть, мы были врагами в другой жизни, в другом мире, я чувствую это, но у меня не было времени, чтобы заглянуть в прошлое, посмотреть, как складывался узор наших отношений. А теперь, когда я нуждаюсь в тебе, ты отворачиваешься от меня. – Его голос странно затихал, как будто он постепенно отдалялся. – Наш образ жизни будет разрушен, если мы не будем отстаивать его, Эпона. Наш народ может измениться до неузнаваемости. Ты должна возвратиться. Должна нам помочь… – Возможно, все и должно измениться, – сказала она. – Возможно, настало время для рождения чего-то нового. – За закрытыми веками она вдруг увидела лошадь, свободно скачущую к беспредельному горизонту. Свободно. Преодолевая все препятствия.

Вскрикнув в отчаянии, жрец упал на нее. Он дышал тяжело, как терзаемое жаждой животное, его голос совсем ослаб. Что-то волосатое, похожее на мужскую бороду, коснулось ее горла; она ощутила жаркое прикосновение губ к той артерии, где пульсировала ее жизнь.

Она изо всех сил оттолкнула Кернунноса и громко закричала. Жрец пятился назад, задевая о стоящие горшки и упряжь; Эпона стала искать у себя на поясе нож, и только тогда вспомнила, что оставила оружие вместе с одеждой, когда раздевалась. Она лежала с широко раскрытыми глазами; сердце ее бешено колотилось, губы пересохли, ей показалось, что кто-то прошел мимо и исчез.

– Кернуннос? – спросила она, но так и не получила никакого ответа.

– Эпона, – закричал Кажак, врываясь в кибитку. – Что с тобой? Ты звала на помощь? – Он сграбастал ее в свои мощные объятия и тряс с такой силой, что ее тяжелые распущенные волосы стегали их обоих.

– Со мной все в порядке, только не тряси меня так, – попросила она. – Это был…

– Да?

– Это был сон. Кошмарный сон.

Он отодвинулся и попытался разглядеть впотьмах ее лицо.

– Тебе привиделся волк?

Она не ответила.

Утром они нашли неподалеку одного из людей Потора; он был изуродован, в его горле зияла рваная рана, и только лужица сгустившейся крови свидетельствовала, что этот человек еще совсем недавно был живым.

ГЛАВА 28

Наконец-то Эпона поверила в свою силу. Кернуннос не явился бы к ней так издалека, подвергая себя такому риску, если бы не нуждался в ней так отчаянно. Но даже сила Меняющего Обличье ограничена. Даже на огромном расстоянии от волшебного дома, где, должно быть, сейчас покоится его тело, он не мог долго сохранять свое обличье, не прибегая к жертвоприношению: чтобы поддержать свою жизнь, он вынужден был отнять чужую. И было совершенно очевидно, что ему требуется человеческая кровь. Пока он будет пребывать здесь, возле нее, он постоянно будет брать дань со скифов, избирая для жертвоприношения членов ее племени.

«Это не мое племя. Я кельтская женщина».

И все же из-за нее убивают скифов. Это тяжелая ответственность.

Кажак сказал Потору, что вот уже некоторое время вокруг стада рыщет большой волк, и Потор выразил горячее желание принять участие в охоте на него. Они тщательно обыскали все окрестности, но не нашли волка, Потор так и не смог отомстить за своего брата, чьи останки он увез домой.

Но с глазу на глаз Кажак сказал Эпоне:

– Этот демон загрызет нас всех, одного за другим. Это кара за твое похищение. Можешь ли ты прекратить это своей магией?

Она опустила глаза.

– Нет. Я не знаю, как прекратить это. Только огонь может удержать волка, но ведь огонь можно погасить. – Тут она вспомнила, что, хотя Басл и не убил волка, он нанес ему тяжелую рану. Скифские стрелы не могли причинить никакого вреда этому оборотню, но Басл смог отсечь ему ухо стальным кинжалом, откованным кельтским кузнецом.

– Все время держите под рукой железное оружие, – посоветовала Эпона Кажаку и другим. – Вероятно, только им и можно убить волка.

– Кажак знает лучшее оружие, – проворчал Кажак. – Никто и ничто не может угнаться за лошадью. После того как мы спустились с темных гор, мы скакали так быстро, что волк отстал. Мы сделаем то же самое. Ускачем, оставив этого демона голодать в Море Травы.

По его велению стадо было собрано, и на другое утро, сидя на передках своих кибиток, женщины уже нахлестывали коней, радуясь, что никому из них не придется тащиться на повозке, запряженной волами. Они быстро мчались по степи, на юг, в то время как мужчины, не щадя ни себя, ни скот, гнали домашних животных в том же направлении. Они не останавливались, пока животные не выбились из сил, но в эту ночь никто не видел во сне волка.

– Очень хорошо, – заметил Кажак на следующее утро. – Лошади обгоняют всех врагов. Человек на коне всесилен, Эпона. Всесилен.

Возможно, в стремительном побеге и было их спасение. Если они предельно выкладывались каждый день, их преследователь не поспевал за ними. Но, как только они задерживались на одном месте, чтобы скот мог попастись и отдохнуть, кто-нибудь непременно просыпался в ночи с широко раскрытыми глазами и бьющимся сердцем и говорил, что видел гигантского волка, рыщущего вокруг стоянки.

Когда их пути пересекались с путями других, болтливые женщины взахлеб рассказывали о серебристом волке, дети играли в него, а мужчины иногда даже видели оборотня возле своих кибиток. Громадный волк, каких никогда не видели в степи, не мог не возбудить толков. За ним пробовали охотиться, но ни одна скифская стрела не могла его поразить.

Лето приближалось к концу, начинались сильные грозы, а иногда молотил град. В один темный сырой день люди Кажака проезжали мимо странной гробницы, расположенной на пологом холме, и даже остановились, чтобы воздать ей подобающие почести.

Это был, как уже упоминал Кажак, деревянный дом, где вполне могла бы разместиться целая кельтская семья. По всем четырем его углам были попарно вбиты столбы, а между ними установлены деревянные колеса; на каждом колесе покоилось тело оседланной, взнузданной лошади, ее свисающие ноги казались скачущими. На каждой из них восседал всадник; в его туловище, начиная от шеи, был вбит кол, соединенный с одним из парных столбов. Эта ужасная стража, озирая горизонт пустыми глазницами, охраняла гробницу какого-то князя.

– Отважные молодые люди были задушены, чтобы и после смерти быть со своим повелителем, – заметил Кажак. – Большая честь.

Когда, в торжественном безмолвии, они возобновили путь, Эпона оглянулась, чтобы еще раз посмотреть на разлагающиеся тела людей и лошадей. На некогда великолепной упряжи сверкали серебро и золото, в горитах каждого всадника лежали лук и стрелы, предназначенные для того, чтобы стрелять в некоего неведомого врага. По головам мертвых всадников хлестал дождь, с копыт мертвых лошадей стекали струи воды.