Право первой ночи, стр. 30

«Пигмалион был чудесным скульптором, с великим искусством создавшим из слоновой кости изображение юной девы, казавшейся живой...»

Винни в замешательстве оглянулась на мужчину, дремавшего возле камина. Не она ли с великим искусством создавала из него изображение английского джентльмена?

«И творение его было столь совершенно, что он полюбил ее всем сердцем...»

А ведь Эдвина даже превзошла Пигмалиона и отлично это понимала. Ее творение было не просто совершенно — оно полностью соответствовало ее представлению об идеальном мужчине.

«И Пигмалион воскурил благовония... и совершил жертвоприношение на алтарь Венеры...»

ЧАСТЬ II

ВИННИ

Глава 13

Винни потеряла отца, когда ей едва исполнилось семнадцать. Это произошло через одиннадцать лет после того, как мать оставила их навсегда, чтобы найти свою гибель где-то на краю земли. Она так много путешествовала, что проследить за ее передвижениями не было никакой возможности. Письмо с уведомлением о ее смерти обошло полмира, прежде чем дошло до Винни и ее отца, и они узнали, что леди Сэссингли скончалась от пневмонии то ли в Африке, то ли в Индии, а может, и в Китае.

За воспитанием Винни следила целая плеяда гувернанток и ее отец, целиком поглощенный своими научными изысканиями, несмотря на искреннюю привязанность к дочери. Он был известным лингвистом и успел написать не одну монографию, не считая множества руководств для практических занятий.

Когда Лайонел Боллаш, высочайше титулованный профессор Боллаш, маркиз Сэссингли, единственный сын и наследник герцога Арлеса, внезапно скончался, все ожидали, что его дочь найдет приют у его кузена, Милфорда Ксавье Боллаша, бедного родственника, обладавшего всего лишь правом именоваться лордом.

Каково же было удивление окружающих, когда Ксавье Боллаш, унаследовавший не только маркизат своего кузена, но и все его состояние и поместья, выдворил Эдвину из дома ее отца. Однако на этом ее злоключения не кончились, и на семью обрушился новый удар.

Четвертый герцог Арлес, живой и крепкий старик, на которого могла рассчитывать Эдвина в эти трудные дни, был застигнут грозой в собственном парке и погиб от прямого попадания молнии. Это случилось через три дня после смерти сына. А Ксавье всего за неделю стал не только маркизом Сэссингли, но и герцогом Арлесом, графом Гренневиком, виконтом Бервиком и прочая, и прочая... Эдвина уж и не помнила всех его титулов.

Ксавье не собирался миндальничать с семнадцатилетней Эдвиной и заявил ей прямо:

— Я не буду с тобой возиться, дорогая. Тебе не видать мужа как своих ушей. У тебя нет ни клочка земли. Господь свидетель, ты настоящее чучело. Но и этого мало: ты окончательно уничтожила в себе женшину, переняв у отца идиотское увлечение какой-то никому не известной наукой!

В таком же духе он сообщил Эдвине, что употребил ее приданое с толком: приобрел новую карету с герцогским гербом на дверце, восемь чистокровных рысаков и новую ливрею для кучера.

На прощание Ксавье заявил:

— Лучше бы тебе родиться мужчиной!

Наверное, он забыл, что в таком случае ему не достались бы ни поместье, ни титул.

Но увы, Эдвина была всего лишь девочкой, смешной неуклюжей девочкой, потрясенной столь неожиданной и горькой потерей и вопреки своему отцу и деду до последней минуты верившей в порядочность кузена Ксавье. Она не хотела мириться с реальностью даже тогда, когда Мильтон захлопнул дверцы кареты, направлявшейся к дому его сестры. Боже милостивый, ей пришлось искать приют у сестры своего дворецкого!

Правда, со временем герцог Арлес проявил о ней некоторую заботу, естественно, на свой лад. До министра внутренних дел дошли вести о ее бедственном положении, и Ксавье предписали компенсировать мисс Боллаш разбазаренное им приданое. Вполне понятно, что о возвращении давно проданных земель и потраченных денег не могло быть и речи, и кузен скрепя сердце решил избавиться от единственной части наследства, так и не нашедшего применения — научной, библиотеки профессора Боллаша, а заодно и старого дома маркиза на Найтсбридже, где эта библиотека размещалась.

