История Востока. Том 2, стр. 145

Словом, все пороки, имманентные системе, которая стоит на тотальном огосударствлении экономики и самого человека, проявили себя в полной мере в каждой из стран Востока, где был установлен марксистско-социалистический режим. Разумеется, у каждой из стран были своя судьба, свои особенности. Но все они, включая Кубу и КНДР, которые пока еще из последних сил пытаются стоять на своем, прошли один и тот же сходный с советским путь. Во всех них первоначальные энтузиазм и вера, сопровождавшиеся репрессиями и животным страхом, некоторое время давали определенный эффект. Затем наступил период сомнений, неуверенности, потери энтузиазма и, как результат, экономических трудностей, перераставших в тяжелый кризис. Попытки половинчатых реформ, как правило, лишь усугубляли положение, как и новые рискованные эксперименты типа маоцзэдуновских в Китае. По-прежнему подавлялись частная собственность и черный рынок, причем в отдельных случаях, как на Кубе и КНДР, весьма решительно. Словом, при всех существенных различиях в конкретике каждый марксистско-социалистический режим за несколько десятилетий своего существования испытал на себе одни и те же внутренние пороки утопической доктрины, которую он пытался воплотить в реальность. Каждый прошел свой крестный путь и оказался в итоге в состоянии мучительной стагнации, если не явного гниения.

Преимущества по сравнению с СССР, о которых говорилось выше, позволили марксястско-социалистическим режимам Востока, хотя и не всем, найти выход из тупика в радикальных реформах, коренным образом менявших внутреннюю структуру и де-факто кончавших с марксистской утопией. Такого рода реформы в Китае начались после смерти Мао, в 1978 г.; во Вьетнаме – позже, в 80-х. Сегодня они проводятся также и во многих других странах, жестко или не очень жестко следовавших по пути марксистского эксперимента. Реформы всюду идут достаточно успешно, причем их успеху содействует прежде всего то обстоятельство, что уставшие от экспериментов люди еще не забыли старую, до социалистических экспериментов жизнь, пусть даже в условиях по-восточному контролируемого рынка. Этот-то рынок и восстанавливается в странах, о которых идет речь, в первую очередь.

Иными словами, все марксистские режимы сделали из тупика, в котором они оказались, шаг назад. Этот шаг и позволил им обрести твердую почву под ногами и начать движение вперед, но теперь уже по принципиально иному, капиталистическому пути. Разумеется, вслух об этом предпочитают не говорить: публичный отказ от доктрины означал бы вынужденный уход руководства от власти с угрозой для судеб многих тысяч, а то и миллионов ретивых администраторов и тем более идеологов, ревностно эту доктрину реализовывавших. Однако сам факт, что лидеры обанкротившегося режима сохраняют свою власть и даже продолжают рассуждать о марксистском социализме, означает, что радикальные реформы в соответствующих странах идут сравнительно легко и безболезненно – в отличие от того, что было в СССР.

Обобщая ситуацию, можно заключить, что марксистскосоциалистические режимы на Востоке в силу ряда причин не сыграли здесь той роковой роли, что аналогичный режим сыграл в России. Неизвестно, как будет обстоять дело с теми странами, которые не пошли по пути спасительных реформ. Затяжка с этим явно будет содействовать более болезненному для страны выходу из тупика. Но относительно КНДР можно прогнозировать, что скорее всего ее ждет судьба ГДР, – и это несколько обнадеживает, ибо в любом случае спасает положение. Одно несомненно: даже не принесший необратимого ущерба страшный социальный эксперимент губителен для каждой втянутой в него страны. Годы, ушедшие на него, – это потерянные годы, не говоря уже об уничтоженных людях, искореженных судьбах, изуродованных социопсихологических стереотипах. Конечно, можно козырять некоторыми индустриальными достижениями. Но согласимся, что на убедительном фоне аналогичных и много более существенных достижений южных частей тех же стран, о которых идет речь (прежде всего имеются в виду Тайвань и Южная Корея), эти козыри оказываются безнадежно битыми. Банкротство марксистских режимов очевидно.

