Воздушные змеи, стр. 51
— Франсис?
— Франсис Дюпре. Совсем не похоже на «Исидор Лефковиц»… Подожди… Она порылась в ящике комода и достала две ампулы.
— Уже неделя прошла. Бедняга, наверно, на стены лезет. Но это ему урок. Я взял ампулы.
— Он диабетик. Это инсулин.
— Вы хотите сказать, морфий.
— Что ты хочешь, скоро вот уж четыре года, как он подыхает от страха. Впрочем, он всегда был не очень-то уверен в себе. Скажи ему, я его не забуду, если он не забудет обо мне снова. Пусть даст тебе позвонить.
Она сидела в кресле, расставив ноги, с Чонгом на коленях.
— И дай мне что у тебя в кармане, Людо.
— Что?
— Капсулу с цианом. Если тебя обыщут и найдут её у тебя, это всё равно как если бы ты признался. Не будешь ведь ты глотать циан только потому, что тебя обыскивают. А так всегда есть шанс, что как-нибудь вывернешься.
Я положил свою капсулу с цианистым калием на её ночной столик. У мадам Жюли вдруг стал мечтательный вид.
— Теперь уже недолго, — сказала она. — Я уж ночи не сплю от нетерпения. Было бы слишком глупо попасться в последний момент. — Она рассеянно теребила свою золотую ящерицу. -Если тут слишком запахнет жареным, я выберусь отсюда, присобачу себе куда надо жёлтую звезду и сдамся немцам в Ницце или Канне. Конечно, меня сразу депортируют, но несколько месяцев я продержусь, а тем временем американцы высадятся. Знаешь, как в фильмах про краснокожих, когда в конце всегда появляется кавалерия.
Она засмеялась.
— Янки-дудл-дудл-дэнди… — промурлыкала она. — Что-то в этом роде. Сами немцы в это верят. Кажется, это будет в Па-де-Кале. Хотела бы я это видеть. Так что, если ты попадёшься…
— Будьте спокойны, мадам Жюли. Пусть лучше меня замучат до смерти, чем…
— Да, все так думают. Ладно, увидим. Поезжай.
Через сорок пять минут я был у дома 14 на улице Шан. Я оставил велосипед метрах в ста от дома и взбежал на третий этаж. Я был так взволнован, что первый раз в жизни у меня сделалось выпадение памяти: забыл, направо или налево. Пришлось заново вспомнить весь разговор с мадам Жюли, чтобы восстановить слова: «Третий этаж, направо». Я позвонил.
Дверь открыл тщедушный молодой человек, довольно красивый, в стиле танцора танго, но очень бледный; его большие, обведённые кругами глаза имели тревожное выражение. Он был в пижаме, на шее у него висел маленький крестик.
— Господин Франсис Дюпре?
— Это я. Что вы хотите?
— Я от графини Эстергази. Я вам привёз лекарство. Он оживился:
— Наконец-то… Не меньше недели прошло… Она меня забыла, мерзавка. Дайте мне…
— Мадам… то есть графиня Эстергази… попросила меня позвонить от вас в Париж.
— Пожалуйста, пожалуйста… Телефон там, в спальне… Дайте мне это…
— Месье, я не знаю немецкого. Надо, чтобы вы сами попросили номер…
Он устремился к телефону, вызвал номер и передал мне трубку. Я отдал ему две ампулы морфия, и он побежал в ванную.
Через минуту я услышал голос Лилы:
— Алло?
— Это я…
— Людо! Но как…
— Не оставайся там, где ты сейчас. Уходи немедленно.
— Почему? Что случилось? Георг мне сказал… Я едва мог говорить.
— Сейчас же уходи… Это место засекли… Они будут с минуты на минуту…
— Но куда мне идти? К родителям?
— Нет, только не это… Подожди…
У меня в голове плясали десятки имён и адресов товарищей. Но я знал, что никто не пустит к себе незнакомку без заранее условленного пароля. И может быть, за Лилой уже есть слежка. Я выбрал наименее опасный выход.
— У тебя деньги есть?
— Да, Георг мне дал.
— Брось все вещи и немедленно уходи, не теряя ни секунды. Снимешь комнату в гостинице «Европейская», улица Роллен, четырнадцать, это возле площади Контрэскарп. Сегодня вечером я тебе кого-нибудь пришлю, он спросит Альбертину, а ты назовёшь его Родриго. Повтори.
