Звезды Эгера, стр. 121
— Вместе пойдем на тот свет! — ревет кузнец и еще раз взмахивает стофунтовым молотом. Удар превращает шлем турка в лепешку, и только тут кузнец, прижимая руку к животу, опускается на землю, увидев, что противник мертвым упал рядом с мертвецами.
Женщины хватают валяющееся на земле оружие и с неистовыми воплями бросаются на турок. Платки падают у них с головы. Волосы распускаются, юбки развеваются во время схватки. Забывая о женской своей природе, с воем бьются они с турками. Отражать удары саблями они не умеют, поэтому от турок им достается, но и они не остаются в долгу.
— Да здравствуют женщины! — раздался позади них крик Пете.
Увидев, что пламя лижет подпорки помоста, он хватает ведро воды и выливает на огонь.
Пете привел отдохнувший отряд. Сам он тоже обнажает саблю, бросается на акынджи, кошкой вспрыгивает на стену и укладывает его на месте.
Под ударами солдат ряды турок рассыпаются, как мякина, а венгры, расхрабрившись, выскакивают даже за пролом.
Добо в изнеможении опускается на колени. Грудь его бурно вздымается. Он смотрит вниз остановившимся взглядом. С его бороды и сабли каплет кровь.
А разъяренные эгерчане все чаще выскакивают в брешь и, перепрыгивая через мертвецов, бьют турок у подножия башни.
— Назад! — кричит Добо во всю глотку. — Назад!
Но в урагане схватки даже те, кто бьется рядом, не слышат друг друга.
Солдат Ласло Тот замечает бея с красным бархатным знаменем в руках. Он наскакивает на него, в упор стреляет ему в грудь из пищали, затем хватает знамя и, швырнув разряженную пищаль другому турку в глаза, бежит с захваченным знаменем в крепость. Но с пятью его товарищами, выскочившими вместе с ним, расправляются янычары.
Добо видит только, что Вели-бей падает с коня, а победный стяг паши захвачен венгром. Он знаком указывает отдохнувшим солдатам, в каком месте им сражаться, и, затянув окровавленные тряпки на левой руке, мчится вниз, к пролому. Туда уже подоспел Пете. Он спешился и поднес горящую головню к мортире, поставленной у пролома.
Янычары, кинувшиеся спасать знамя, отброшены выстрелом.
— Заряжай! — кричит Добо пушкарю Файриху. — Четверо оставайтесь здесь. Тащите камни и бревна.
И огненный вихрь с новой силой бушует на башнях.
20
Эва осталась с мертвецом одна.
Сперва она в раздумье смотрела на него, потом поднялась с места, надела шлем, нагрудник и поручи.
Погибший юноша был почти одного с нею роста. Она надела его платье. Сабля Балажа показалась ей короткой. Она вошла в комнату Добо и сняла со стены длинную, прямую итальянскую шпагу. Ремень, привязанный к эфесу, надела на запястье, ножны оставила в комнате.
С обнаженной шпагой выбежала Эва из дверей, сама не зная куда. Она помнила только одно: муж ее вместе с Золтаи защищает наружные укрепления. А в какую сторону надо идти от дворца, она не знала.
Солнце уже заходило и сквозь клубящийся дым казалось раскаленным пушечным ядром, повисшим в воздухе.
По чертежу крепости Эва запомнила, что наружные укрепления серпом охватывают «черепаху» с востока.
Солнце закатывалось справа — стало быть, ей надо идти налево.
Навстречу ей, бряцая оружием, бегом бежали десять грязных, измазанных копотью солдат, держа копье на плече. Впереди бежал младший сержант. Они мчались к Казематной башне. Затем, пошатываясь, прошел еще один солдат. По лицу его струилась кровь. Должно быть, он хотел добрести до цирюльников, но, сделав несколько неровных шагов, упал и вытянулся на земле.
Эва подошла, намереваясь поднять его. Но тут же рядом лежали и второй, и третий солдаты. Нельзя было разобрать, мертвы ли они или просто впали в беспамятство. Один из них был старшим сыном эгерского старосты. Эва не раз видела его из окна. В груди юноши торчала стрела.
Со стороны погребов, запыхавшись, бежали женщины, неся на голове деревянные кувшины, а в руках — подойники или ушаты. Они тоже спешили на восточную сторону. Эва направилась вслед за ними.
