История Востока. Том 2, стр. 119

Индустриальная основа страны, заложенная и с успехом совершенствовавшаяся еще японцами, была реконструирована и усилена новым режимом. Высокая традиционная культура труда в сочетании с жесткой дисциплиной казармы позволила достичь определенных результатов в экономике. Пропаганда, закрывшая доступ людям к иным средствам массовой информации, кроме тех, что даются по официальным каналам, создала в стране культ великого руководителя, а заодно и его сына, которого Ким Ир Сен официально провозгласил своим наследником. Ветры перемен, охватившие на рубеже 80 – 90-х годов страны марксистского социализма, пока что обошли север Кореи. Здесь все по-прежнему. Однако престарелый президент не может не волноваться за будущее своего режима, не может не сознавать, что рано или поздно изменения коснутся и КНДР. С одной стороны, он лихорадочно готовится к борьбе не на жизнь, а на смерть, ускоренными темпами создавая оружие массового уничтожения. С другой – стремится наладить контакты с процветающей Южной Кореей, тесных связей с которой он тем не менее боится как огня.

В конце 1991 г. Южная Корея заключила с КНДР соглашение о перемирии, ненападении, сотрудничестве и обменах, что призвано было способствовать снижению напряженности в отношениях между обеими частями в прошлом единой страны. Параллельно с этим американцы вывели из Южной Кореи подразделения, оснащенные ядерным оружием, и тем лишили КНДР оснований для продолжения работ над созданием атомной бомбы. Но в 1993 г. режим Кима демонстративно отказался от сотрудничества с МАГАТЭ, что означало неприятие любого контроля за его ракетно-ядерной программой. Не вполне ясно, как пойдут события дальше. Северная Корея явно приближается к состоянию кризиса.

Конфуцианская традиция и марксистский социализм

Все три только что охарактеризованные страны демонстрируют с некоторыми вариациями единую и весьма жесткую модель марксистского социализма. Эта модель создана на основе конфуцианских традиций, причем именно это обстоятельство многое в ней объясняет.

Прежде всего речь идет р сравнительной легкости создания и завидной устойчивости существования модели. Как-то очень просто и даже по-своему гармонично на конфуцианской административно-командной основе создавалась марксистско-социалистическая: никаких внутренних неразрешимых противоречий и несоответствий. Трудно сказать, что при этом сыграло решающую роль: то ли привычка уважать сильную власть и стабильную администрацию, то ли привычно пренебрежительное отношение к торговцам и собственникам, к частникам, против которых при всяком социальном кризисе обращалась ненависть народа в странах конфуцианской традиции; то ли, наконец, высокий, воспитанный тысячелетиями уровень социальной дисциплины, готовность не показным образом, а всей глубиной натуры, воспитанной на идеях великого Конфуция, почитать старших и мудрых. Как бы то ни было, но совершенно очевидно, что сила и авторитет власти сыграли при этом свою важную роль.

В странах ислама власть тоже сильна. Более того, держится в основном на силе. Но она не имеет того авторитета, даже если апеллирует к Аллаху. И это сказывается в момент решающих переломов, в период реформ. Некоторые из стран ислама тоже пытались реализовать марксистско-социалистическую модель – достаточно напомнить о Египте, Йемене, с оговорками можно вспомнить об Алжире, где социализм не вполне марксистский. Тупик, в который завело каждую из упомянутых стран движение в сторону марксистской модели, и связанная с этим необходимость реформ сразу же выявляли внутреннюю нестабильность власти, ее неавторитетность и ослабленность. Известен и результат. Нечто подобное происходит и в европейских странах марксистского социализма – с аналогичным результатом. Не то в странах конфуцианской традиции.

Несмотря на то что модификация марксистской модели здесь наиболее жестка, она оказалась достаточно жизненной и не ослабляет авторитета власти даже в момент серьезного кризиса. Ведь далеко не случаен тот факт, что в странах, о которых идет речь и которые оказались в том же тупике, реформы проходят если и не безболезненно, то во всяком случае без слишком радикальных осложнений, порождающих острую политическую нестабильность.

