Пожиратели звезд, стр. 47

А между тем происходили некоторые вещи, требовавшие его самого пристального внимания.

Однажды утром она проснулась от глухого гула, доносящегося с улицы. Прибежала горничная, вся в слезах. Едва она успела помочь ей надеть халат, как окно со звоном разбилось: влетел камень, потом – еще один. Возле решетки сада собралась толпа крестьян с ближайшего рынка; они смотрели на ее окна, размахивая кулаками, выкрикивая оскорбления и угрозы, и уже начали бросать камни. Она успокоила горничную, объяснив ей, что это – всего лишь антиамериканская демонстрация, которая вовсе не направлена против нее лично. Она – самая известная в столице фигура, куда более видная, чем посол Соединенных Штатов, поскольку так много сделала для этой страны, и поэтому вполне естественно, что за нее они решили взяться в первую очередь. В определенной степени это было даже лестно. Демонстрацию устроили не под окнами посольства, а возле ее дома. По сути, подлинным представителем США в этой стране была она. Как тут было удержаться от довольной улыбки. Посол просто лопнет от досады. Вскоре приехала полиция и быстро разогнала толпу. И она не вспоминала об этом случае вплоть до того дня, когда начались судебные процессы. Для нее это стало страшным ударом, внезапным и чудовищным событием, заставшим ее врасплох. Она ничего не могла понять. Стараясь умерить народный гнев и успокоить демонстрантов, Хосе приказал бросить в тюрьму несчастного министра просвещения, а затем устроил судебное разбирательство; главным пунктом обвинения стал тот факт, что министр приказал построить новый университет и дворец культуры с концертным залом и театром. По-видимому, это расценивалось как разбазаривание государственных фондов, и его обвиняли в том, что он лишил народ финансовых средств, предоставленных в порядке оказания помощи американской стороной.

Поверженная этим ударом, она в упадке сил вынуждена была надолго слечь в постель. Ей непонятно было, как мог народ оказаться настолько неблагодарным. Она умоляла, чтобы ей позволили выступить в суде в качестве свидетеля, взять ответственность на себя; она и только она была инициатором этих культурных проектов, она же добилась и их осуществления. Но Хосе не разрешил ей выходить из дому. Конечно же, с политической точки зрения он был прав. Нельзя было публично признаваться в том, что американская любовница оказывает на него такое влияние. Министр был приговорен к смертной казни за саботаж и расхищение государственных средств, но в результате вмешательства Межамериканского Альянса его не расстреляли, а лишь отправили посланником в Париж. Демонстрации прекратились, народный гнев улегся. Она не сердилась на них за это. Они не умели ни читать, ни писать и так глубоко погрязли в невежестве, что не способны были понять, как много могут им дать университет и культура, какую роль в будущем их детей и повышении престижа страны за рубежом могут сыграть эти современные здания. Похоже, они даже и не догадывались, что все это спасет их от коммунизма. И она решила работать больше – разъяснять, растолковывать подобные вещи, просвещая их, а потом уже строить. В ближайшем будущем неотложной задачей было создание информационного центра – страна в нем нуждалась больше всего – и обеспечение его образованными специалистами, понимающими психологию народных масс и способными умело подготовить их к тем реформам, о которых так много говорилось.

На сей раз Хосе вел себя действительно очень мило. Хотя перед этим он, против ее воли, едва не нанес ущерб ее необычайной популярности, тем не менее он взял ее с собой в политическое турне по стране, ставшее подлинным триумфом. Главной задачей было развеять таким образом слухи о том, что в горах якобы появились вооруженные группы сопротивления.

Эмигранты старались выдать за политическое движение издревле бытовавший в здешних краях хронический бандитизм.

Они объехали всю страну. Турне оказалось увлекательным и поучительным, она увидела необыкновенные вещи, древние развалины, о существовании которых даже не подозревала.

И была очарована. Никогда еще он не брал ее в официальные поездки. По ночам нередко случалось услышать автоматные очереди: местный обычай – люди здесь имеют обыкновение развлекаться, стреляя в воздух. Но ей от этой ночной стрельбы становилось не по себе, она не могла уснуть – сказывалось потрясение от недавно пережитого. Население встречало их трогательно, с неизменным восторгом: праздники, танцы, подарки. В Терра Фуэнтес был арестован и расстрелян вместе со своей шайкой бандит, терроризировавший население и грабивший людей на дорогах. Поговаривали о том, что в банде состоял и один профессиональный авантюрист, знаменитый революционер, прибывший с Кубы. Она видела, как крестьяне тащили их тела на носилках: бандиты были бородатыми, на всех – береты и что-то вроде военной формы.

И везде, куда бы они не направились, даже в самых отдаленных уголках провинции, всегда был телефон. Телефонные аппараты ей – с гордостью – показывали в первую очередь. Чувствуя иногда усталость или тревогу, при звуке выстрелов в ночи она принималась выдумывать всякие смешные вещи и смотрела на телефон – настоящий американский телефон – благодаря стараниям американских техников он всегда в образцовом состоянии, с ним никогда ничего не случается; она трогала его, поглаживала – почти как живое существо, и засыпала, положив руку на аппарат, ощущая при этом, что сделанное ею не было напрасным и что жизнь ее все-таки стала чем-то значительным.

Глава XV

Шедшая вдоль пропасти каменистая дорога карабкалась среди скал, и на каждом повороте фары «кадиллака» высвечивали глыбы окаменелой черной лавы – шины визжали, из-под них в клубах пыли вылетали мелкие камешки и словно шрапнель били по металлическому корпусу машины; Чарли Кун старался не смотреть вправо – туда, где в нескольких сантиметрах от колес открывалась бездна, в которой в любой момент могла найти свой конец его долгая карьера искателя талантов. Он давно уже не пытался понять, что же происходит. Этот сукин сын Гарсиа, с которым он был хорошо знаком и которому прежде, во время предыдущих поездок сюда, привозил виски и электробритвы, не стал утруждать себя какими-либо объяснениями.

Лишь заорал, что в столице – «события», затем обругал их всех и вместе с остальными запихал его в «кадиллак». Тогда, охваченные ужасом и смятением – мотоциклы ревут, Гарсиа орет не своим голосом, размахивая пистолетом, – а может быть, еще и потому, что инстинктивно сбились в кучу, словно стадо баранов, они все поместились в двух «кадиллаках»: немножко спокойнее, когда все вместе.

Старая индеанка сидела на заднем сиденье рядом с мистером Шелдоном, адвокатом. Маленькая и коренастая – почти квадратная – в неимоверном сером котелке, с дамской сумкой, старательно промасленными черными косичками, наряженная в красно-желто-зелено-голубое платье – в таких индеанки исполняют народные танцы, – она спокойно, с довольным видом жевала листья масталы. О наркотическом действии этого растения Чарли Куну доводилось слышать нередко. Рассказывали, что оно подобно тому, что бывает от мексиканских грибов туонакатль – «божьих грибов», – но подчас оказывается более длительным и куда более стойким. Человек неизменно испытывает радость, ему являются райские видения, он лицезреет богов; индейцы племени цапотек использовали его во время религиозных церемоний, чтобы войти в контакт с богами. Самый настоящий опиум для народа – спасает и от жары и от холода и ничего при этом не стоит. Время от времени миссис Альмайо заливалась счастливым смехом, и стоило подумать о том, что родной сын только что отдал приказ расстрелять ее, как смех этот приобретал оттенок почти что дьявольский. Всякий раз, когда с ней это случалось, мистер Шелдон, адвокат, затравленно косился в ее сторону.

Рядом с шофером сидел маленький господин Манулеско – во тьме время от времени вспыхивали зеленые, белые и красные блестки клоунского костюма; мука на его лице пропиталась потом и превратилась в настоящую гипсовую маску, заостренный колпачок колом стоял на голове. Он развернулся, глядя куда-то назад, и в свете фар следовавшего за ними автомобиля видны были его глаза – полные смертельной тоски и крайнего изумления. Теперь, когда стемнело, вид его действовал на Чарли Куна уже не так угнетающе. Нет зрелища более грустного, чем клоун среди бела дня.