Толстый – спаситель французской короны, стр. 30
Патрик очнулся первым:
– Ну, блин, ищейка у тебя!
Тонкий молча бросился к Патрику и, зажав приятелю рот, повалил его на траву. Патрик побился, тараща удивленные глаза, проследил за взглядом Тонкого и затих.
Потому что совсем рядом, буквально метрах в пяти, двое тащили королевскую кровать!
Глава XXXIV
Отважный идиот
Верный крыс забрался хозяину под бок и тоже притаился: крысы – стайные животные. Знакомые голоса переговаривались по-французски.
– Сань, – шепнул Патрик, – а тряпку-то ты еще утром полицейским отдал!
Тонкий так и примерз к земле: правда, отдал. Значит, эту тряпку Толстый стащил на чужой барже!
Двое подошли совсем близко, и Тонкий разглядел белые нитки на рваных джинсах и скомканный брезент на кровати. Вот что за тюк стоял под брезентом на барже Джинсового Капитана!
Двое между тем швырнули кровать в кучу мусора. Один снял с пояса фляжку и пошел к куче.
– Жечь будут, – шепнул Патрик. – Слышь, художник, мы так и будем смотреть, как дедушкино оправдание погибает?
– Звони в полицию! – скомандовал Тонкий, подумав, что за последние дни слишком часто произносит эти слова. – Я пошел. Подключишься по ходу дела.
Чтобы противники раньше времени не заметили Патрика, он отполз в сторону. И начал…
– Уберите собаку! Уберите собаку!
Громко вопя по-русски, на Джинсового Капитана бежал какой-то малолетний идиот. За ним несся серебристый в темноте мохнатый комок с котенка величиной. Спасаясь от страшного зверя, идиот с разбега запрыгнул на руки Капитану. Прибавленьице оказалось неожиданным, свалочная почва под ногами – неровной. Джинсовый Капитан поскользнулся, забалансировал и, расплескивая бензин из фляжки, с идиотом на руках, рухнул спиной в режуще-колюще-шуршаще-вонючий мусор.
Свалка была французская, то есть больше чем наполовину состояла из набитых мусором больших и маленьких полиэтиленовых пакетов. От толчка пакетные горы стронулись и поползли на упавших.
– Спасите! – еще громче завопил идиот, цепляясь за Джинсового Капитана. Того уже завалило пакетами, видимость – ноль. Барахтаясь, он высвободил голову, огляделся, и тут на лицо ему приземлился серебристый комок. Маленькие коготки царапнули щеку, сверкнули под луной безупречно острые резцы.
КРЫСА!
Конечно, Джинсовый Капитан – взрослый мужчина, ему не пристало бояться помойных грызунов. Но когда в лицо… В сантиметре от глаз… Вопя, он попытался вскочить, но идиот не отлипал, и под его весом Капитан снова рухнул навзничь. Пакеты, ясно, поползли, откуда-то вылупилась половинка тухлого арбуза и, окропив Капитана омерзительным соком, словно каска наделась ему на голову.
Подоспел помощник, схватил идиота и уже почти было оторвал его от Капитана, но тут как из-под земли вырос второй идиот и вцепился в помощника.
Джинсовый Капитан был образованный и вспомнил к случаю русскую сказку: «Бабка за дедку, дедка за репку». Наконец Капитану удалось встать, мгновение он стоял почти прямо, с арбузом на голове и почему-то с ускользающей селедкой в кулаке. Но цепочка «идиот – помощник – второй идиот» оказалась неустойчивой, и все повалились на спины, увлекая Капитана за собой.
Все началось заново. Ругаясь и отряхиваясь, Джинсовый Капитан пытался вызволить из кучи-малы помощника и попутно соображал, что идиотам надо. Сперва он решил, что идиоты что-то не поделили между собой, и младший удирает от старшего, ища спасения у него – Джинсового Капитана. Потом в лицо ему брызнул тухлый помидор, и мысли приняли другой оборот: может, идиоты – помойные рэкетиры? Говорят, у клошаров (французских бомжей) все свалки разделены на участки, и упаси бог постороннему человеку рыться в мусоре на чужой территории…
Словно подтверждая его догадку, над ухом лязгнул пистолетный затвор. Джинсовый Капитан обернулся, разглядел блеснувшие в свете луны форменные пуговицы и подумал, что уж лучше бы клошары.
Глава XXXV
Домой!
