За свои слова ответишь, стр. 48
– Не знаю, – честно признался Толян.
– Но должен же я ему что-то сказать!
– Должен, так и отвечай.
– Я ему сказал, что пойду узнаю. Он ждет толкового ответа.
– Знаешь что, – Толян доверительно положил руку на плечо хирургу, – я сам еще ни в чем не разобрался и вряд ли уже разберусь. Придет Грязнов, к нему и все вопросы.
– Так не получится. Господину Шнайдеру нельзя волноваться, я за его жизнь отвечаю.
– Я же сказал, что умываю руки, – чеканя слова, проговорил Толян и, стараясь не смотреть на сияющие кварцевые лампы, щурясь, склонился над умывальником. Мыл он руки как заправский хирург, регулируя подачу воды локтем.
Глава 11
В подземной клинике сделалось довольно шумно. Хирург никак не хотел успокаиваться. Его можно было понять: в помещение, где стерильность удавалось поддерживать с трудом, нанесли грязь, и, как он понимал, никто убирать ее не собирается. Даже желтые осенние листья и те оказались на кафельном полу. Единственное, чего не рисковали делать здесь Толян с Коляном, так это курить.
Комбат еще не пришел в себя, а Валерий Грязнов стоял возле стола, к которому тот был привязан крепкими кожаными ремнями, и зло ухмылялся.
– Я главврачу буду жаловаться!
– На кого? – сквозь зубы, не оборачиваясь, поинтересовался Грязнов и распрямил спину.
Этот еле заметный жест не ускользнул от глаз хирурга.
Он сразу же почувствовал угрозу, еще пара слов, и ему ответят ударом. Грязнов не любил дискуссий, предпочитая им грубую силу.
– Что такое? – послышался немного ленивый, но все-таки взволнованный женский голос.
В коридоре клиники появилась Анна, жена недавно прооперированного Шнайдера, сам-то он еще был прикован к постели, конечно, не так надежно, как Борис Рублев, но иногда проводок, тянущийся к телу от стимулятора, держит больного на койке куда надежнее, чем веревка или кожаный ремень.
Грязнов пристально посмотрел на хирурга, мол, если не успокоишь сейчас эту дуру, тебе не жить.
– Все хорошо, – с фальшивой лаской в голосе хирург обратился к женщине.
– Но я же вижу, – лень в голосе Анны звучала всегда.
Одни называли это томностью, другие стервозностью, но это была именно лень. Лень что-то делать, лень жить за свой счет.
– Почему эти уроды без халатов? – поинтересовалась она, склонив голову набок и нагло рассматривая Толяна с Коляном.
Сама она была в идеально белом новеньком, ни разу не стиранным халате, наброшенном на плечи, под ним контрастно поблескивали черный свитер и лощеная кожаная юбка, чуть прикрывавшая верхнее обрамление чулок, тоже черных в сеточку. В такой юбке ни присесть, ни нагнуться, только прохаживаться с гордо поднятой головой.
– Вот и я говорю. Почему? – несмело произнес хирург, покосившись на Грязнова.
– В конце концов, мы деньги платим не за то, чтобы нас беспокоили, – напомнила Анна.
Грязнев облизнул и без того влажные губы, подошел к женщине и взял ее за локоть. Он сильно сжал пальцы, хотя, глядя со стороны, можно было подумать, что он лишь прикоснулся к чужой жене, а затем, улыбнувшись, наклонился я прошептал ей в самое ухо:
– Стерва, не ты платишь деньги, а твой боров.
Анна даже не вздрогнула, не покраснела от таких слов, продолжала смотреть холодно и не возражала.
– Дальше, – бесстрастно произнесла она.
– А дальше, сучка, вот что: если еще раз гавкнешь, голову отверну! Здесь я главный, а не твой визгливый пидор в белом халате.
– Пугаешь?
– Нет, предупреждаю.
– Скажи своим кобелям, чтобы выметались отсюда имеете с грязью.
– Тебе не нравятся мои ребята? Я-то, конечно, мог бы сказать тебе, что, если ты не утихомиришься, я моргну им, я они отдерут тебя во все дырки. Но ты, стерва, об этом только и мечтаешь.
– Понятливый, – сквозь зубы процедила Анна, у нее уже просто темнело в глазах от боли, ей казалось, надави Грязнов чуть посильнее, и хрустнет кость предплечья. – Руки убери!
– Не убери, а уберите, – поправил ее Валерий.
– Убе…
Обратиться к нему на «вы» значило со всем согласиться. Анна чуть помедлила, прикидывая свои возможности, и поняла, лучше не дергаться, муж ей теперь не защита.
Во-первых, на воле никто не знает, где он сейчас находится, во-вторых, их отношения не безоблачны, в-третьих, по большому счету, она соучастница преступления, знала ведь, откуда берутся доноры для пересадки.
– Отпустите, – прошептала она.
– И добавь «пожалуйста», – напомнил ей Грязнов.
Закрыв глаза и сжав зубы, она прошептала:
– Пожалуйста… – легкий румянец выступил у нее на щеках.
– Вот так-то. И не надо со мной спорить. Ребята, за дело! Время не ждет, – кивнул Грязнов, заходя в предоперационный зал.
Он был возбужден, как рыбак, понявший, что ему на крючок попалась огромная рыба, о которой он мечтал не первый год. В такие моменты к человеку лучше не подходить, не становиться у него на дороге, он делается в какой-то мере сумасшедшим. Анна это почувствовала быстро, профессия проститутки научила ее разбираться в тонкостях мужских настроений.
Если бы в прошлом к ней на улице подошел Грязнов, с таким же, как сейчас, сумасшедшим блеском в глазах, она бы ни за что не пошла вместе с ним, пусть бы он и сулил ей золотые горы.
– Одержимый, – пробормотала она наконец-то, подобрав подходящее слово, которое само собой всплыло у нее в голове, довольно мудреное для ее лексикона, почерпнутое из школьной программы.
– Другая бы сказала – «козел».
– Но не я.
Молодая женщина нутром чувствовала: место, казавшееся ей до этого абсолютно безопасным, из укрытия может превратиться в тюрьму. До этого ей казалось, что всем в клинике заправляет главврач – Хазаров, а теперь же она поняла, что ошибалась, главный тут все-таки Грязнов.
И неважно, кто в конце концов контролирует деньги, на чье имя оформлены документы владения, главный всегда тот, кто сильнее, кто может произнести простые слова и его невозможно будет ослушаться.
Такие люди в последние годы Кате встречались редко, особенно после того, как она сошлась со Шнайдером. Среди бизнесменов, людей, в общем-то, волевых, редко высказывали вслух свои истинные мысли, желания. Там вес человека определялся толщиной его кошелька, суммой на банковских счетах. Там тоже жили далеко не ангелы, но то был цивилизованный мир, а здесь, в России, еще царил каменный век, когда люди выясняли отношения с помощью каменных топоров и дубин, когда сила, наглость и жестокость вполне могли справиться с законом.
«Нет, вмешиваться я не стану», – подумала женщина.
Но любопытство – великая сила. Она не ушла, а осталась стоять в коридоре, заглядывая через круглое стеклянное окошко в предоперационный зал.
Грязнов прямо в пальто присел на блестящий, сделанный из нержавеющей стали стол и смотрел на Комбата.
– Рублев… – губы его растянулись в улыбке, вроде бы и сентиментальной, какая появляется, стоит человеку вспомнить о далеком прошлом, но в то же время предельно жестокой. – Случайных встреч на этой земле не бывает, Борис Иванович.
Грязнов говорил вслух, к немалому удивлению своих подручных Коляна и Толяна. Обычно своими рассуждениями с ними шеф никогда не делился, предпочитая произносить лишь приказы, теперь же он даже чем-то напоминал размечтавшегося старика, который вспоминает времена собственной молодости, когда и небо было более синим, и вода более мокрой, а женщины помоложе и покрасивее.
– Рублев… Вот же, кто бы мог подумать!
Комбат все еще не пришел в себя, хотя уже и подавал признаки жизни.
– Врачей позвать? – предложил Колян, поняв, что Грязнову важно оставить пленника в живых.
– Нет, – коротко хохотнув, ответил Грязнов, продолжая неотрывно смотреть на Комбата.
– Сдохнет же!
– Этот не сдохнет, в нем девять жизней, а то и больше, скрыто. Дает же Бог некоторым!
А в это время хирург бегал по корпусу, пытаясь отыскать главного врача, чтобы пожаловаться на действия Грязнова, нарушившего порядок в святая святых лечебницы – в подземной клинике. Но, как назло, никто его не видел, никому Марат Иванович Хазаров не попадался на глаза вот уже в течение пары часов, хотя его машина и стояла у крыльца, а на выезде сказали, что он не покидал территорию лечебницы.