Штурмовики идут на цель, стр. 22
Вскоре мы снова вернулись на аэродром в район станции Должанской и стали летать на боевые задания. 5 июля 1943 года началась знаменитая битва на Курской дуге. За ходом этой битвы мы следили по сообщениям газет и радио. Особенно волновало нас участие в ней авиации.
Днем мы штурмовали передний край обороны противника и его ближайшие тылы, а по вечерам, собравшись у командного пункта, обменивались новостями.
В эти дни, словно издеваясь над нами, фашисты повадились бомбить станцию Должанскую. Днем в воздухе господствовала наша авиация, поэтому фашистские летчики появлялись в сумерки. Причем действовали одиночными самолетами, через определенные промежутки и всегда в одно и то же время.
— Вот гады, совсем совесть потеряли! Прямо под носом у нас бомбят! — недовольно говорили мы.
— А что сделаешь? Истребители сидят, куда уж нам!
— И все-таки обидно: летчики мы или нет?
— Видит око, да зуб неймет… Совсем как в басне Крылова.
Как-то среди беседующих летчиков оказался командир первой эскадрильи капитан Федор Безуглов.
— Все языки чешете? Бабье занятие. Наше дело не болтать, а бить врага.
— А ты сам попробуй!
— Попробую. Ночью на бомбардировщике летал, слетаю и на Ил-два.
— Не разрешат, капитан! — твердо сказал кто-то.
— Полковой не разрешит?
— И он тоже.
— По-твоему, пусть фрицы продолжают летать?
— А ты сходи-ка к командиру полка.
Командир полка выслушал командира эскадрильи недоверчиво:
— Ночью, говоришь, капитан? Нет, ночью не разрешу. Погибнешь, потом отвечай за тебя. Да и зачем это ребячество: рядом аэродром истребителей. Будет нужно — пошлют их.
На другой день мы пошли в штаб чуть не всем полком. Командир полка долго не соглашался с нашими доводами, но затем сдался:
— Ну, ладно. Но чтоб без фрица не возвращался. Чем перед штабом дивизии оправдываться буду? Понял, капитан?
— Так точно, понял. Без фрица не вернусь!
— Попробуй!..
Одноместный самолет для Безуглова готовили тщательно. Он поднялся в воздух еще до наступления темноты, чтобы встретить «гостя» прямо над нашим аэродромом. На поле вышли все летчики полка.
Безуглов набрал высоту и стал дожидаться команды с земли. Вражеский бомбардировщик появился точно по расписанию. Мы подали сигнал капитану и затаили дыхание.
Через несколько секунд мы увидели обоих. Безуглов сразу же пошел на врага, но тот как ни в чем не бывало летел себе и летел. Скорость у нашего самолета была невысокая, и он стал отставать.
Мы приуныли. Даже стыдно как-то, стало: такую «птицу» упустили!
Вдруг кто-то сказал;
. — Его с высоты надо было брать. Тогда бы не ушел.
— С высоты? И верно. Давай, передавай капитану! Безуглову передали;
— Набирай высоту. Жди. Появится другой. Бей сверху. Капитан закружил над станцией, набирая высоту, а вскоре показался второй бомбардировщик противника. Безуглов заметил его и соколом ринулся на врага с высоты. Удар нашего штурмовика был неотразим. В темном небе хорошо было видно, как короткие пушечные и пулеметные трассы, словно стремительные огненные ножи вонзились в фашистский бомбардировщик. Прочертив небо огромной дымящей кометой, он упал в нескольких километрах от станции. Безуглов спокойно пошел на посадку.
После этого случая гитлеровские самолеты не появлялись над нашим аэродромом.
Капитан Безуглов всегда поражал нас своей храбростью и неистребимой ненавистью к врагу. Казалось, он никого и ничего не боится и всегда живет одной мыслью: поскорее бы ринуться в бой…
В тот вечер он был почему-то грустным. Мы сидели рядом. Чтобы рассеять его невеселое настроение, я стал расспрашивать о ночных полетах и спросил;
— А не страшно было лететь? Темно, и самолет для ночных полетов не оборудован. Непривычно все же.
— Страшно бывает тому, кто боится смерти, — глухо ответил капитан. — Я же ее не боюсь. И если боюсь я иногда чего-то, то только не этого.
— Чего же? — поинтересовался я.
