Штурмовики идут на цель, стр. 27

Помню свой первый и неудачный вылет ведущим группы.

В пути к району цели самолеты наши растянулись, разбрелись. На цель мы вышли только двое — я и мой ведомый. Пришлось работать за всю группу.

Я понял тогда, как трудно командиру направлять удары, для этого нужно уметь видеть одновременно и небо, и землю. Обстановка меняется в течение каких-то секунд, и ее надо быстро и правильно уяснить, оценить и мгновенно принять решение.

От умения летчика-командира, его опыта, мастерства зависит выполнение поставленной задачи, в известной степени и жизнь подчиненных. А этот опыт и умение организовывать и направлять бой даются не сразу.

Мой первый вылет ведущим группы оказался неудачным. Но он научил меня многому и после я стал хорошо водить группы. Задания командования выполнял непреложно и точно. За время войны моя группа почти не имела потерь в личном составе и технике.

Глава десятая

Жаркое небо Крыма

Гитлеровское командование много писало о неприступности Крыма, предсказывая неудачу советскому наступлению. Крым фашисты действительно превратили в настоящую крепость.

К началу операции советских войск по освобождению Крыма наш полк перебросили поближе к Сивашу на аэродром Крестовка. Как всегда перед крупной операцией, мы тщательно изучали передний край противника, его оборонительные сооружения, узлы сопротивления, а будущие цели аккуратно наносили на карты. С каждым днем их становилось все больше и больше.

Перед началом операции полку было приказано нанести удар по аэродрому Веселое. Снимки его у нас имелись. На них четко просматривались стоянки самолетов. Их было много.

Готовились тщательно. Все взвешивали и обдумывали. Спор возник лишь о путях подхода к аэродрому. Работники штаба предлагали обычный маршрут — с севера через линию фронта. Майор Тюленев, который вел полк, с этим направлением не согласился.

— Думать надо, товарищи, думать! — говорил он. — Пойдем обычным маршрутом с севера и нас встретит мощный огонь зенитной артиллерии, истребители. Внезапного налета не получится. Надо ударить с запада, с тыла. Опыт имеем.

Решение ударить по аэродрому с тыла было принято. Поднимаем самолеты. Линию фронта проходим в стороне. На малой высоте подбираемся к Веселому. Приближаемся к аэродрому, видим, стоят самолеты, их не менее сорока. Зенитки молчат. Обнаружив нас, несколько машин успевают взлететь. Сбрасываем бомбы. Возникли очаги пожаров. В воздухе огромное пламя, раздался необычайной силы взрыв. Видимо, бомба угодила в склад с боеприпасами. Прогремел еще один взрыв. Это лейтенант Заворызгин разбомбил склад горючего. Клубы огня и черного дыма закрыли аэродром.

Не повезло в этом бою Степану Якимову. Зенитки сбили его самолет. Возвратились мы без Якимова.

О гибели его скорбели все. Особенно переживал потерю друга Ларион Павлов. Всю ночь провел он у своего самолета, а утром на фюзеляже машины появились слова: «Мщу за Степу».

Увидев эту надпись, заместитель командира полка по политчасти майор Голубев сказал мне:

— Послушайте, Гареев, я знаю, вы товарищи с Павловым. Присмотрите за ним: у ярости ни глаз, ни ума нет… Я с ним уже говорил. Поговорите и вы.

— Понимаю, товарищ майор. Потерять летчика можем… Героя!

Голубев оказался проницательным. Безграничная, бесконтрольная ярость действительно порой толкала Павлова на необдуманные действия. Он переставал беречь себя в бою. Особенно волновало нас его стремление остаться в районе боя после ухода группы и штурмовать гитлеровских солдат в одиночку.

Я понимал, что Ларик все больше и больше зарывается в бою, нередко на бреющем полете из пулеметов расстреливает фашистских солдат. Пикирует иногда на одного-двух гитлеровцев.

— Слушай, Ларик, — сказал я ему, — так летать нельзя.

— Не хуже других летаю, — мрачно ответил он.

— Я не о том.

— О чем?

— О том, что мстить врагу нужно умеючи и напрасно не рисковать. Один умный человек сказал: «У ярости ни глаз, ни ума нет». Я понимаю и уважаю твое благородное стремление, но нужно как-то… иначе…

— Что — иначе? Думаешь, собьют?

