Неумолимый, стр. 46

Если бы только не было так чертовски холодно! Даже сквозь одежду мороз пробирал до костей. Пальцы на ногах мучительно ныли, но это была иная боль, не как тогда, когда вел остальных через снежный ад зимнего бурана, не от усталости. Тогда он согревался при ходьбе, а это лучший способ не дать ногам онеметь от холода.

Никто из его прежних спутников даже не подозревал, чего ему стоило прокладывать путь в такую бурю. В конце ноги у него подкашивались, как у пьяного, Харгита шатало от усталости, а тело ломило от такой боли, что не передашь словами.

Нынешний холод – нечто другое, чем ярость снежного бурана. Ветра нет, воздух чистый и потому особенно холодный: пятнадцать, а то и все двадцать ниже нуля. Губы Харгита потрескались, глаза болели. Он все время сжимал и разжимал пальцы внутри перчаток.

В поле зрения появилась лошадь, и он наблюдал, как она приближалась. Всадника на ней не было.

Харгит всматривался в лес, надеясь заметить какое-либо движение, и подумал было, что увидел скользящую тень среди стволов, но полной уверенности у него не было, и он решил ждать. Здесь у него хорошее укрытие. Он сидел на корточках под стыком двух покрытых льдом валунов, образовавших нечто вроде пещерки, над которой нависал выступ скалы. Никто не смог бы подобраться к нему сзади. Коп должен или появиться прямо перед ним между валунов, или же попробовать добраться до Харгита сверху. Скорее всего, первое: он не захочет выдать себя, возникнув на фоне неба, когда станет карабкаться на скалу. Когда коп появится, Харгит потянет за веревку – тот должен услышать щелчок вылетающей чеки и нырнуть в укрытие – тут граната взорвется, и Харгит будет знать, где коп, а тот не будет знать, где Харгит. И тогда он выстрелит уже наверняка.

Харгит, сидя на корточках, согнул ногу в колене, приготовившись к рывку, и положил ружье поперек бедра. Потом осторожно закусил кончики пальцев правой перчатки, стянул ее с руки и запихнул в карман.

Сталь затвора и спускового крючка была ледяной. Он сомкнул на них руку, всячески стараясь не замечать боль от холода. Поместил указательный палец на спусковой крючок и поднял ружье, уперев левый локоть в согнутое колено и прижав приклад к плечу. Харгит был готов поразить любую цель в пределах видимости.

Он поднял правую руку, ощутив, как натянулась веревка. Это было хорошо: один рывок правой – и он выдернет чеку. Даже не придется снимать палец со спускового крючка.

Харгит ждал. Его дыхание морозным инеем оседало на затворе. Пальцы правой руки щипало от холода, но ничего, подстрелив копа, он сразу же разотрет руку и вновь наденет перчатку.

Он услышал невдалеке стук копыт и начал вглядываться в темноту, ожидая появления копа.

Вашмен полз между камней, согнув руки в локтях и держа ружье на манер пехотинца, но, когда добрался до скал, отложил его в сторону. Если дойдет до стрельбы, то она будет вестись с близкого расстояния, а пистолет для этого более подходящее оружие – им легче манипулировать. Он встал, припав к скале, возвышавшейся над ним, подобно башне, достал служебный револьвер из кобуры и переложил в карман куртки. Затем снял перчатку и взялся за рукоять револьвера внутри подбитого овчиной кармана.

Вашмен медленно пробирался среди камней. Нет, не крался, а шел, пригнувшись, чтобы в случае чего быть готовым к прыжку. Каждый поворот в лабиринте камней являл собой потенциальную засаду, и Вашмен постоянно останавливался, чтобы вглядеться в новые контуры, представшие его взору. Несколько раз он забредал в тупики и вынужден был возвращаться. Наткнувшись на подходящий утес, он забрался туда и осторожно поднял голову, чтобы осмотреться. Его взгляду предстало только хаотическое нагромождение камней. Лошадь двигалась за несколько ярдов от Вашмена; он мог видеть ее уши и луку седла, скользнувшие мимо. Он спустился вниз, обогнул утес и двинулся дальше.

Густые тени, казалось, таили в себе угрозу. Вашмен двигался очень медленно и беззвучно. Эта потеря времени тяготила его, ибо по-прежнему оставался шанс, что Харгита здесь нет вообще, что тот уже на полпути к равнине, пока он, Вашмен, тянет тут резину. Но Харгиту не удалось бы найти лучшего места для засады, и Вашмен полагался на то, что уже изучил характер майора.

