Верблюжий клуб, стр. 28

Затем Грей попросил проинформировать его о том, как обстоят дела на внутреннем террористическом фронте, включая действия так называемых милицейских отрядов и представителей неортодоксальных религиозных культов. Получив исчерпывающий доклад на эту тему, Грей сказал:

– А теперь потолкуем о самых свежих и горячих новостях.

Совещание продолжилось. Его участники еще два часа тщательно препарировали и анализировали возможности возникновения потенциальных кризисных ситуаций. Однако они прекрасно знали, что их анализ каждый раз теряет всякий смысл, если в воздухе вдруг взрывается очередной лайнер или погибает насильственной смертью кто-нибудь из мировых лидеров.

Картер Грей уже готов был закончить совещание, как одна из женщин, покинувшая кабинет по срочному вызову, вернулась и вручила шефу еще один файл.

Чтобы пробежать глазами четыре страницы, Грею потребовалось не более двух минут. Когда он оторвал взгляд от текста, все сразу поняли, что шеф недоволен.

– Ночное происшествие. Полиция и ФБР ведут расследование с восьми сорока пяти. А я об этом узнаю только что!

– Думаю, до того, чтобы раскрыть истинный смысл этого происшествия, еще далеко, – ответила женщина.

– Патрик Джонсон? – спросил Грей.

– Он работал аналитиком в…

– Мне это известно, – раздраженно бросил Грей. – Все это изложено в докладе, который вы только принесли. Вне зависимости от того, как он умер, могла ли эта смерть иметь связь с его работой?

– ФБР ведет расследование.

– Это меня не утешает, – резко произнес Грей. – Наши люди там есть? В докладе об этом ничего не сказано.

– Да, есть.

– Я хочу, чтобы вся история жизни Патрика Джонсона через час была на моем столе.

Женщина стрелой вылетела из кабинета. После того как дама исчезла, Грей поднялся из-за стола. В соседнем кабинете его ждали представители Федерального бюро расследований, Управления национальной безопасности и Департамента внутренней безопасности. В течение следующего часа Грей продолжал получать информацию и задавать вопросы – добрая половина присутствующих тут же начинала испытывать от них дискомфорт, иные откровенно пугались.

Завершив совещание, Грей прошел в свой кабинет – скромную, зажатую между двумя залами кризисного ситуационного анализа комнату. В этих кризисных центрах все время кипела жизнь. В кабинете же Грея была тишина. Здесь он не держал никаких личных вещей. Не было тут и увешанной фотографиями «стены славы». Хозяин офиса не имел времени созерцать свидетельства былых триумфов. Усевшись за стол, Грей устремил взгляд туда, где в нормальных помещениях должно было бы находиться окно. Однако еще на стадии проектирования здания он лично запретил делать окна – они не только служили бы обычной лазейкой для шпионов, но и отвлекали бы сотрудников от работы. Принять это решение Картеру Грею, рьяному стороннику жизни на природе, было нелегко. И вот теперь, чтобы спасти мир от гибели, он вынужден был проводить лучшие годы своей жизни в застенке – без окон, солнечного света и звуков внешнего мира… «Какая ирония! Управлять самой могущественной разведывательной организацией в мире – и не иметь возможности даже взглянуть на то, что происходит за пределами здания!» – невесело размышлял Грей.

Компьютер пискнул, он надавил на клавишу и уже через секунду полностью погрузился в жизнеописание Патрика Джонсона.

Глава девятнадцатая

Находящийся в Джефферсон-билдинг отдел редких книг Библиотеки конгресса насчитывает более восьмисот тысяч единиц хранения. Все эти тома бесценны, но для большинства библиофилов главной жемчужиной этой литературной сокровищницы является коллекция старинных книг и гравюр Лессинга Розенвальда. Многие тома коллекции являются «инкунабулами». Это означает, что они появились на свет до 1501 года и при их создании не пользовались изобретенным Гутенбергом печатным прессом. Коллекция Розенвальда, так же как и многие другие собрания книг, хранилась в сейфах, неподалеку от читального зала отдела. Только в святилище читального зала посетители могли познакомиться (а иногда и дотронуться до изданий) не просто с книгами, а произведениями искусства.