Пробежав мимо конюшен, женщины исчезли в маленьком, спускавшемся книзу подземелье, где горели два фонаря.
Это были Темные ворота. Они связывали наружные укрепления с внутренней крепостной стеной.
Эва бросилась вдогонку за женщинами.
Пыль и зловонный дым становились все гуще. Все неистовее орали и метались турки и венгры. На валу, на лестницах и помостах — повсюду лежали трупы, по большей части лицом к земле. В одном из мертвецов Эва узнала отца Балинта. Он упал навзничь. Шлема на голове у него не было. Длинная белая борода покраснела от крови. Но рука все еще сжимала саблю.
Эва споткнулась о булаву с длинной рукояткой, схватила ее и ринулась вверх по лестнице. Бой уже переходил в рукопашную схватку. Солдаты, стоя на стенах, сталкивали вниз турок. Какая-то женщина кинула сверху бревно, горящее с одного конца. Другая, размахнувшись, швырнула в турка пылающую крестовину.
С башни выстрелили две пушки подряд.
Эва посмотрела в ту сторону и увидела мужа. Гергей держал в руке дымящийся фитиль и глядел вниз, стараясь установить, куда попало ядро.
На гребне стены осталось пять или шесть турок. Их сшибли оттуда. На мгновение наступило затишье. Солдаты обернулись и крикнули что есть силы:
— Воды! Воды!
Рядом с Эвой громко требовал воды старый воин в шлеме, стоявший на выступе полуразрушенной стены. По лицу его струился кровавый пот, кровь слепила ему глаза.
Эва узнала отца.
Она выхватила кувшин у прибежавшей женщины, протянула ему, помогла держать. Старик жадно припал к кувшину: в нем было старое эгерское вино, а не вода.
Он пил не отрываясь, и вино текло у него по усам. Наконец он отнял кувшин ото рта и глубоко вздохнул.
Эва увидела, что рука у него тлеет и дымится. Да и не удивительно — ведь кисть руки по самое запястье была деревянная. Вероятно, зажглась она от горящей просмоленной соломы, а старик и не заметил этого.
Эва швырнула на землю кубок, булаву и схватила отца за руку. Она знала, где прикреплялась деревяшка. Ловкими пальцами расстегнула она пряжку и бросила деревянную руку на головы туркам.
А старик схватил саблю левой рукой и, высунувшись из башни, стукнул по тростниковому щиту, украшенному медным полумесяцем.
Эва помчалась дальше, к мужу, перескакивая через мертвые тела. То горящий сноп соломы пролетал перед ее глазами, то за спиной ее пули ударялись о стену. А солдаты все пили и пили. Они просили только воды. Даже вода была для них нектаром. Что же говорить о вине! С каждым глотком в них точно вливалась божественная сила.
Среди шума и воплей турок, копошившихся внизу, раздался громкий голос Золтаи:
— Идите, собаки! Идите! В раю Мохамеду привет передавайте!
А в следующий миг он крикнул:
— Спокойной ночи!
Но турок, к которому были обращены эти слова, верно, забыл ответить.
— Илери! Илери! — надрывались ясаулы. — Мы победили! Мы победили!
Новые толпы, новые лестницы, новые вереницы живых взбирались по грудам мертвецов.
— Аллах! Аллах!
Эва нашла наконец Гергея. Он поджег фитиль бочонка, начиненного порохом, и сбросил бочонок с высоты. Затем швырнул наземь шлем, подскочил к какой-то женщине, выхватил у нее кувшин и стал пить так жадно и торопливо, что красное вино стекало по уголкам его губ.
Эва протянула свой жбан какому-то солдату и повернулась, чтобы поднять шлем Гергея. Но только она нагнулась, как вдруг глаза у нее защипало от дыма горящей смолы. Она выпрямилась, протерла глаза, но уже не увидела Гергея.
Оглянулась направо, налево — все солдаты внезапно опустились на корточки.
Снизу, саженях в десяти от стены, раздался залп. Пуля ударила в шлем Эвы, и он треснул.
Эва пошатнулась и не сразу пришла в себя.
Внизу гремела адская музыка, слышался барабанный бой, треск, завыванье труб.
Под стеной какой-то долговязый ясаул пронзительно вопил: