Толстый – спаситель французской короны, стр. 12
– Немножко замерзли, – в тон брату добавила Ленка.
Жозефа кивнула и осторожно погладила ее по голове:
– Я закажю вам горячьего мольока в номер.
Ленка закатила глаза. Что она «любила» больше всего на свете, так это горячее молоко!
Глава XII
Новость
Погода переменилась к лучшему. Стало теплее, понизилась влажность воздуха. Толстый сам не помнил, когда это случилось. Засыпал – было холодно, проснулся – тепло. Лапы ломить перестало, да и вообще верный крыс чувствовал себя не в пример лучше, чем сутки назад. Он зевнул, показав на всякий случай длинные резцы (а вдруг где-то рядом спрятался враг?! Пусть видит!), встал и огляделся.
Вокруг были все те же тряпки. Лежали они уже не так тесно, и от этого их казалось меньше. Бумаги не было вообще. Нет, так не годится! Гнездо без бумаги, как клетка без прутьев: опасно, неуютно и погрызть нечего. Толстый умылся, обкусал ближайшую тряпку для подкрепления сил и отправился на поиски бумаги.
Любая дикая крыса подняла бы его на смех: «За бумагой? Днем?!! Да чему тебя в стае учили?! Днем надо спать, а за бумагой и едой ходить ночью!» Но Толстый был домашний, ручной, он жил в стае людей, которые делают все наоборот: ночью спят, а днем добывают себе еду и бумагу. Вот и перенял человеческие привычки. Потому что, как говорят все те же люди, с волками жить – по-волчьи выть.
Клетки у людей обычно многокомнатные, Толстый давно это усвоил и смирился. Но в этой клетке оказалось чересчур много комнат. Так много, что год будешь бегать и все не обежишь. Толстый сунулся в одну, заглянул в другую, подобрав там и там по бумажке. Из третьей его прогнала какая-то горластая дама (крысу, что ли, не видела?!), но на прощание бросила Толстому целый ворох больших жестких бумажек, скрепленных тоненькими железками. Сойдет!
По комнатам Толстый шатался до вечера. Каждую бумажку он относил в комнату, откуда пришел, и клал под кровать. Под кроватью хорошо – темно и спокойно. По бокам тебя прикрывает свисающее покрывало, а наверху сторожит хозяин.
Тонкий валялся на кровати и рассеянно щелкал французским пультом французского телеящика с французскими фильмами и французскими телепередачами. Нет, что-то он все-таки понимал.
Вот кинофильм, где уже полчаса бегают и стреляют. И без языка ясно, что плохих убьют, а наши победят и поцелуются в конце. Вот мультик про Тома и Джерри, эти вообще ничего не говорят, только орут иногда. А титры в конце почему-то по-французски, но их читать неинтересно. Вот новости: из замка Амбуаз выносят на реставрацию мебель – старинную кровать, изрезанную ножом, столик без ножки, – ясно, кто-то попортил экспонаты музея…
Глава XIII
Куда не пускают туристов?
Так, минуточку! Вот уж новость так новость! Тонкий же минувшей ночью был у замка и заметил поблизости только призрак Леонардо да Винчи. И еще долго гадал, чего этому призраку не сиделось в своей гробнице… А вдруг вандал успел побывать в замке до того, как туда пошли Тонкий с Ленкой? А призраку не понравилось, что кто-то вандалит в его владениях, вот он и вылез. И наткнулся на ни в чем не повинных Уткиных… Кому, интересно, понадобилось портить музейные экспонаты? Да и зачем?
На свете много дураков, придурков и полудурков – Тонкий это понял еще в несознательном возрасте, когда пришел в первый раз в первый класс и познакомился со своими будущими одноклассниками. Некоторые одноклассники оказались очень даже ничего, некоторым трудно давалось чтение и письмо, а некоторые упражнялись в письме не в тетрадках, а на партах. Этих-то и называли дураками и вандалами. Такие вот и поработали в Амбуазе.
Какой-то важный француз, видимо, менеджер, тыкал пальцем в распоротую обивку кровати и что-то вещал. Тонкий понял, что он очень расстроен и еще что кровать повезут на реставрацию (не выбрасывать же такой ценный экспонат!). Он еще с полминуты послушал французскую речь, а потом позвал Жу-Жу.
– Мадемуазель Жозефа! В Амбуазе вандалы!
Жозе-фу прискакала как на пожар: быстро и с кружкой воды в руке.