Зал был открыт для широкой публики, и систему безопасности там довели до совершенства. Помещение круглые сутки просматривалось фиксирующими время камерами внутреннего наблюдения. Библиотекари не сводили глаз с посетителей. Ни один том не мог покинуть пределов помещения! Исключения делались лишь по согласованию с другими крупными библиотеками или по письменному разрешению главного библиотекаря конгресса. Наиболее ценные тома извлекались из сейфов только в чрезвычайных обстоятельствах. Но и в этих – весьма редких – случаях книгу в руках держал библиотекарь, а посетителю позволялось лишь прочитывать вызывающие священный трепет страницы с безопасного расстояния в несколько дюймов.

В зал не позволялось вносить сумки или ноутбуки, ничего, куда можно было бы спрятать драгоценный том. Пользоваться ручками было также запрещено, дабы ненароком не запачкать древние страницы. Писать здесь разрешалось лишь карандашами, на отдельных листах бумаги. Да и в этих случаях служащие каждый раз нервно вздрагивали, если карандаш вдруг оказывался в непосредственной близости от их обожаемой «единицы хранения».

Оливер Стоун поднялся на второй этаж, в читальный зал. Отделанные кожей и медью внутренние двери зала имели довольно сильно смахивающие на бойницы окна. Другие гигантские двери – из бронзы – стояли широко распахнутыми, так что их створки касались стен. Каждая створка состояла из трех панелей, по некоторым свидетельствам, символизировавших важнейшие вехи в истории книгопечатания. В конце рабочего дня эти двери закрывались, и тот, кто сумел бы проникнуть сюда, невзирая на электронную систему защиты и вооруженных охранников, оказался бы в западне. Этот зал был одним из самых красивых помещений Библиотеки конгресса. Интерьер его был оформлен в духе времен короля Георга и сдержанностью очень напоминал знаменитый зал Независимости в Филадельфии. Архитекторы стремились создать здесь все условия для занятия наукой и для размышлений. Их старания увенчались успехом: Стоун, войдя, сразу же ощутил удивительный покой и умиротворение.

Калеб Шоу трудился за своим рабочим столом в дальнем конце зала. Служащий справочного отдела, он был знатоком истории и частенько помогал ученым мужам в некоторых важных исследованиях. Увидев друга, Калеб встал ему навстречу, на ходу застегивая пуговицы кардигана. В зале было довольно прохладно.

– Ну, Оливер! Действительно – тебя не узнать! – воскликнул он, оценивающе глядя на Стоуна. В его взгляде читалось одобрение.

– По правде говоря, мне и самому это нравится, – сказал Стоун, косясь на камеру внутреннего наблюдения. – Похоже, зал нешуточно охраняется?

– А как же! Такой фонд! Других таких в мире нет. Ты не поверишь, но хранители сейфов каждый день проверяют, все ли тома на месте. Если случайно книга стоит не там, то никто не уйдет домой, пока не приведут все в порядок. И знаешь, те, кто закупает книги для библиотеки, не имеют доступа к базе данных и не могут вносить изменения в каталоги. А те, кто имеет доступ к базе, не имеют права закупать книги. Предусмотрительно?

– В противном случае лицо, купившее книгу, может сделать так, что она исчезнет из базы данных. От продажи можно выручить хорошие деньги! И никто об этом не узнает.

– Именно. Ты не представляешь, какое утречко у нас сегодня выдалось! – оживился Калеб. – Явился некий джентльмен – и не какой-нибудь там ученый, а просто с улицы. И дайте ему Блейка. Уильяма Блейка! «Сойдет любой Блейк», – сказал старикашка. Все всполошились. Это же почти то же, что и «мормонская Библия»! Никто не может получить Блейка без разрешения на высшем уровне. А они, уж поверь, выдаются крайне редко.

– Настолько редок Блейк?

– «Редок» не то слово. Божествен!

– И как же вы поступили?

– Очень просто. Поговорили с ним. Есть основания полагать, что он потомок одного из отпрысков Блейка. Ну, принесли мы ему книгу. С иллюстрациями, с гравюрами, как ты понимаешь. Прикасаться, естественно, не позволили: мало кто знает, как надо обращаться со старинными книгами. Старикан расчувствовался – вот-вот разрыдается! В общем – все у нас тут особенное…