Практически сказанное означает, что конфуцианская традиция создает и хранит некий социальный ген устойчивости внутренней структуры. Это не значит, что конфуцианские страны не знали социальных катаклизмов. Напротив, они хорошо с этим знакомы. Но катаклизмы здесь – реакция на нарушение нормы, не более того. Эксперименты Мао, Хо или Кима не слишком нарушали привычную норму, а вынужденные реформы возвращали к этой норме. Неудивительно, что реформам в Китае и Вьетнаме сопутствует не кризис, а стабилизация и даже процветание. Другое дело, что после этого в силу вступает логика современного развития, суть которой сводится к неизбежной либерализации всей структуры во имя дальнейшего развития рыночно-частнособственнической экономики. При этом радикальная ломка привычной структуры неизбежна. Но, как показывает опыт иных стран конфуцианской традиции, в условиях современных реалий и эта ломка вполне может вписаться в традицию и даже добиться дополнительных позитивных результатов за ее счет.

Глава 9

Монголия, Лаос, Камбоджа и Бирма

Это еще одна группа стран, развивавшихся определенное время по марксистско-социалистической модели, но их развитие шло на иной – буддийской – цивилизационной основе, отсюда и несколько иные результаты. Существенно также оговориться, что неодинаковы исходные позиции. Кочевники Монголии были силой втянуты в социалистические преобразования. Лаос и Камбоджа волею судеб оказались в зоне, где эти преобразования давно уже происходили. Что же касается Бирмы, то она избрала свой и достаточно особый путь к социализму, причем социализм по-бирмански – это не вполне марксистский социализм, хотя кое-что от него и было заимствовано. Но взглянем на каждую из только что перечисленных модификаций отдельно.

Монголия

Монголы вплоть до XX в. оставались кочевниками. Монгольские ханы – как и бедуинские шейхи – были, к слову, не феодалами, как их подчас считают и именуют, а едва вышедшими за пределы первобытности племенными вождями, главами протогосударственных образований, выше уровня которых кочевники подняться не в состоянии именно в силу их образа жизни. Таким был уровень существования подавляющего большинства монголов в начале XX в. несмотря на то, что страна и народ в XIII—XIV вв. знавали лучшие времена и что распространившийся в Монголии буддизм, равно как и имевшаяся у них собственная письменность, являли собой необходимый фундамент для дальнейшего развития.

Собственно, развитие такого рода понемногу и шло. Еще в XVIII—XIX вв. территория Монголии была уже не только царством кочевников. Существовали крупные монастыри, рядом с которыми строились жилые дома, возникали городские сооружения, развивались ремесла и торговля. Правда, ремесло, торговля и городской образ жизни во многом были связаны не с самими монголами, а с оседавшими в Монголии иностранцами. Но факт остается фактом: страна развивалась, причем все большее количество монголов становились городскими жителями. А после революции 1911 г. в Китае, частью которого в то время была Монголия, создались даже условия для возникновения самостоятельного монгольского государства, во главе которого стал самый уважаемый в то время в стране человек – духовный глава монгольских буддистов.

После переворота 1921 г. в столице Монголии Урге страна стала народной республикой и оказалась под сильным влиянием СССР, без ведома и согласия руководителей которого местные власти, как правило, не принимали сколько-нибудь важных решений. Советское влияние позволило монголам, во всяком случае многим из них, уйти от первобытного кочевого быта. С помощью советских специалистов и рабочих в богатой ресурсами стране было построено несколько крупных предприятий, особенно в сфере горнодобывающей промышленности. С помощью советских тракторов распахивались целинные земли, на которых дети кочевников учились вести земледельческое хозяйство. Разумеется, вся экономика страны контролировалась государством и принадлежала ему, а сельское хозяйство строилось по советской модели. По этой же модели развивались политическая структура, социальные отношения – словом, все, вплоть до беспредельной власти репрессивных органов. Известно, что около 70% лам в стране, где существовала традиционная норма одного из сыновей отдавать в монастырь и обучать там, дабы он стал монахом, ламой, было физически уничтожено. Соответственно разрушались и храмы.