Адреналин, попадавший в его вены, заставлял дрожать руки. Вашмен сделал шаг вперед, готовясь обогнуть большую скалу, когда услышал щелчок чеки, вылетевшей из гранаты, и бросился ничком на камни.

От грохота взрыва заломило барабанные перепонки. Осколки попали в скалу над его головой, и его осыпало градом горячих камней.

Вашмен перекатывался, в отчаянии ворочая головой, чтобы хоть краем глаза заметить Харгита, ибо тот наверняка был где-то рядом, ловя его на мушку. Он потянул револьвер из кармана, но тот застрял; Вашмен дергал изо всех сил, пытаясь вытащить оружие, и тут заметил Харгита в глубокой тени в пещерке между двумя валунами: снег отсвечивал белым на его землистого цвета лице, и черное дуло ружья смотрело прямо на Вашмена. Он понял, что не успеет пустить в ход револьвер прежде, чем Харгит убьет его, но решил все же попытаться.

Ствол ружья глядел точно на Вашмена, и он ждал выстрела, напрягшись всем телом, пока его рука, невероятно медленно – так ему казалось – поднимала револьвер. Но Харгит не стрелял. Глаза майора расширились от изумления и страха – он словно отказывался верить происходящему, – и Вашмен пальнул, не целясь. Промах – пуля отрикошетила от скалы, – и ружье дернулось в руке Харгита, но не выстрелило, а Вашмен поднял пистолет на вытянутую руку, нажал на спуск и отчетливо увидел, как отошла пола куртки Харгита, когда его тело содрогнулось от удара пули.

Блестящие от холода глаза Харгита потускнели. Он зашатался, ружье клонилось вниз, Харгит попытался направить ствол на Вашмена – и рухнул на бок, поджав колени.

Вашмен бросился вперед и пинком ноги отшвырнул ружье. Майор бездумно взглянул на полицейского, правая его рука медленно разогнулась. В тусклом свете пальцы казались синими – и тогда Вашмен все понял: этот человек слишком долго сжимал холодную сталь, и пальцы онемели от лютого ночного мороза. Вашмен-то знал, что такое холод, – и это знание дало ему преимущество перед Харгитом, который во всем остальном ему не уступал, и сейчас, склонившись над умирающим, Вашмен произнес неожиданно для себя:

– И все же я больше индеец, чем вы, майор.

Он прочитал изумление в угасающих глазах Харгита. Тот не понял, о чем он говорит.

Затем напряжение спало, и зубы Вашмена застучали, как отбойный молоток.

Глава 12

Фэбээровец считал деньги. Он упаковал их обратно в вещмешки, запечатал пластырем из походной аптечки и поставил свою подпись под цифрой "931 670". Вашмен тоже нацарапал свои инициалы под подписью Вискерса.

Они доставили сюда два мертвых тела – Харгита и Хэнратти, – накрыли их одеялами и дожидались вертолетов. Первый уже прилетел – им было видно, как он, молотя лопастями воздух, подбирается к вершине, чтобы забрать миссис Лэнсфорд и Кита Уолкера. Сейчас они услышали шум винтов другого, и Вискерс, вскочив на ноги, прикрыл глаза от солнца, чтобы разглядеть вертолет. От заросшей кустами низины поднималась легкая дымка – это солнце растапливало лед.

Бараклоу и Барт сидели, скованные наручниками друг с другом, а Бак Стивенс лежал на сложенном одеяле с туго перебинтованным бедром. Вискерс повернулся к Вашмену и сказал:

– Благодарю вас, патрульный. Думаю, вы знаете, за что.

– Не стоит заносить это в анналы.

– Я собираюсь дать вам лестную характеристику в своем отчете. – Это было сказано тоном человека, который может позволить себе широкий жест.

– Не трудитесь выставлять меня слишком уж в розовом свете.

– Но как обойтись без похвалы? Я стольким обязан вам, патрульный. Хотел бы я обладать вашим искусством и знаниями!

"Конечно, ты хотел бы. Вы забрали моих бизонов, мою землю и теперь желаете заполучить мою мудрость". Вашмен подумал это, но не сказал вслух, ибо трудно подыскать верные слова, чтобы выразить такое, особенно человеку, не спавшему столько времени.