Опрометчивый поступок, стр. 74

Последующие несколько дней они ни разу не оставались наедине. Поднявшись на ночь к себе в комнату, Лидия находила все, что нужно, уже приготовленным, но Роуз там не было. Она видела ее лишь мельком и неизменно ловила взгляд, полный глубокого разочарования. Судя по всему, горничная сберегла секрет хозяйки, но о дружбе речи уже не шло. Дружеское расположение исчезло, словно Лидия была навсегда вычеркнута из списка близких людей. Нетрудно было угадать ход ее мыслей: порядочные девушки так не поступают! Сама Роуз без труда сберегла девственность до законного брака и считала себя вправе порицать хозяйку за слабость нравственных устоев.

Все это неприятно намекало на будущие проблемы с родителями. Мать без колебаний осудила бы Лидию, да и отец скорее всего тоже. Поддержи они дочь – и тень ее опрометчивого поступка неизбежно пала бы на все семейство. Единственным выходом было отмежеваться, осудить ее наравне с другими.

Чем больше Лидия раздумывала, тем беспросветнее казалось будущее. Главное, ей некого было винить. Она сама навлекла все это на свою голову.

Глава 21

За всю неделю Сэм видел Лидию только три раза, не считая того, когда стал свидетелем ее объяснения с Боддингтоном. Позже, в среду, составляя телеграмму министру иностранных дел, он случайно взглянул в окно и увидел, как Лидия спускается в розарий – юная и стройная, в очередном элегантном костюме для стрельбища и с

луком через плечо. На этот раз она была в лиловом и маленькой шапочке в тон костюму. Он с грустным одобрением подумал о том, как много она тренируется. Женщина, влюбленная в полет стрелы.

Их следующая встреча произошла за ужином. В тот же день Сэму предстояло получить назад свой стетсон, но тогда он еще об этом не знал. Впервые они с Лидией оказались за столом на соседних стульях. Он не мог вынести ее усилий быть с ним любезной и в конце концов покинул столовую. Четвертый – и последний – раз это случилось на другой вечер. Сэм провел весь день на охоте с виконтом и как раз снимал в «черной» прихожей свои облепленные грязью сапоги.

Охота проходила на болотах обширной вересковой пустоши. Пора цветения только-только добралась до Йоркшира, и казалось, что на каждый холм и пригорок наброшено пурпурное покрывало. Для виконта Венда это означало в первую очередь обилие дичи. Он весь кипел энергией и так рано будил своих гостей, словно вовсе не нуждался в отдыхе. Для Сэма все выглядело иначе. Местный вереск несколько отличался от дартмурского, и все же он навевал дорогие сердцу воспоминания.

Вересковые пустоши Йоркшира тоже были иными. Болота здесь преобладали над каменистыми россыпями, а вместо скал встречались только округлые холмы. Это была не такая дикая местность. Рано поутру охотники занимали свои места, а слуги устраивали дикий тарарам, выгоняя на них окрестную дичь. В такой охоте было мало азарта: только успевай перезаряжать ружья. Собаки бешено метались по вереску в поисках подстреленных гусей. Сэм неизменно бывал в паре с виконтом. Довольно скоро он заметил определенное сходство Венда с дочерью как в манере держаться, так и в лексиконе. Неудивительно, что у него частенько щемило сердце.

– В это время года здесь все страшно заболочено, – сказал виконт, наклоняясь стянуть с ног сапоги. – Вересковые пустоши, словно губка, втягивают в себя всю зимнюю влагу.

Что-то заставило Сэма поднять голову. В дверях, глядя на него, стояла Лидия. Взгляды их встретились и какое-то время оставались прикованными друг к другу. Казалось, Лидия хочет что-то сказать, но не решается. У нее был встревоженный, почти несчастный вид. Очевидно, каждая встреча с ним была для нее мучительной. Сэм чуть не бросился прочь, но виконт, продолжая говорить, дружески взял его за плечо. Странное дело: чем более натянутыми становились его отношения с дочерью, тем больше он сближался с ее отцом.