— По-глупому может все кончиться, вот что обидно.

— А я смерти не боюсь… За Степана гадам всю душу вытрясу. И ты не уговаривай меня. Пока жив — буду мстить.

Долго по-дружески говорил я с Павловым.

К сожалению, дав мне слово прекратить лихаческие трюки мести, Ларион не остепенился. В одном бою, расстреливая фашистскую пехоту, он был сбит и погиб.

В тот день полк штурмовал передний край противника. Я видел, как носился самолет Павлова над окопами врага, бил из пушек и пулеметов, чуть ли не рубил солдат винтом.

Были, конечно, среди нас и такие товарищи, которые утверждали, что Павлов поступал правильно; он мстил за смерть друга. Рискуя жизнью, он уничтожил не один десяток фашистов.

В смерти Павлова я до сих пор чувствую себя виноватым: не смог убедить, найти к его взбунтовавшейся душе нужный ключ. Это чувство испытывали все его товарищи. И долго, умно беседовал с нами наш замполит Голубев. Он говорил о дисциплине летчика в бою, о воспитании мужества, умении беспрекословно и точно выполнять уставные требования. Действия летчика всегда должны быть благоразумными, говорил он.

8 апреля 1944 года, раньше, чем из-за горизонта выглянуло солнце, на укрепления фашистов обрушился мощный удар артиллерии и авиации. Операция по освобождению Советского Крыма началась!

Для летчиков настали горячие дни. Они совершали по нескольку вылетов в день, а в темное время суток по врагу наносили свои удары ночные бомбардировщики. Между прочим, многие из них водили те самые девушки, которые когда-то стояли рядом с нами. Мы много слышали об их смелости и дерзости, но встретиться с ними не пришлось.

Мы летали днем, а ночью отдыхали. Наши летчицы находились на другом аэродроме и действовали ночью, а отдыхали днем.

Бои были тяжелыми. Непрерывно поддерживая наземные войска, мы видели, как там, на земле, тысячи и тысячи советских солдат и офицеров совершают свой великий ратный подвиг.

Немцы считали укрепления на Сиваше и Перекопе неприступными. Но стремительного, могучего удара наших войск не выдержали и эти укрепления. Фашисты начали отступать в сторону Севастополя.

В Крыму у гитлеровцев было много техники — артиллерии, в том числе зенитной, самолетов. Без истребителей прикрытия появляться в небе было опасно. Чаще всего на выполнение боевых заданий мы вылетали под прикрытием эскадрильи Героя Советского Союза Амет-Хана Султана.

Слава о подвигах этого летчика гремела по всему фронту. О нем рассказывали истории, похожие на легенды. Наши им восхищались, а гитлеровцы боялись. Заслышав в воздухе его позывные, немецкие радиостанции предупреждали своих летчиков: «Внимание, внимание! В небе Амет-Хан Султан! В небе Амет-Хан Султан!»

Мне очень хотелось с ним встретиться. Однажды такая встреча произошла. Помню, я поздоровался с ним на родном языке. Он оживился, обрадовался.

— Татарин?

— Нет, башкир.

— Ну, здравствуй, кунак!..

Мы разговорились…

Родился Амет-Хан Султан в 1920 году в Алупке в семье крымского татарина. Окончил школу ФЗО и работал подручным мастера в железнодорожном депо. Эта работа его не удовлетворяла: смелый паренек мечтал об авиации. Ему повезло — его приняли в военное авиационное училище. Учился он с упоением и окончил училище с отличной аттестацией.

Летал Амет-Хан Султан мастерски, любил высоту, скорость и всегда наносил точные удары. Слава его началась еще в суровом небе Москвы, когда к ней рвались фашистские полчища. Истребитель Амет-Хана Султана патрулировал небо столицы, и когда к Москве пробрался «юнкере», используя свое преимущество в высоте, Амет-Хан с огромной скоростью устремился на врага. После первой же очереди замолчали хвостовые огневые точки «юнкерса». Разворот, новая атака! Но опытный немецкий летчик маневрирует и уходит из-под удара. Еще атака! И опять — мимо. То же самое произошло и в третий раз!