На суд Сашка не успевал – пора было домой. Но французские полицаи добросовестно записали его показания, и Тонкий был уверен, что без него ничего не напутают. Патрик не ошибся, Леонардо не соврал. Двое у помойки действовали по поручению мсье Перена – хотели уничтожить главную улику по делу о музейной краже. Но вовремя подоспел начинающий оперативник Александр Уткин!
В номере царил предотъездный дурдом. Тонкий с Ленкой носились из комнаты в комнату, в ванную и обратно, смахивая в раскрытые чемоданы все, что попадется под руку. Как сказала горничная: «После вас должна остаться только мебель». Жозе-фу эти чемоданы закрывала. Она садилась на крышку и спокойно защелкивала замок. Тонкий пытался сделать это сам, но у него не вышло – все-таки гувернантка весит больше. На полочке в ванной Сашка нашел щипцы для завивки, те самые, обожженное ухо до сих пор болело. Он взял их двумя пальцами, хоть они и не были включены, и притащил Жозе.
– Спасибо, Александр, я забьила сдать их в прокат! – Она схватила щипцы и понеслась прочь из номера, не забыв защелкнуть воспитанников на ключ. Тут же раздался телефонный звонок:
– Саня! – послышался веселый голос Патрика. – Собираешься? Заходи!
Тонкий и рад бы, но…
– Мы заперты! Жозя отошла на минутку.
– Лезь через Булщита, – подкинул несвежую мысль Патрик. – Впервой, что ли?!
Тонкий хмыкнул: правда, не впервой. Опасный путь через балкон соседа уже давно перестал быть опасным. Тонкий ходил через Булщита, как через дверь.
– К Патрику со мной полезешь? – спросил он сестренку, но Ленка только мотнула головой, она была увлечена сборами. Ну и не надо. Все равно Патрик с Леонардо поедут их провожать. Он вскочил на перилину!
– Бэд бой! – послышался знакомый крик Булщита.
А ведь Тонкий сегодня уезжает. Может, ему даже будет не хватать сумасшедшего соседа со свернутой газетой в руках.
– Хотеть ту флай? – вопил Булщит, охаживая Сашку газетой. Тонкий секунду постоял, давая себя побить, последний день все-таки, и выскочил из номера к Патрику.
Поп-звезда была в приподнятом настроении. Она скакала по номеру, переставляла стулья, задевая своего деда, который смотрел телевизор.
– Здорово мы их, а? – Патрик хлопнул Тонкого по спине. Он еще находился под впечатлением от подвигов Тонкого, Толстого, деда и своих собственных. – А у нас новость: мы с дедом тоже скоро в Москву подадимся. Через неделю вылетаем!
– На гастроли?
– Как пойдет, – непонятно ответил двойник Леонардо и подмигнул Сашке. – Здесь мы уже свою миссию выполнили, дальше некуда. А на родине, может, и Петьку моего лучше примут. Хорошо петь на родном языке. И тебе легче, и соотечественникам приятнее, что развлекает их не эмигрант, а свой.
Сашка кивнул: в самом деле и легче, и приятнее.
– Александр! – Жозе-фу кричала из номера, но Тонкому было слышно через несколько стен.
– Вали, – толкнул его в спину Патрик. – Мы вас проводим.
Тонкий побежал к себе. Жозя уже вошла, значит, дверь открыта и незачем лазить через Булщита. Но, поймите правильно, Сашка видел его в последний раз…
– Ю!.. – взревел сосед.
Тонкий в последний раз притормозил, дав Булщиту себя шлепнуть, и шмыгнул через балкон.
– Александр, что ви забьили на бальконье? – Наивная Жозя так ничего и не поняла. Видно, решила, что он просто гулял по балкону, дышал воздухом, когда времени на сборы почти не осталось.
Патрик с дедушкой поехали провожать их до самого аэропорта. Ленка обрадовалась, узнав, что ее кумир скоро переберется в Москву. По этому поводу они с Патриком битых полчаса шептались, задерживая посадку.
Пока Сашка сдавал багаж, Жозя стояла в сторонке, промокая платком уголки глаз. Наверное, думала, что у нее никогда не будет таких веселых и послушных, таких шебутных и талантливых воспитанников, как Элен и Александр.
Потом все вместе долго прощались. Гувернантка раза три повторила, чтобы воспитанники не пили в самолете холодного и обязательно попросили плед у стюардессы, и воспитанники, конечно, заверили ее, что не забудут, хотя это была неправда. Леонардо сказал Сашке: «Спасибо», – и больше ничего, потому что вообще был немногословным. Патрик на прощание хлопнул Тонкого по плечу, так что в плече хрустнуло: