Из любви к искусству, стр. 44

Он заметил, что с его нижней губы, прилипнув, свисает незакуренная сигарета, и стал шарить по карманам в поисках зажигалки. Руки у него дрожали так, что он не попадал ими в карманы. «А вот это совсем плохо, – подумал он, вынимая зажигалку. – Нельзя распускаться. Нервничать и сомневаться можно было вчера. Сегодня уже поздно что-то менять. Машина заработала, процесс пошел, и остановить его теперь невозможно. Это такая игра, в которую играют до самого конца или не играют вовсе. Выйти из нее нельзя, и взять тайм-аут тоже не получится, как бы тебе этого ни хотелось. Поэтому нужно взять себя в руки и пройти этот путь от альфы до омеги. Неприятно? Да. Блевать хочется? Да на здоровье, кто тебе мешает! Иди в сортир, вывернись там наизнанку и живи дальше, как ни в чем не бывало. Иначе – арест, следственный изолятор, суд и зона. На долгие, долгие годы. А учитывая способ, которым было совершено убийство, возможно, и на всю оставшуюся жизнь. Как называется это место, где содержатся помилованные смертники? Кажется, остров Огненный или что-то в этом роде. Его однажды показывали по телевизору в назидание таким, как вы, Михаил Александрович…»

Он чиркнул зажигалкой и прикурил сигарету. Сигарета была отечественная, причем из дешевых, и курить ее после «Парламента» было все равно что пытаться поймать кайф, жуя конские яблоки. Кривясь и морщась, Перельман сделал несколько затяжек и стал оглядываться по сторонам, ища пепельницу или что-нибудь, чем можно было бы ее заменить. Перестарался, подумал он с отвращением. Пепельницу можно было бы и не трогать. Попробуй теперь, найди ее в этом бедламе…

Он бросил окурок на пол и растер его подошвой. Чуть больше грязи или чуть меньше – какая разница? Все равно этот кабинет теперь долго будет заперт на ключ, и заходить сюда будут разве что технички да трудовик Бурцев…

В приоткрытую сломанную дверь кто-то осторожно постучал. Перельман вздохнул. Нужно было продолжать ломать комедию, передышка закончилась.

– Войдите, – сказал он и полез в пачку за новой сигаретой.

Глава 10

Варвара всю дорогу нетерпеливо ерзала на сиденье и требовала, чтобы Дорогин ехал быстрее. «Что ты тащишься, как вошь по мокрому месту? – бурно возмущалась она. – Забыл, как включается вторая передача?» Дорогин в ответ только улыбался и качал головой да изредка мягко отстранял Варвару локтем, когда та чересчур рьяно рвалась посмотреть на спидометр. На спидометре было около ста десяти, и Муму считал, что для города этого более чем достаточно: машина неслась по улицам, как управляемый реактивный снаряд, мимо мелькали дома, деревья и автомобили, а прохожие поворачивали вслед удивленные и недовольные лица.

Белкина была в восторге. Она то и дело принималась потирать руки и лихорадочно шелестеть листками блокнота. Диктофон все время был у нее в ладони, и она периодически включала его на воспроизведение и, приложив к уху, слушала запись на минимальной громкости.

– Надыбала что-то интересное? – с деланным безразличием поинтересовался с заднего сиденья Клюев.

Варвара немедленно выключила диктофон и повернулась к нему всем телом.

– Клювик, золотце, – подозрительно ласковым голосом проворковала она, – ты знаешь, как я тебя люблю. Фотографии мне нужны прямо сегодня, и их должно быть много.

– Не вопрос, – ответил Клюев. – Ты меня знаешь, за мной не заржавеет. Только я никак не пойму, зачем тебе это надо. Это же не политика грохнули, а школьного сторожа. Из этой чепухи сенсацию не раздуешь.

– Клювик, солнышко, – еще более ласково сказала Варвара. – Ты отличный фотограф. Позволь мне самой судить, из чего можно раздуть сенсацию, а из чего нельзя. И имей в виду, родной: станешь трепаться в редакции – задушу.

В зеркало заднего вида Дорогину было видно, как Клюев возмущенно пожал плечами, давая понять, что он не трепач и что на него можно целиком положиться.

– И вот еще что, – продолжала Варвара. – Вот эту штуковину тоже надо сфотографировать. – Она передала Клюеву акварельный натюрморт, купленный Дорогиным у учительницы рисования. – Сфотографируешь и сразу же вернешь мне, понял?