– Александр, вам нехорошо?
Отсталая личность! Ей про вандалов, а она… Или Тонкий так жутко кричал, что Жозе-до-ре-ми-фа-соль решила, что ему плохо?
Сашка мотнул головой и показал на экран:
– Смотрите! Вандалы в Амбуазе.
Жучка посмотрела. Она смотрела долго, секунд тридцать, а потом села на кровать рядом с Тонким и заплакала. Тонкий слегка ошалел. Конечно, вандалы в музее – это неприятно, но нельзя же так убиваться в конце концов! Починят эту кровать и столик. А может быть, и вандалов поймают.
– Александр, Александр, – всхлипывала гувернантка. – У вас тонкая душа! Другие дети детективы смотрят…
Тьфу ты, блин! Так вот что растрогало Жозе-фу. А Тонкий думал…
– Поедем туда сейчас, мадемуазель Жозефа, – попросил он.
Неплохо бы осмотреть место преступления, пока все улики не затоптали журналисты с полицейскими. Жу-Жу закивала и разрыдалась еще сильнее.
Тонкий махнул рукой (ну ее, эту Фрёкен Бок) и стал собираться: фотоаппарат, карандаши, точилка… А где блокнот? Вчера, показав Жозефе кое-какие наброски, Тонкий оставил его у кровати на тумбочке.
Блокнот обнаружился под кроватью в куче носовых платков и чьих-то визиток. Похоже, Тонкий проспал мелкую стычку сестры с Жозей: гувернантка велела прибрать разбросанные вещи, Ленка прибрала – ногой под кровать. Без приказа она бы вообще не пошевелилась… Платки Тонкий тоже захватил, всю кучу, для Жозефы.
Ленка отсыпалась в соседней комнате. После ночных приключений ей было решительно наплевать на каких-то там вандалов. Но Фрёкен Бок не могла оставить без присмотра одного ребенка ради того, чтобы повезти другого любоваться на плоды вандаловского труда. Ленку пришлось будить и уговаривать.
Тонкий стаскивал с Ленки одеяло, а сам думал: зачем кому-то понадобилось портить королевскую койку и столик? Могли бы просто спереть. Он не слышал сестренкиных красноречивых монологов на тему: «Что бывает с теми, кто будит родных сестер» и «Как опасно в Амбуазе встретить Леньку-шатуна». С настойчивостью экскаватора он толкал и толкал сестру, пока та не сдалась. Она села на кровати и буркнула:
– Чего надо?
Тонкий объяснил, чего надо, и поделился своей версией причины возникновения призрака:
– Ему вандалы не понравились, Лен. Вот и вылез.
– А теперь ты хочешь пойти и запихать его обратно? Успокойтесь, мол, господин призрак, починят вашу кроватку. Вон, видите, сколько рабочих!
– Ну, Лен! – заныл Тонкий. – Поехали! Может, что узнаем про этих вандалов!
Ленка ворчала минут пять. На Сашку – за то, что призрак ему дороже сестры, на вандалов – за то, что они совершенно не считаются с ее, Ленкиным, режимом, на призрака – за то, что ему приспичило появляться именно в эту ночь, а не через пару недель, когда Сашка с Ленкой будут уже в Москве. А когда она все-таки оделась, Жозе-фу уже призывно брякала ключами от номера.
– Элен, мы идьем?
На улице встал вопрос о транспортном средстве. Сашке с Ленкой ночью повезло, ничего не скажешь, а сейчас все автомобилисты словно вымерли или разом поломали свои машины. Сашка бегал вокруг отеля проверять, не выезжает ли кто из подземного гаража, выбегал за ворота смотреть на дорогу… Ни-ко-го.
Пришлось искать Гидру. Та ошалела, узнав, что брат с сестрой не только не получили втык от гувернантки за ночное путешествие, но и собираются повторить его уже с гувернанткой и днем. Но автобус дала. Целый и даже с шофером. А пока искала шофера, ухитрилась разнести по отелю новость о вандалах и притащила с собой еще десяток туристов, жаждущих посмотреть на разрушенные экспонаты Амбуаза.
Дорога обещала быть нескучной. Тонкий с Ленкой уселись впереди и откинулись на спинки сидений. Жозе-до-ре-ми-фа-соль устроилась за ними.
– Не переживайте, Александр, – томно изрекла она. – У нас хорошие реставраторы. Все починят. И хорошие полицейские. Всех найдут.