То, что они с Лидией виделись так редко, не мешало Сэму ощущать протянувшуюся между ними ниточку странной связи. Он физически ощущал ее близкое присутствие. Это и радовало его, и мучило. Короткие встречи казались серебряными бусинками, нанизанными на нить времени. Он лелеял каждую, как драгоценность, он безмерно сожалел о том, что ему недоступна подлинная тонкость чувств, он боялся разорвать эту хрупкую связь. Очевидно, Лидия ничего подобного не чувствовала. Она лишь досадовала на то, что он медлит с отъездом. Жаль! Вдвоем они сумели бы сплести нечто более прочное, что выдержало бы и целую совместно прожитую жизнь. Такое под силу только двоим. А он… что он? Он слишком прост и прямолинеен и не способен постичь женскую сущность. Если он осмелится на признание, то подыщет ли нужные слова? Найдет ли силы обнажить перед Лидией душу?

Никогда еще Сэм не чувствовал себя таким уязвимым. Говорить о любви легко и просто, если имеешь о ней хотя бы отдаленное представление. А вот когда она заполнит тебя целиком, когда заставит сердце бешено биться от каждого мимолетного взгляда, приходится собирать всю свою решимость для того, чтобы прошептать слово «люблю». Особенно если любимая сердится.

Лидия сердилась, в этом не было сомнений. Она вернула шляпу и с тех пор сторонилась его. Было бы нелепо подступать к ней с объяснениями.

С четверга до самого воскресенья Сэм больше ни раз не видел Лидию даже мельком и напрасно просиживал за «своим» письменным столом под предлогом обширной переписки. Хотя дни стояли один лучше другого, она ни разу не вышла на стрельбище Один Бог знал, чем она все это время занималась.

В воскресенье в замок прибыл виолончелист. Он приходился виконтессе каким-то дальним родственником – кажется, это был сын двоюродного дяди ее троюродной сестры по материнской линии. Впрочем, вся английская аристократия состояла в родстве, как в Америке – жители крохотного провинциального городка.

Как бы там ни было, виолончелист прибыл. Очевидно, предстоял музыкальный вечер. Виконт был безутешен. Взяв Сэма за пуговицу, он долго оплакивал потерянный день.

Однако когда вечером Сэм поднялся в музыкальную комнату, вся мебель оказалась отодвинутой, чтобы расчистить территорию. Речь шла не о концерте, а о танцах. Он ошибся, притом не в первый раз, а все потому, что был возмутительно рассеян. Обсуждая с виконтом сентябрьскую встречу в Лондоне (где предстояло перенести на бумагу все то, что они обсуждали в ходе недели), Сэм позволил мыслям странствовать и вынужден был дважды переспросить дату.

Все стулья в музыкальной комнате стояли вдоль стен, их сплошная линия тут и там нарушалась круглым столиком с лампой под шелковым абажуром. В углу застыли в ожидании пианино и виолончель. Сэм не слишком любил танцевать и хотел вернуться к себе, но заметил среди собравшихся новые лица. Здесь были по крайней мере четыре члена парламента с семьями – должно быть, решили нанести дежурный визит в лучшие охотничьи угодья к югу от Шотландии. Это было как нельзя кстати, и Сэм остался.

К тому времени, когда появились музыканты, он уже вовлек одного из вновь прибывших в разговор, но чуть было не потерял дар речи, увидев, что 'а комнату входит Гвендолин Петере под руку с Боддингтоном. Эти двое уселись к одному из столиков, причем англичанин выглядел победителем. Сэм снова прикинул, не лучше ли улизнуть. И тут же забыл Обо всем, увидев Лидию.

Музыка уже играла. Ему показалось, что Лидди лебедем вплывает в комнату. Иллюзия была тем сильнее, что в прическе у нее было черное перо. Бог знает, как ей удалось уложить волосы в тяжелый и гладкий узел на затылке. Лишь несколько коротких прядок выдавало их своенравие, завиваясь на висках в крутые локоны. Иссиня-черное платье с металлическим отливом низко открывало плечи, шею обвивало 'ожерелье из черного янтаря – гагата. В этом мрачном обрамлении кожа казалась белее мрамора. Ее грудь…

До этой минуты Сэм был уверен, что хорошо помнит тело Лидии. Он снова ошибся. Не раз он мысленно рисовал себе округлости этих грудей, не раз заново поражался тому, какие они полные у такой хрупкой девушки. Сейчас они выглядели… пышными, они вздымались над кромкой корсажа.