Мистер Тремор спросил ее, каков он — герцог Арлес? Что еще могла бы она вспомнить, кроме его алчности? Что он был живучим старикашкой? Ему давно перевалило за шестьдесят, когда он получил наследство. Эдвину с детства поражала его способность быть в центре внимания. Он знал всех и вся, он вечно что-то затевал, устраивал званые обеды и приемы. Он постоянно стремился к власти и ко всеобщему обожанию и почти всегда добивался своего.

Эдвина и сама не устояла перед его обаянием. Конечно, центром ее мироздания всегда оставался отец, но и он временами казался ей лишь луной, отражавшей ослепительное сияние кузена Ксавье.

Она умудрилась употребить полученное от отца наследство самым непредсказуемым

образом. Лайонел Боллаш никогда бы и не подумал о том, чтобы извлечь из своих знаний выгоду. Блистательный маркиз Сэссингли, потомок одного из самых влиятельных и богатых семейств в Англии, он не испытывал нужды в деньгах и занимался наукой исключительно ради собственного удовлетворения. Эдвине пришлось самой заботиться о себе, и это стало предметом ее тайной гордости. Она любила свою работу.

Тем не менее она не могла не затаить обиду на Ксавье вкупе с каким-то странным чувством стыда.

Одна из ее первых учениц, знавшая обо всех этих событиях, как-то заметила:

— Ох, пожалуй, так даже лучше! Иногда случается нечто подобное.

Конечно, она хотела утешить Эдвину, но у той ее слова вызвали ужас.

Кому лучше? Уж не значит ли это, что получи Эдвина право выбора — она обрекла бы себя на такие потери?! Чтобы добиться своего? Надеясь, что в итоге это обернется к лучшему?

Да разве может человек в здравом уме пожелать себе такой «удачи»?!

Как это ни странно, но родители той самой студентки были весьма возмущены поступком Ксавье. Его осуждал практически весь свет. Но мало-помалу возмущение утихло. Жизнь пошла своим чередом. Не прошло и года, как по утрам в гостиной у Ксавье снова стали толпиться посетители, вернее, просители, искавшие у него поддержки своим предприятиям. Такие люди никогда не упустят возможности побывать на ежегодном балу.

На том самом балу, где Эдвине побывать так и не довелось: сначала она была слишком юной, а потом вывезти ее в свет стало просто некому. Не собиралась она и наносить визиты своему кузену, тем более что ее вряд ли пустили бы даже на порог. Из-за этого она в какой-то мере чувствовала себя изгоем: маленький жалкий кораблик, выброшенный на мель. Она умела оснастить для большого плавания корабли своих учениц, тогда как ее собственные паруса так и не смогли поймать попутный ветер.

На следующее утро Мик, как всегда, гладко выбрил щеки и нижнюю губу, но не тронул верхнюю. За несколько часов на ней уже успела появиться темная щетина.

Он сполоснул лицо, вытерся полотенцем и посмотрел на себя в зеркало. Темная поросль на верхней губе напоминала грязное пятно. Лучше, когда он выбрит дочиста. Наверное, через несколько дней усы отрастут и он будет выглядеть, как и прежде. Но сейчас на него смотрело его новое лицо, недовольное этой дурацкой губой. Как будто он пил сок и забыл вытереть губы.

Так каким же он хочет быть? Старым или новым?

Мик не мог ответить на этот вопрос и оттого нервничал все сильнее.

Он непременно должен сделать выбор, ведь на свете не может быть двух Миков!

Почему бы просто не избавиться от щетины — да и дело с концом? Сделать так, как нравится Винни. Ведь она пугается всякий раз, стоит напомнить ей о том, что он — существо противоположного пола. Ну что ж, он больше не будет ее пугать. Станет шелковым, самым джентльменским джентльменом из всех. Конечно, все эти ее причуды насчет хорошего тона сплошная чушь, но мало-помалу Мик начинал понимать, что именно заставляет джентльменов играть по их дурацким правилам.