Кровавый путь, стр. 35

Лежит на антресолях, пыль собирает, а так окажется в руках у хорошего человека, да и подарок дорогой. В общем, вопрос решен. Интересно, а что Андрюха подарит?" – подумал Комбат.

Рублеву даже и в голову не могло прийти, что подобным выбором подарка занят сейчас и Подберезский. К тому же он тоже хотел выбрать такой подарок, до какого Комбат никак не додумается. Подберезский поехал в самый дорогой охотничий магазин, фирменный из фирменных, где поблескивали вороненой сталью нарезные и гладкоствольные ружья, всевозможные патронташи, ягдташи, ремни, самые разнообразные охотничьи ножи, с клеймами и без, с надписями на полированной стали, с костяными и деревянными ручками, в чехлах и без чехлов.

Поначалу Подберезский хотел купить ружье, но когда он увидел цены, то даже его сердце дрогнуло. Дешевле пятисот долларов ничего приличного не было. Тогда взгляд Андрея Подберезского остановился на огромной витрине, заставленной подзорными трубами, приборами ночного видения, перископами и биноклями.

На его лице появилась благодушная улыбка, он потер рука об руку:

– Какой у вас самый лучший бинокль?

– Самый дорогой или самый лучший? – в жилетке и бабочке продавец быстро подошел к Подберезскому.

– Мне нужен самый лучший.

– А знаете, господин, тот, который самый дорогой, тот и самый лучший, – и он, взяв с витрины большой тяжелый бинокль, подал его Андрею.

– Чей он? – спросил Подберезский.

– Бельгийский, – ответил продавец.

– Точно знаете, что хороший?

– Можете проверить. Можете выйти на улицу и посмотреть. Вы сможете рассмотреть даже кресты и звезды над Кремлем.

Андрей посмотрел на линзы, отливавшие фиолетовым блеском.

– Хорошо, беру.

– А проверять не желаете?

– Нет не буду.

– Он вам для чего нужен?

– Для подарка.

– Дорогой подарок, – заметил продавец.

– Для хорошего друга не жалко. А главное, вещь нужная.

– Ваш друг моряк?

– Нет, мой друг киллер, – с усмешкой ответил Андрей Подберезский.

– Тогда могу предложить и оптический прицел.

– А вот это ему не надо, он предпочитает пользоваться пистолетом. Долго выслеживает, изучает привычки, а затем подходит и стреляет в упор. Два раза. Один раз в сердце, а контрольный – в голову. Пиф-паф – и нет человека!

От подобной шутки продавца немного покоробило. А Подберезский громко расхохотался:

– Да шучу я, шучу. Охотник мой друг, только не на людей, а на медведей, волков, рысей.

– А, тогда понятно. Незаменимая вещь, правда, немного тяжеловатая.

– Он у меня сильный, ему все равно.

– Как вы?

– Похоже.

Рассчитавшись и взяв подарок, Подберезский поехал по делам, предвкушая то, как ему станет завидовать Комбат, увидев бинокль.

«Он-то до такого не додумается, ему и в голову не придет. Купит, наверное, какую-нибудь флягу для Гриши или часы, а на большее фантазии у него не хватит. А вот я привезу бинокль».

То же самое думал, лежа на диване и глядя в потолок, Комбат:

«Купит, наверное, Подберезский, часы подороже с лунным календарем, будто Гриша „месячные“ отсчитывать должен, а на большее у него не хватит фантазии».

Глава 11

Никому в этом мире не хочется признать себя неудачником. И это вполне справедливо. Каждый человек чего-то добился в этом мире, пусть маленького, пусть не всего того, что хотел, но все же. Не был исключением и Аркадий Карпович Петраков.

Как-никак, доктор наук, лауреат государственной премии, кавалер ордена. Но сегодняшняя жизнь распорядилась так, что все прошлые награды как бы не в счет; Можно, конечно, продать орден, выручив за него чуть больше месячной зарплаты. Но разве это деньги? Ими и только ими измерялось теперь в представлении Петракова социальное положение человека. Ему хотелось всего, чем богата жизнь. Он мечтал о повышении по службе, иметь большую зарплату, мечтал об успехе у женщин. И кое-что ему удавалось, если бы не досадный обвал в последние годы. Аркадий Карпович никак не хотел связывать его с тем, что в общем-то, все случившееся закономерно – он состарился, и вина его неуспехов не в том, что развалилось государство под названием «СССР», а в его годах – женщины, деньги, должности – все уплывало сквозь пальцы, как песок, оставив лишь неприятное ощущение сухой грязи на руках.