Сказанное означает, что внутренние пороки системы, соответствующие букве и духу доктрины (прежде всего отказ от частной собственности, свободного рынка, буржуазной демократии, защиты прав и свобод индивида со ставкой на силу обезличенного коллектива, не говоря уже о культе одного класса и его диктатуры), не есть случайный результат, некое отклонение от марксистской истины. Это важно подчеркнуть, ибо у доктрины во многих странах все еще есть сторонники, склонные списывать ее неудачи на бездарное воплощение либо отклонения от нормативного эталона. Опасное заблуждение! Чтобы развеять его, стоит специально обратить внимание на ту группу стран Востока, где был открыт в силу ряда причин широкий простор для поисков и вариантов и где не следовали слепо советскому либо китайскому эталону, но, принимая советскую, китайскую и любую иную помощь, старались творчески, по-своему использовать те преимущества марксистской доктрины, которые всем ее сторонникам представляются именно ее преимуществами (огосударствление экономики, коллективизм труда и быта, высокий уровень социальных гарантий вплоть до социального иждивенчества и т. п.). Речь пойдет о многочисленной группе стран так называемой «социалистической ориентации».

Страны «социалистической ориентации»

Еще раз стоит в самом начале заметить, что принципиальной грани между жесткими марксистскими режимами и странами, ориентирующимися на марксизм, нет. Не потому, что нет разницы; она есть и вполне ощутима. Но прежде всего потому, что одна и та же группа стран (упоминавшиеся уже Ангола и Эфиопия, Лаос и Камбоджа, Никарагуа) может быть с оговорками отнесена и к той, и к другой категории. Только при отнесении ее к первой категории нужны одни оговорки, при отнесении ко второй – иные. Связано это с тем, что группа стран, о которой идет речь, характеризуется неустоявшимся режимом, чаще всего в сочетании с экстремальной ситуацией перманентной войны, когда стоит задача не столько последовательно воплощать в жизнь утопические требования доктрины, сколько находить оптимальные варианты для выживания.

Но есть и другая группа стран, ориентировавшихся на марксистский социализм. Это преимущественно страны Африки, включая в разные периоды их современной истории Мали и Гвинею, Гану и Танзанию, Конго и Мадагаскар, Египет и Зимбабве, да и ряд других. Это упоминавшийся уже Южный Йемен, может быть, еще некоторые страны ~ опять-таки в разные периоды их современной истории. Главное отличие режимов этих стран от жестких марксистско-социалистических в том, что все они так или иначе стремились с самого начала их «социалистической ориентации» в сторону марксизма сочетать генеральные установки доктрины с ее отношением к частной собственности, рынку, индивиду и коллективу с различного рода послаблениями в сфере мелкой частной собственности, ограниченного рынка и т. п. С марксистскими режимами, кроме прочего, всех их сближал нарочитый акцент в сторону огосударствления экономики, а то и национализации основной ее части. Кроме того, сближающим фактором всегда была идеологическая жесткость, опять-таки во многом восходившая к нормам марксистской доктрины, пусть не по букве, но по духу, как то было, в частности, в Египте при Насере, когда компартия официально была запрещена, а власти действовали в близком к марксистскому духу стиле. Нечто подобное, пусть с оговорками, можно сказать и о Бирме, и об Алжире.

Для всех этих стран характерны сильное политическое и идеологическое воздействие на них со стороны лагеря коммунизма и постоянная помощь оружием, хотя и не только им. Лидерам Танзании и некоторых других африканских стран явно импонировала идея кооперации по-марксистски, коллективизации сельского хозяйства, которая и была в наиболее последовательной форме воплощена в танзанийской системе уджамаа. На правителей Ганы в 60-х годах произвела впечатление плановая система управления экономикой (был принят 7-летний план в 1962 г.). Аналогичный интерес к плану по-марксистски проявил в 80-х годах Йемен. О помощи Египту при Насере и говорить не приходится – она была разнообразной и объем ее был весьма велик, начиная от поставок оружия и кончая Асуанской ллотиной. Но даже в тех странах, где помощь и влияние со стороны коммунистического лагеря были относительно слабы, будь то Алжир или Бирма, косвенное воздействие лагеря (вот оно – поле напряжения) ощущалось и воспринималось, в том числе и при отсутствии заявлений о намерении идти по марксистскому пути.