– Понял, понял, – проворчал Клюев, разглядывая натюрморт с таким видом, словно был маститым искусствоведом. – Этот, что ли, самовар из музея попятили? Что-то он мне напоминает…

– Самовар он тебе напоминает, – сказала Варвара, с опозданием сообразившая, что фотографию сервиза, которую раздобыл у Яхонтова Дорогин, копировал тоже Клюев. – Самовары все на одно лицо.

– Не скажи, – возразил фотограф. Он развернулся на сиденье боком, вытянул руку и стал разглядывать натюрморт издали, прищурив один глаз как настоящий ценитель. – Самовары, особенно старые, совсем как люди – двух одинаковых не найдешь. А этот я определенно где-то видел…

– Клювик, – сказала Варвара, – замолчи. Не то я задушу тебя прямо сейчас. Ты ошибаешься. Понял?

– Понял, – сказал Клюев, сворачивая натюрморт по старым сгибам и убирая его в кофр. По его голосу чувствовалось, что он действительно понял если не все, то многое.

Варвара прожгла его насквозь внимательным взглядом и удовлетворенно кивнула.

– С меня бутылка, ; – сказала она.

– Виски, – быстро уточнил сообразительный Клюев. – Шотландского.

Варвара крякнула. Дорогин рассмеялся, за что был немедленно удостоен свирепого взгляда.

– Ладно, – сказала Белкина. – Но имей в виду, Клювик, что ты бессовестный вымогатель.

– Ты же журналист, Варвара, – рассудительно заявил Клюев. – Ты должна понимать, что свобода слова стоит дорого. Особенно в наше неспокойное время. Но потом, когда будет можно, ты мне растолкуешь, в чем тут соль?

– Потом ты об этом прочтешь, – пообещала Варвара. – Тебе, как знатоку самоваров, должно понравиться. Ты зачем тормозишь? – напустилась она на Дорогина.

– Приехали, – ответил Муму.

Он поднялся наверх вместе с Белкиной, уверенный, что та заскочит в редакцию лишь на пару минут и сразу же помчится домой дописывать свою статью. Однако он ошибся: оказавшись в редакции, Варвара немедленно утвердилась за своим рабочим столом, разложила бумаги, включила компьютер и, вынув из выдвижного ящика наушники, воткнула шнур в гнездо диктофона.

– Ты что, собираешься работать здесь? – удивился Муму, знавший, что серьезной работой Варвара занимается исключительно в спокойной домашней обстановке.

– Да, – ответила Белкина. – Для разнообразия. Все, что я написала по этому поводу до сих пор, никуда не годится. Кроме того, статью теперь все равно пришлось бы переделывать с самого начала. Зато это будет бомба! А интервью с Яхонтовым я помню почти наизусть. Потом, если понадобится, уточню некоторые реплики. Видишь ли, я поняла, что здесь легче сосредоточиться. Дома все время отвлекаешься: то кофейку попить, то в окно поглазеть, то на диване поваляться…

– Раньше ты была другого мнения, – заметил Сергей. – Тебе что, страшно возвращаться домой?

– Глупости какие, – фыркнула Варвара, но было видно, что вопрос Дорогина угодил в десятку. – Слушай, мне работать надо. Ты извини, конечно…

– Конечно, конечно, – поспешно сказал Муму. – Так я поехал?

– Куда это ты поехал?

В голосе Варвары звучало неподдельное изумление, словно Дорогин и в самом деле был ее личным шофером и вдруг в разгар рабочего дня ни с того ни с сего заявил, что отправляется калымить.

– Домой, – ответил Сергей, пропустив мимо ушей ее начальственный тон. – Или ты хочешь, чтобы я целый день слонялся по вашей редакции?

– Слушай, – сказала Варвара, – не бросай меня, а? Что-то мне не по себе… Поезди со мной хотя бы пару дней. Ну я тебя очень прошу! Я не могу этого объяснить, но мне страшно. Эти бандитские рожи в красной «девятке»… И вообще, история с этим сервизом какая-то темная. Что-то мне не верится, что взяли его случайно. Подростки, которые громят школьные музеи, не занимаются сбором цветного лома. И сторожей они не убивают. Когда я думаю о том, что сделали с этим стариком, меня мороз по коже подирает.