Катаклизмы, потрясшие и потрясающие до сих пор великую державу, не явились для Аркадия Карповича неожиданными. Как человек умный, он многое предвидел, как человек, посвященный в секреты, о многом знал. Еще на первом этапе перестройки, посоветовавшись с дочерью, он перевел все свои сбережения в валюту.

Тогда сумма в две тысячи долларов казалась астрономической, хотя Петраков и считал, что его крупно надули при обмене. Дочка имела на эти деньги вполне конкретные планы, но Петраков запретил домашним даже вспоминать о них. Деньги лежали в небольшой металлической коробочке с хитроумным замочком, к которому подходил лишь один единственный ключ с замысловато изогнутым язычком.

На что конкретно предназначаются эти деньги Петраков ответить не мог бы. Они давали возможность помечтать. Можно, например, собраться и поехать с женой отдохнуть к морю на две недели.

Минуты две Петраков блаженствовал, но потом находил аргументы против такого решения.

Во-первых, он плохо переносит жару, а во-вторых, жена накупит уйму ненужный вещей. В-третьих, и это был самый сильный аргумент, – по возвращении поймешь, что деньги потрачены, а толку от этого никакого. Загар слез, воспоминания притупились, а дома ничего нового не появилось.

Затем Петраков придумывал новое применение деньгам. Он уже видел в своей квартире новый телевизор, музыкальный центр, стопочку компакт-дисков с классической музыкой, которую обожал и которую уже не мог слушать в сопровождении шипения, вырывавшегося из огромных колонок стереопроигрывателя. Все виниловые диски внуки нещадно исцарапали, используя их, как летательные аппараты внутри квартиры.

Но и от таких перспектив Аркадий Карпович вскоре отказывался. Куда приятнее было поставить шкатулочку на письменный стол, закрыть кабинет на ключ и перебирать, пересчитывать зеленые бумажки, каждый раз убеждаясь, что их не стало меньше и что они до сих пор могут дарить уникальную возможность – мечтать. Но теперь к этим бумажкам, к двадцати новым и не очень, стодолларовым купюрам Петраков неизменно в мыслях добавлял несколько пачек за будущее, еще толком не предложенное ему сотрудничество.

Ему казалось, будь этих денег побольше, он непременно начнет их тратить. А часть прибыли он вложит в какое-нибудь дело, чтобы не испытывать страха перед будущим.

Гардероб со своей одеждой Аркадий Карпович тоже держал в кабинете. Тут висели модные лет десять тому назад костюмы, в картонных коробках стояли надетые раз или два туфли, искрились целлулоидные упаковки венгерских и чешских рубашек времен социализма, сколотых еще не пластиковыми зажимами, а булавками с крупными пластмассовыми головками.

Но то, что раньше свидетельствовало о достатке Петракова, теперь могло быть лишь свидетельством его бедности. Синтетической материей костюма никого не удивишь, лишь вызовешь улыбку.

– «Кремплен», – зло усмехнулся Петраков, – слово-то какое дурацкое! А стоил, как половина телевизора. Нет купить бы тогда более дешевый шерстяной костюм.

И тут в голове промелькнула обидная мысль:

«Да, допустим, меня пригласят на беседу, но в чем я туда пойду? Человеку, одетому в дешевый костюм, никогда не заплатят сполна».

И Петраков тут же решил заняться своим гардеробом. Он даже не прикоснулся к костюму, к рубашке, висевшим в шкафу, даже не открыл зеркальную дверку гардероба. Стал перед ней и вгляделся в свое лицо. Давно, еще во времена работы над секретным проектом, он часто рассматривал свое отражение, считал новые морщинки, появлявшиеся на лбу после бессонных ночей, по большей части вертикальные. Следил за тем, как расширяется сеточка морщинок в уголках глаз, как дряхлеют после каждой пьянки впалые щеки.