Безуглов некоторое время помолчал, потом тихо сказал;
— Когда я уходил на фронт, жена на прощание сказала: «Умоляю тебя. Только не давайся им живым. Лучше смерть, чем плен». Не знаю, почему, но ее слова не дают мне покоя. Живым я им, конечно, не дамся. Никогда! Только бы, если подобьют, не потерять сознание. Буду биться до конца, чтобы умереть в бою.
Я слушал и в душе был с ним согласен. Мне таких слов не говорили, но я думал с ним одинаково.
В темном августовском небе мерцали крупные звезды. С полей дул свежий ветер и пахло созревающими хлебами. И на миг почудилось, что в мире живут тишина и спокойствие, что война осталась где-то далеко-далеко, и впереди у каждого из нас — самое малое — целое столетие. Но это только казалось так.
Разгромив врага под Курском, советское командование решило двинуть в наступление и фронты, расположенные южнее. Первым здесь выступил Юго-Западный фронт. Через несколько дней заговорили пушки и на Южном фронте, который поддерживала наша 8-я воздушная армия.
«Миус-фронт» клокотал. Наземные войска в трудных, ожесточенных боях упорно взламывали укрепления врага, а мы, штурмовики, помогали им с воздуха. Обозленный поражением под Курском, противник цеплялся за каждую траншею, за каждый окоп и оказывал сильное сопротивление. Бои гремели днем и ночью.
Весь первый день мы работали в интересах пехоты: штурмовали передний край врага, подавляли артиллерийские и минометные батареи, узлы сопротивления, срывали переброску резервов.
На второй день наступления наши войска натолкнулись на мощный узел сопротивления противника. На подавление его были брошены наши штурмовики.
Эскадрилья капитана Безуглова вылетела первой. Подойдя к району цели, с правого пеленга перестроилась в круг и начала штурмовку опорного пункта врага. Все шло хорошо, но вдруг в самолет командира эскадрильи угодил крупнокалиберный зенитный снаряд. Мотор замолчал. Самолет вышел из круга и пошел на снижение.
Ведомый Безуглова лейтенант Василий Копылов сопровождал командира до самой земли. Когда машина капитана приземлилась, он сделал над ней круг и тоже пошел на посадку. Посадил самолет удачно и стал подруливать к подбитой машине командира. Безуглов и его стрелок поняли рискованный маневр Копылова, вылезли из самолета и побежали ему навстречу. Вскоре штурмовик лейтенанта с двумя экипажами на борту развернулся для взлета и стал набирать скорость.
Однако подняться ему не удалось — не хватило нескольких секунд. Стоявшее неподалеку фашистское противотанковое орудие выстрелило почти в упор — и машина остановилась. Снаряд разворотил кабину и ранил Копылова. Но и в этой обстановке Безуглов не растерялся. Видя, что к самолету сбегаются гитлеровцы, он приказал раненому лейтенанту отползти на кукурузное поле, которое подходило близко к самолету, а сам со стрелками-пулеметчиками решил дать врагу бой.
Завязалась перестрелка. Весь свой огонь фашисты сосредоточили по кабине стрелка. Летчика они, видимо, решили взять живым.
Когда пулеметчики были убиты, кончились боеприпасы и пулемет замолчал, капитан Безуглов вышел на крыло самолета и стал ждать, когда гитлеровцы окружат его. А они бежали со всех сторон. Махали руками, что-то орали, показывали на него и смеялись. Их было много, а он стоял перед ними один. Один с пистолетом в побелевшей от напряжения руке…
Из соседней деревни за этим поединком наблюдали женщины. С пригорка им хорошо был виден и подбитый самолет, и стоящий на плоскости летчик. Они кричали;
— Тикай в кукурузу! Тикай, родненький!.. Мабудь, убежишь!
Но капитан продолжал стоять.
Когда фашисты подошли почти вплотную к самолету, Безуглов поднял пистолет. Шесть гитлеровцев нашли свою гибель рядом с безмолвным советским штурмовиком, который до конца защищал отважный капитан.
Последняя пуля пробила его горячее сердце.
Слово, данное любимой жене, он сдержал.
Это был подвиг!
Глава седьмая
Крылья дружбы
Для авиаторов наступили тяжелые дни. Хотя мы и обладали крыльями, угнаться за пехотой было нелегко: не успевали готовить новые аэродромы, и дальность полетов с каждым днем возрастала. В результате резко сократилось число вылетов. Мы еле-еле успевали сделать один полет в день. Бывали и такие случаи — вылетишь на задание с одного аэродрома, а садишься на другой, ближе к фронту. А через пару дней и этот аэродром оказывался слишком далеко в тылу, и мы перекочевывали на новое место.