— Альбертина. Родриго. Но я не могу так уйти, здесь все мои книги до искусству… Я проревел:
— Ты всё бросаешь и уходишь! Повтори.
— Родриго. Альбертина. Людо…
— Уходи!
— Мне чуть не удалось…
— Уходи!
— Я люблю тебя. Я повесил трубку.
Совершенно измотанный и физически, и нравственно, я упал на неубранную постель. Едва я лёг, как из ванной появился Франсис Дюпре. Никогда бы не поверил, что за несколько минут человек может так измениться. Он излучал покой и счастье. В глазах с томными ресницами страха не осталось и следа. Он сел на кровать у меня в ногах, улыбаясь, с дружеским видом,
— Ну как, молодой человек, всё в порядке?
— Всё в порядке.
— Эта Эстергази чертовски хорошая женщина.
— Да. Чертовски хорошая женщина.
— Она всегда была для меня как мать. Знаете, я диабетик, а без инсулина…
— Я понимаю.
— И потом, инсулин бывает разный. Тот, который она мне достаёт, всегда прекрасного качества. Не выпьете бокал шампанского?
Я встал:
— Извините, я тороплюсь.
— Очень жаль, — сказал он. — Вы мне очень симпатичны. Рад буду видеть вас. До скорой встречи.
— До скорой встречи.
— Только скажите ей, чтобы помнила обо мне. Мне нужно лекарство через каждые три дня.
— Я ей скажу. Но я так понял, что вы тоже немного забыли о ней… Он издал смешок.
— Правда, правда. Больше не буду. Я буду чаще давать ей знать о себе. Я уже был на лестнице.
Мне понадобилось несколько часов, чтобы связаться с «Родриго» в Париже и попросить его пойти в гостиницу «Европейская», улица Роллен, 14, и спросить Альбертину.
На следующий вечер мы получили ответ. В гостинице «Европейская» Альбертины не было. Всю субботу и воскресенье наш товарищ Лаланд звонил по телефону, который мне дал фон Тиле. К телефону никто не подходил.
Лила исчезла.
Глава XLII
Несколько дней я не мог добраться до «Старого источника». Весь район был поставлен на ноги: тысячи солдат прочёсывали окрестности в поисках офицера-изменника. Кроме того, я потерял много времени, лихорадочно и безуспешно пытаясь найти Лилу: товарищи рискнули даже пойти на улицу Шазель и расспрашивать соседей. Все захлопнули двери у них перед носом. Только хозяин бистро на углу вспомнил, что видел, как к дому 67 напротив подъезжала полицейская машина, но они как будто никого не нашли и уехали. Я отыскал в бумагах Дюпра парижский адрес Броницких: видимо, его дала ему Лила. Они тоже исчезли.
Мне удалось себя убедить, что вся семья успела укрыться в деревне, у надёжных друзей. В конце концов, Броницкие имели связи среди французской аристократии, а теперь наступило время, когда, несмотря на уверения радио Виши, что «при попытке англосаксов высадиться они будут немедленно отброшены в море», новоявленные подпольщики стали появляться даже среди тех, кто до сих пор мудро держался в стороне.
Итак, я немного успокоился. Если бы с Лилой что-нибудь случилось, гестаповцы Клери первые были бы в курсе дела, и «Франсис Дюпре» не преминул бы известить ту, которая «всегда была для него как мать», как он мне объяснил. Я видел госпожу Эстергази: она явилась в «Прелестный уголок», высокомерная, вся в сером, и прошла мимо, не взглянув на меня; она даже была без пекинеса. Ей нечего было мне сказать — ничего нового.
Так что с каждым днём я всё больше проникался уверенностью, что Лила в безопасности. Не знаю, была ли это настоящая уверенность, — важно то, что она спасала меня от отчаяния. Теперь мне надо было заняться Хансом, найти ему более надёжное убежище и постараться переправить его в Испанию вместе со следующей группой. Я отправился к Субаберу. Я нашёл Геркулеса в очень плохом настроении.
— Никогда ещё боши не лезли всюду с таким остервенением. Нельзя будет даже пошевелиться, пока они не найдут этого типа. Если так будет продолжаться, дело может кончиться полным провалом. Они уже наткнулись на два склада оружия в Веррьере и взяли одного из братьев Солье и их сестру. Остаётся только одно: найти этого боша и отдать им.
У меня перехватило дыхание.
— Суба, ты не можешь этого сделать.